Внизу глухо шмякнуло, и вновь наступила тишина, не нарушаемая абсолютно никакими звуками. Я мысленно пытался досчитать до трех, но почему-то дальше одного дело не шло. Я стоял и твердил про себя: «Один, один, один…» То ли скандинавский бог услышал меня, то ли многолетние занятия спортом дали о себе знать, но силы вскоре вернулись, выводя меня из ступора. Перескакивая через пролеты, я уже через пару секунд оказался внизу, где ровно посередине лестничного пролета лежало тело мужчины, которого убил я! Собственной рукой!
Во второй раз за сегодня я видел растекающееся пятно темно-красной жидкости и человека, лежащего в луже собственной крови. Рядом с ним валялся пистолет, черный, с длинным набалдашником на конце. Чтобы тихо убивать.
Мешкать было равносильно самоубийству, и, стараясь придать своему лицу как можно более спокойное выражение, я взялся за ручку подъездной двери и толкнул ее от себя, предварительно оттянув язычок замка. Дверь открылась, в глаза ударил солнечный свет, после полутемного подъезда показавшийся неестественно, до рези в глазах, ярким и жгучим. Я ожидал увидеть за этой, последней перед свободой дверью еще какого-нибудь врага, но там никого не оказалось, и я нарочито медленно, хоть это и давалось с невероятным трудом, закрыл подъездную дверь, неспешной походкой направляясь в сторону метро. Я шел по правой стороне безлюдной даже в этот час улицы и старался не думать о том, что случилось. Все мысли безжалостно вбивались обратно, но любой, кто увидел бы меня сейчас, сразу догадался бы, в чем дело.
Кажется, я был прав, потому что первая же встреченная мной на пути к метро женщина с нескрываемым испугом посмотрела на меня и поспешила перейти на другую сторону неширокой улицы. Я не стал корчить ей страшные рожи, что не преминул бы сделать в другой ситуации, а сделал вид, что не заметил ее маневра, и продолжил путь тем же, как мне казалось, неторопливым шагом. Именно что казалось, потому что возле «Макдоналдса», с которого начинался этот, будь он неладен, путь, я оказался гораздо быстрее, чем думал.
Не выдержав, я все-таки оглянулся, чтобы убедиться, – за мной никто не бежал и криков «Убили! Караул!» не раздавалось. На ходу достав сигареты (покурить мне было сейчас просто необходимо!), я подошел к киоску и, купив минералки, мгновенно осушил пол-литровую бутылку. Затем прикурил сигарету, пытаясь унять предательскую дрожь, и лишь после всех манипуляций вновь почувствовал ноющую, но вернувшую меня в реальность боль в руке.
Я посмотрел на опухавшую кисть и, как человек знакомый с переломами не понаслышке, определил – вывих. Это было некстати, но разве есть на этой планете хоть кто-то, кто мог бы утверждать обратное? Нельзя сказать, чтобы эта мысль так уж успокоила, но чувство безысходности, охватившее меня при виде мертвеца, куда-то отступило, уступая место тягостным раздумьям.
Итак, что мы, то есть я имею? Два убийства, из которых одно случилось почти на моих глазах, а другое уже точно совершил я! Второе, это квартира, которой, несомненно, заинтересуются все, кто о ней узнает. Мини-диски, прихваченные из аппаратной! Это не просто три! Это бомба, которая взорвет все общество, если их хотя бы частично выложить в Сеть!
Подумал и тут же отбросил эту мысль. Такое нельзя показывать! Нигде и никогда!
Я незаметно ощупал себя, чувствуя, как липкий, не покидавший меня страх вновь набирает силу. Двух мини-дисков из тех, что я спрятал за спиной, не было! Должно быть, выронил их, когда перепрыгивал через лестничные пролеты, но не услышал, как они упали, и это было ужасно. Сомнительно, что в том подъезде вообще кто-либо живет, но эта мысль успокаивала слабо.
И тут я вспомнил про Катю! Она ждет меня где-то возле перехода на «Пушке», а я стою здесь, спокойно покуривая и рассуждая о том, что случится, когда кто-нибудь найдет пропавшие диски! Да черт бы с ними! Оставалось еще два, и этого вполне хватит, чтобы разнести это осиное гнездо к чертовой матери!
Я выбросил бычок мимо урны и побежал вниз, в раскрытый зев подземного перехода. Навстречу шли люди. Кто быстро, опаздывая на работу или деловую встречу, кто медленно, возвращаясь с работы или с ночных гуляний, но у всех на лицах было спокойное или максимум озабоченное выражение. На моем, по всей видимости, было другое выражение, и я заметил, как на меня оглядываются, а некоторые даже уступают дорогу.
Сделав над собой почти героическое усилие, я подошел к витрине одного из многочисленных киосков, гигантской гусеницей тянувшихся вдоль всего перехода, и посмотрел в зыбкое отражение. Да, выражение лица хоть куда. Я потер виски, поправил, как мог, свою короткую прическу и, попытавшись соорудить хотя бы подобие улыбки, понял, что лучше этого не делать. Я походил на маньяка, сбежавшего из клиники для неизлечимых.
Кто-то дернул меня за рукав. Я оглянулся. Рядом стоял какой-то бомж и, распространяя изо рта непереносимый запах, о чем-то говорил, интимно наклонив ко мне свою грязную голову. Я разобрал последние слова про «голова болит» и «дай на жизнь, друг».
