– Качаешь?
– Да. – Он помолчал, потом, глядя куда-то в сторону, промолвил: – Слушай, Валь, я решил отложить возвращение домой. Работа идет и без меня, так что обойдутся. – Я не понял, про кого он сказал, но это было неважно. – С покупателем квартиры созвонюсь и перенесу переоформление на неделю, сославшись на неотложные дела, так что я свободен. Может, ты и не заслуживаешь, но я хочу помочь тебе.
– Ты и так помогаешь, – хмуро ответил я, отыскивая глазами свой бокал. Не найдя его, подошел к столику, на котором стояла блестевшая чистотой посуда, и, выбрав подходящую по размерам посудину, наполнил ее коньяком. Насколько я смог прочитать, это был «Реми Мартин». На вкус он оказался не так уж плох. В любом случае от него не разило клопами, как от утреннего «Наполеона». Или то был «Армянский»? Голова ныла, как расшалившийся зуб, что, впрочем, неудивительно – там ведь тоже кость, и мысли путались, наскакивая одна на другую.
Я плюхнулся в кресло, едва не расплескав содержимое бокала.
– Нет, это не помощь, так, ерунда. Я говорю о более действенном методе. – Его слова были загадочны, но я не спрашивал, сам объяснит, что имеет в виду.
Как ни странно, я оказался прав.
– Никакой диск никому посылать мы не будем. Это глупо, к тому же… опасно. – Герман быстро взглянул на меня. – Послушай, есть у меня один человечек в Москве, не друг, но кое-чем обязан. Не хочу рассказывать, долго, да и ни к чему тебе это, просто я думаю, что он не откажет мне в некоторой просьбе.
Я заинтересованно посмотрел на него. Никогда не слышал, чтобы Герман с кем-нибудь общался в Москве, кроме меня, несмотря на то, что родом, как и я, он был с Таганки. С детства так повелось, говорили – мы не москвичи, мы таганские. Ну, сейчас этого уже не объяснить, но когда-то Таганка с ее воровскими понятиями вскружила головы многим юным романтикам, сломав судьбы и сами жизни. Давно это было, и воды утекло с тех пор – Марс можно озеленить. Но мы всегда это чувствовали – были и остаемся таганскими парнями, хоть никто из нас, хвала небесам, и не пошел извилистой воровской тропой. Поэтому я был слегка удивлен его внезапным откровением по поводу какого-то знакомого, да еще и чем-то обязанного ему.
– Интересно, – я выразил свои мысли одним словом. По-моему, ровно столько, сколько надо.
– Да, то есть нет. Ничего интересного. Просто человек попал в Амстердаме в плохую историю, и все могло бы закончиться для него плачевно, если бы мы не встретились. Короче, все у него с тех пор хорошо, он работает… – тут Герман задумался, но ненадолго, – служит в ФСБ, если снова не влип во что-нибудь. Насколько мне известно, по служебной лестнице он продвигается довольно уверенно.
Вот это да! Каков Герман-то! Имеет своего, как это сейчас называется, агента влияния и не где-нибудь, а в самой мощной структуре нашей бесконечной Родины.
– И кто он по званию?
– Капитан, но это было пару лет назад. У меня есть его номер… сейчас. – Он открыл электронную записную книжку, больше смахивающую на портативный ноутбук и, нажав пару кнопок, провозгласил: – Вот, прошу любить, а впрочем, можно и не любить – Семен Павлович Мурейко. Служебный, домашний, мобильный. – Герман торжествующе посмотрел на меня.
– Что? – спросил я.
– Ничего. Звоним?
– Валяй, – сказал я, нарочито небрежным тоном, но на самом деле мое сердце слегка прибавило в скорости. Хотя может тому виной было спиртное.
Герман придвинул к себе большой, стилизованный под кремлевский аппарат и набрал первый номер, затем второй, третий. После нескольких попыток он вдруг выругался:
– Почему я не могу набрать восьмерку?
Его удивление было таким наивным, что, несмотря на пережитое, мне стало смешно.
– Эх, ты, бизнесмен нерусский. Это же гостиница. Надо позвонить на ресепшен и попросить, чтоб открыли межгород.
– Но это же люкс! – Его возмущение было бы понятным где-нибудь в Европе, но не в России! – Я плачу за этот номер тысячу двести долларов в сутки, и у меня нет междугороднего выхода?!
Он достал из кармана свой мобильный и посмотрел на него.
– Черт, батарейка!
– Не кипятись, – я достал из кармана смартфон и протянул его Гере, – пользуйся.
– О! – Его удивление было искренним. – Что за модель, Валя?! Откуда? – И тут же, видимо, вспомнив рассказ о полковнике, спохватился: – Ах, да! Я и забыл!
Он вновь набрал номер Мурейко, а я встал, чтобы наполнить опустевший бокал, когда раздался стук в дверь. Вежливый такой стук.
– Ты ждешь кого-то? – Я смотрел на Германа. Он пожал плечами и, встав, направился к двери. Пока он шел, в моей голове крутились неясные мысли, и сам не зная почему, я подошел к проигрывателю и, вдавив кнопку выброса, успел подхватить мини-диск в момент, когда Герман уже стоял у двери, по-прежнему вглядываясь в дисплей телефона.
Я сунул диск под кресло, и, черт меня побери, если я знал, почему так делаю. Дальше все происходило как в замедленном кино. Вот Герман берется за позолоченную ручку, поворачивает ее, тянет на себя. Но вместо того, чтобы медленно открыться, дверь резко распахивается и, ударив моего друга в его широкую грудь, легко, словно котенка, отшвыривает в сторону.
Я застыл на мгновение, потом бросился вперед, будто мог успеть захлопнуть дверь, но, конечно же, не успел. В широкий проем грубо ввалились три человека и, словно бездушные роботы, быстро и деловито взяли нас в оборот. Точнее попытались взять. Я застыл под дулом пистолета с длинным-предлинным глушителем и не собирался испытывать судьбу, соревнуясь, кто быстрей, я или пуля. Другой навалился на упавшего с криком Германа и стал заламывать ему руки, а третий пробежал мимо меня в ванную. Краем глаза я видел, как третий выбежал из ванной, потом исчез в другой комнате, и тут-то все и началось. Лежа на полу, Герман умудрился отвесить нападавшему самую звонкую из когда-либо слышанных мною оплеуху. Отлетев на пару метров, мужик замер на полу, раскинув руки, словно сомлев от полуденного солнца.
Тот, что держал меня на мушке, стал медленно поворачиваться к Гере, опуская ствол, и я понял сейчас или никогда! Казалось, мой прыжок длился вечность и, конечно, я не успел. Пистолет два раза дернулся, и я с запозданием услышал два коротких хлопка, когда наконец долетел до стрелявшего, и со всей силы ударил того бокалом, который так и не выпускал из рук, прямо в лицо. Стрелявший вскрикнул, и все в том же замедленном кадре я увидел, как равнодушное оружие поворачивается ко мне.
В руке осталась ножка когда-то элегантного бокала, и дальше она действовала без участия моего мозга, на одном инстинкте. Ударив по сжимавшей пистолет кисти, я схватил ее левой рукой и, слегка отвернув от себя, правой нанес убийце несколько ударов в лицо, метя зажатым обломком в глаза. Кажется, мне удалось ранить его, потому что я почувствовал, как ослабла рука с пистолетом. Не мешкая, я выхватил оружие и что было силы, ударил его ногой в пах. В этот раз я попал удачно – мужик беззвучно повалился на пол, скорчившись на полу в позе зародыша. Обезумев, я выстрелил в него два раза, и он затих. Оставался третий, и я повернулся лицом к комнате, в которой он скрылся, готовый стрелять при его появлении.
К сожалению, третий нападавший оказался более подготовленным. Высунув только руку с пистолетом, он несколько раз выстрелил в мою сторону. Одна пуля прошла рядом с правым ухом, другая почти задела левую щеку. Я стоял как пень, а вокруг летали пули, лишь чудом не попадая в меня! И это он стрелял не глядя!
Я почувствовал, как что-то мокрое стекает по моей щеке, и, выйдя из столбняка, кинулся направо, где без движения лежал Герман. Его огромная туша представляла собой такую мишень, что не попасть в нее мог бы только ленивый. Я схватил первого нападавшего, все еще находившегося после Гериного удара без сознания, под руки, и, резко дернув, подтащил к себе. Укрывшись живым щитом, я бежал, насколько мог быстро в сторону неподвижного Германа. Несколько пуль прошли совсем рядом, выбив в стене аккуратные отверстия и разбив что-то стеклянное, а когда я почти достиг цели, почувствовал, как дернулось тело, которое я продолжал тащить.
Нелегкая и без того туша отяжелела в несколько раз. Или мне так показалось. Я уже был рядом с Герой и, прикрываясь, видимо, уже мертвецом, пытался нащупать пульс своего друга. Не вышло – пули вновь засвистели, вызывая озноб по коже и вынуждая искать более надежное укрытие. Я увидел лежавший рядом с Гериной рукой смарт и, сам не зная почему, подхватил его, умудрившись не выронить из руки тяжелый пистолет.
Третий больше не стрелял. Я услышал, как он перезаряжает, и, воспользовавшись секундной передышкой, пополз к открытой двери. Герман был мертв, и здесь мне больше нечего было делать. Отпустив наконец защищавшее меня тело одного из нападавших, я выскочил в открытую дверь и помчался в конец коридора. Одолев немалое расстояние и не получив в спину ни одной пули, я влетел на лестницу, где смог перевести дыхание. Я сжимал в одной руке пистолет с огромным глушителем, в другой телефон, на мраморный пол капала кровь, не знаю моя или того, кто, сам того не желая, спас меня своим телом, а в голове вертелась какая-то безумная, никак не поддающаяся осмыслению мысль: Гера мертв, Гера мертв!
Фраза вертелась в голове, как заезженная пластинка, с одной и той же скоростью, интонацией и бог знает чем еще, от чего у меня подкашивались ноги. Я попробовал взять себя в руки, но это было легче сказать тысячу раз, чем сделать единожды тем более сейчас. Нужно было срочно что-то предпринять, но что именно, я никак не мог сообразить. Голова соображала туго, и, помимо фразы о Германе, билась еще какая-то мысль, которую я не мог уловить.
Я стоял на лестнице, стараясь отдышаться и придумать хоть что-нибудь, чтобы выбраться из передряги, но, как назло, мозг пребывал в оцепенении. Поняв, что стоя на месте ничего не добиться, я решился. Осторожно выглянув в неширокую щель между краем широкой двери и стеной коридора, по которому только что бежал, я увидел открытую дверь какого-то номера и, недолго думая, ринулся туда. Вбежав в номер, едва справился с искушением захлопнуть дверь и медленно, стараясь не производить шума, прикрыл ее, оставив маленькую щелочку для наблюдения. Отсюда была видна по-прежнему открытая дверь в наш номер, и я по