– Ты что, блевать здесь надумал, придурок?! Я тебе не уборщица, мать твою, убирать за тобой, ясно?!
– Ну что вы так кричите? И материтесь, – это был лысый, которого захотелось вдруг обнять, – неужели вы не видите, что человеку плохо?
– Плохо ему! А мне чуть челюсть не свернули, бомжи х… ы! – Это х… отличалось от предыдущего, хотя и было однокоренным.
Я открыл глаза и посмотрел на нависающего надо мной полицейского.
– Заткнись, – мне показалось, что я кричу, но мент, к счастью, не услышал или сделал вид, что не слышит, не знаю. Он повернулся к лысому и также проорал:
– Что? Что он сказал?
«Лысый» был врачом. Это я уже понял. Также я понял, что он слышал то, что я сказал, но, посмотрев на разъяренного сержанта, он ответил:
– Не орите, товарищ сержант, иначе я буду вынужден написать в отчете, что вы мешали мне оказывать помощь пострадавшему.
Вот так. Спокойно, не повышая голоса, он заткнул сержанту его хриплую глотку на несколько минут, и я был бесконечно благодарен этому человеку.
Он наклонился, просунул мне под голову свою руку, оказавшуюся неожиданно твердой как камень, и почти нежно произнес:
– Выпейте воды, вам станет полегче. А я пока укольчик приготовлю.
С трудом удалось сделать несколько глотков, и, прояснившись, гудящая голова вспомнила все, что случилось со вчерашнего дня. И последнее, что я вспомнил, это девушка по имени Катя, которая должна была ждать меня на станции «Пушкинская». Не удержавшись, я издал тихий стон. Врач, неверно истолковавший этот звук, повернулся ко мне и ободряюще произнес:
– Потерпите немного. Сейчас сделаю вам волшебный укол, и боль как рукой снимет.
Пока он не говорил о боли, я не чувствовал ее, но после его слов ощутил, и сразу в двух местах. В кисти, взглянув на которую я почувствовал страх, настолько она опухла, и в голове. Причем болел затылок, которым, насколько мне помнилось, я ни к чему не прикладывался.
– Сейчас, сейчас. – «Лысый» подошел ко мне, держа в одной руке одноразовый шприц, а в другой маленький кусочек ватки. Он ловко закатал мне рукав и, протерев пару раз где-то над локтем, легко и безболезненно уколол. Впрочем, я сейчас нигде бы не почувствовал боли.
– А сейчас ложитесь, пока лекарство подействует, вам нужно спокойно полежать пару минут. А там посмотрим, госпитализировать вас или сами дойдете.
Молчавший до этого момента «хриплый» не выдержал и просипел:
– Как это, госпитализировать? Как это сам?! А протокол, а допрос?
– Послушайте, сержант, – врач обернулся к подскочившему к нам сержанту, – не лезьте не в свое дело! У молодого человека сотрясение мозга и, по всей видимости, не самое легкое. Если вы не перестанете мне мешать, я обязательно укажу в своем отчете, что вы мешали мне оказывать первую помощь находящемуся в тяжелом состоянии гражданину. А это, знаете ли, преступление. Тем более для вас, когда вы при исполнении.
Но сержанта уже понесло.
– Да кто ты такой, докторишка хренов, указывать мне, что делать и не делать?! Я из-за таких ублюдков, как он, жизнью своей рискую каждый день, ни хрена за это не имея! Не поедет он ни в какой госпиталь, а будет здесь до выяснения обстоятельств, и точка! – Он буквально воспринял слова о госпитализации и размахивал перед доктором огромными кулачищами, словно стараясь криком вернуть инициативу, потерянную по вине этого упрямого врача.
– Значит, так, – произнес врач тем же спокойным тоном, но что-то в его голосе неуловимо изменилось, и это почувствовал не только я, – если ты сейчас не заткнешься, я вызову машину из психиатрической лечебницы и тебя надолго упекут к буйным, откуда ты выйдешь не скоро. И можешь не сомневаться, мне поверят, что ты «сгорел на работе». Такое с вами случается сплошь и рядом.
Совершенно неожиданно врач тихо засмеялся. Не знаю, что больше подействовало на сержанта – перспектива попасть в место, что пострашнее любой тюрьмы, или этот тихий, почти безобидный смех, но «хриплый» замолчал. И надо сказать, что голоса его я так больше и не услышал. Раздался звук пробитой шины, и сержант выскочил из моего поля зрения.
Я внезапно почувствовал себя лучше и хотел сделать еще одну попытку встать, но врач, заметив мое движение, быстро пригнулся ко мне и ласково так сказал:
– Потерпите, молодой человек. Сейчас головокружение пройдет, но вас надо везти в больницу. Я думаю, что у вас может быть не сотрясение, а ушиб мозга.
И тут до меня дошло – он просто пытается вытащить меня отсюда! Непонятно почему, но лысый явно не хотел оставлять меня наедине с этим «мясником», а причина была не так уж и важна. Я подумал, что у меня и в самом деле нет никакого желания оставаться в отделении, давать показания по делу, о котором почти ничего не знаю.
– Что… со мной случилось?
– Вас пытались ограбить, бомжи или еще кто, не знаю. Вот товарищ сержант отбил вас от грабителей и принес сюда, пока вы были без сознания. Я правильно говорю? – Последний вопрос был адресован милиционеру, но его ответа я так и не услышал.
– Вот и все, – заключил доктор, опуская мне закатанный рукав. – Ну что, давайте попробуем медленно встать.
Он смотрел на меня, и мне показалось, что его слова «медленно встать» надо воспринять именно так. Что я и сделал. Поминутно размахивая руками, словно потерявший равновесие человек, я «медленно» присел на топчане.
– Вот, славненько, – «лысый» говорил со мной как с ребенком, нежно, нахваливая за каждую мелочь. – Так, молодец. Посидели, а теперь будем вставать. Хорошо, хорошо, так, держитесь за меня.
Я встал. Голова не кружилась, и даже боли в кисти и затылке заметно поутихли, но я старательно делал вид, что все еще не в себе. Мой взгляд упал на стол, за которым сидел распухший от нерастраченной злости сержант, и я увидел на столе свой, а точнее полковника Осипова смартфон, свой паспорт и один мини-диск из тех двух, что остались после бегства из дома номер 18/3 по Малой Ордынке. Один! Куда делся другой, я не имел ни малейшего понятия, но не спрашивать же об этом у готовой взорваться в любую секунду мины в полицейской форме?
Вопросительно посмотрев на врача, я показал рукой на свои вещи, и он понял. Подойдя к столу, лысый вежливо поинтересовался у «хриплого»:
– Это вещи молодого человека?
Ни слова не говоря, полицейский небрежно толкнул к нему все барахло, что принадлежало мне, неважно по праву или нет, и вновь отвернулся в другую сторону. Врач пожал плечами и, взяв вещи со стола, протянул мне со словами:
– Возьмите, это не улики и полиции они ни к чему.
Я прижал к себе мини-диск и телефон, а паспорт врач сам всунул мне в карман брюк и вновь, обращаясь к сержанту, сказал:
– Ну вот и все. Мы уходим, а в отчете я обязательно укажу вас, товарищ сержант, как человека, не манкирующего своими прямыми и косвенными обязанностями. Надеюсь, это заставит вас изменить свое мнение о людях в лучшую сторону.
Сержант явственно вздрогнул после незнакомого слова, но, уловив, что в тоне доктора не таится больше никакой угрозы, хмуро, исподлобья взглянул на нас, задержав свой бычий взгляд на мне, и коротко кивнул. Я не стал с ним прощаться. Этот человек не вызывал во мне симпатий, хотя, если судить по словам доктора, именно ему я был обязан жизнью. Впрочем, доктор этого не видел, а сержант, скорее всего, просто обнаружил меня лежащим на полу подземного перехода без сознания и притащил сюда. Я почти не сомневался, что пожелай неизвестные злодеи прикончить меня, вряд ли они стали бы вводить снотворное, а про челюсть просто приврал, для значимости. Правда, вызвал «Скорую», машину которой я увидел напротив того же «Макдоналдса». И на том, как говорится, спасибо.
Доктор помог мне взобраться в машину «Скорой помощи», запрыгнул сам и негромко попросил водителя:
– Поедем, Коленька.
Из окошка по очереди посмотрели на нас сначала водитель, затем молодая девушка, с некрасиво выступавшими вперед зубами, и машина тронулась с места. Я молчал, не зная, как сказать врачу, что мне нельзя в больницу, но то ли я такой бесталанный, то ли люди мне стали попадаться исключительно с телепатическими способностями. Так или иначе, но едва мы отъехали, лысый доктор посмотрел мне в глаза и совершенно другим тоном спросил:
– Не хочешь в больницу?
– Нет, – я ответил коротко, но честно.
– Вот и хорошо. И мне не хочется ехать заполнять кучу бумаг. Давай сделаем так: ты напишешь, что отказываешься от госпитализации, а я добавлю, что у тебя легкое сотрясение мозга, и мы привезли тебя домой. Ты где живешь?
Плавный переход на доверительное «ты» я воспринял как должное.
– На Нижегородской.
– Недалеко. Можем и отвезем. Легкое-то легкое, а вдруг что? – Он внезапно забеспокоился.
– Не надо, – сказал я и спросил: – А что со мной случилось?
– А ты не помнишь? Нет? – Он вновь, раз в пятый пожал плечами. – Тебя чем-то укололи вот сюда, – его палец ткнул мне в область шеи, – думаю, какой-то сильный транквилизатор, но без анализов не узнать. После чего, вероятно, ты упал, ударившись головой обо что-то твердое. Скорее всего, об пол. В переходе.
– Спасибо. – Я подумал, что у меня в кармане есть деньги, и, возможно, неплохо было бы ему заплатить, но, взглянув в его глаза, отказался от этой мысли.
– Вот и я так думаю. А то что же получается, я тебя за деньги из этого клоповника вытащил?
Определенно, все мои мысли выписывались у меня где-то на лбу, иначе как объяснить, что все знали, что я хочу сказать, еще до того, как я произносил что-либо.
Он вдруг посмотрел на мою кисть и дотронулся до нее.
– Это что? Тоже последствия драки? – спросил доктор и как бы между прочим взялся другой рукой чуть повыше кисти. Я хотел ответить, но резкая, почти невыносимая боль пронзила меня, заставив замереть с открытым ртом.
– Ну, вот и все. Банальный вывих, скоро пройдет.
И словно по заказу, боль прошла. Практически бесследно. Опухоль спадала буквально на глазах.
Машина, в которой мы ехали, остановилась на углу Большой Ордынки и Садового кольца.