Выдернув руку из его цепких лап, я хотел обойти это жалкое подобие человека, когда почувствовал, что меня обхватывают сзади. Руки оказались железными, и, как я ни старался, не мог освободиться из борцовского захвата. Я чувствовал чье-то жаркое дыхание у затылка, ухо уловило три произнесенных страстным шепотом слова:
– Не дергайся, урод!
Что-то горячее впилось мне в руку, и я вдруг почувствовал полное безразличие к собственной судьбе. Мое хваленое «я могу», сменилось не менее знакомым «как я устал…» Мне хотелось улечься прямо здесь, среди людей, и заснуть, чтобы не думать обо всем, что случилось, не убегать, не убивать! Я жаждал только одного – спокойствия в душе. И глаза стали закрываться сами собой, слипаясь с силой суперклея, и лишь чей-то тонкий голосок что-то кричал про какую-то девушку, ждущую меня где-то. Сон накатывал огромными волнами, придавливая сознание тоннами, нет, десятками тонн призрачной воды. Голосок затихал, теряясь в безумно мощном желании спать, а последнее, что я запомнил, перед тем, как окончательно отключиться, был мужской голос, шепчущий странные слова: «Помогите! Кто-нибудь…» Странно, но показалось, что голос очень похож на мой…
Часть третья
…Сначала я увидел неестественно синее небо, в опасной близости нависшее надо мной. Потом в картинку вползла голова в голубой шапочке, и чей-то мужской голос сказал:
– Ну, вот и славненько. Как дела, молодой человек? – Я с трудом смог повернуть голову в сторону говорившего и увидел человека в голубом халате и с такой же голубой шапочкой, лихо сидящей на почти лысой голове.
– Мням, – мои губы произнесли загадочное слово, и я на секунду задумался, что бы это значило.
– Прекрасно! – Чему-то обрадовался лысый. – Мням так мням.
В наш душевный разговор вплелся чей-то грубый, охрипший голос:
– Что он говорит? – Я не видел спросившего, но он уже был мне неприятен.
– Он сказал – мням, – с той же непонятной радостью ответил человек в халате и шапочке.
– Чего?! – проревел «хриплый». – Какой еще, на хрен, мням?!
– Не знаю, – так же безмятежно ответствовал «лысый» и предложил: – Давайте у него спросим.
Наклонившись ко мне, так что я увидел его блеклые, когда-то голубые глаза, он спросил:
– Как вы себя чувствуете?
«Паршиво»! – Хотелось ответить, но вместо этого я произнес еще одно непонятное мне слово:
– Ады!
Как ни странно, но он все понял.
– Дайте воды, – сказал человек в голубом, и я услышал, как «хриплый» матерно выругался.
– То тащи его на себе, то воды ему дай! А пива ему не надо?!
Первая информация, какой бы она ни была, осела на дрожащие извилины. Значит, меня несли. Куда, кто, это были уже следующие вопросы. Меня интересовало сейчас другое, что я и попытался оформить в более или менее связный вопрос:
– Где я?!
Человек в халате посмотрел куда-то в сторону.
– Где, где, – проворчал «хриплый», по-прежнему находясь в «мертвой зоне», – в Караганде!
Я подумал, что знаю такой город, но никогда там не был. Неужели меня занесло так далеко? Но лысый в голубом с легкой укоризной в голосе поспешил опровергнуть «хриплого»:
– Все в порядке, молодой человек. Товарищ сержант шутит. Вы в Москве, в отделении полиции и, слава богу, пришли в себя.
В Москве! Как хорошо! А я почти поверил, что нахожусь где-то на дальних рубежах моей бывшей страны. Но он сказал в полиции? В полиции?!!
Меня словно толкнуло изнутри, и я смог приподнять голову.
– Гляди-ка, как на него полиция-то действует! Сразу очухался, – я увидел «хриплого» и понял, что не ошибся в своих чувствах к нему. Это был стареющий сержант, с лицом человека, перенесшего не одну и не две неудачи в жизни, огрубевший от постоянных унижений от начальства и ничего, кроме жалкой пенсии, которой едва хватит на то, чтобы оплатить коммунальные услуги, не наживший. Если не считать распухшей печени и целого списка больных зубов, которые вырвать в несколько раз дешевле, чем лечить.
Я попытался сесть на жестком топчане, на котором моя спина приобрела форму морского ската, но с первой попытки не получилось. Голова кружилась, а тошнота подкатывала к горлу размеренными океанскими волнами.
– Ну, ну, молодой человек, не вставайте. У вас, наверное, легкое сотрясение, поэтому лучше полежите, а я налью вам воды.
Он встал, и на некоторое время я закрыл глаза. Память медленно возвращалась. Сначала выплыло чье-то небритое лицо, потом пустынная улица, и почти сразу же я вдруг увидел себя стоящим в аппаратной, где на маленьком мониторчике творился неописуемый ужас.
Желудок взорвался! Я перегнулся через край топчана, но не удержался и рухнул всем телом на грязный, пахнущий чем-то непереносимо кислым пол. Кто-то подбежал ко мне, чьи-то руки поднимали меня и укладывали обратно на жесткий топчан, но я не мог открыть глаз. Казалось, я сплю, а когда сон закончится, я проснусь в своей маленькой квартире, и все забудется, как и все прочие сны. Но сон не проходил. Вставляя через каждую запятую матерные слова, причем не повторяясь, «хриплый» проорал, словно я глухой, прямо в уши: