– Та-ак! – протянул неопределенное. Было заметно, что он сомневается и никак не может определить, верить мне или нет. Я понимал его. Если предположить, что я говорю правду, то он сейчас находится в опасности, потому что тот, кто разделался с двумя неслабыми мужиками, может так же обойтись и с ним.
«Марсианин» нервно обернулся и посмотрел на дверь. Затем его взгляд вновь вернулся ко мне.
– Ты вообще ничего не помнишь?
– Нет, – я отвечал уверенно, насколько позволяло положение, – говорю же, валялся тут без сознания, все благодаря ему, – и снова указал на Валерия.
Мой тюремщик замолчал, задумавшись. Надо было приступать ко второй части стихийно возникшего плана.
– Послушай, – начал я, не зная, как к нему обращаться, – у меня есть предложение, но прежде чем отвергнуть, ты сначала выслушай.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. Видимо, ему было не впервой слышать подобное. Но ничего не сказал, не перебил, а это уже было что-то.
– Вчера, в «Метрополе» убили троих ваших. – Он согласно кивнул, и я заметил, что его взгляд посерьезнел. – Еще там погибли два человека. Один из них был мой друг.
«Марсианин» не смог скрыть своего удивления:
– Какой еще друг?! А кто второй?
Теперь уже настала моя очередь удивляться:
– Такой большой человек, которого при жизни звали Германом, и девушка горничная, которую перед смертью застрелил один из ваших!
По его реакции я понял, что это для него новость, и продолжил:
– Я видел их собственными глазами, и знаю, что оба были мертвы.
– Допустим, – задумчиво предположил «марсианин» и больше ничего не сказал.
Я был растерян, и предположения, почему не были найдены тела Геры и Лиды, сменяли одно другое, как в калейдоскопе.
– Ладно, потом разберемся, – сказал я, скорее, самому себе, – суть не в этом. У Германа был дипломат, в котором лежало около трехсот тысяч долларов, и, когда я понял, что он мертв, то забрал эти деньги.
– Сколько?! – не скрывал своего удивления мой собеседник.
Я прикинул, что Герина квартира в Питере могла стоить и больше, но, боясь спугнуть его, назвал «скромную», по моему мнению, цифру:
– Триста. Примерно. Он продал квартиру в Питере, и все деньги у него были с собой. Точно я не знаю, потому что пересчитывать не было времени.
«Марсианин» уставился на меня.
– И ты, я так понимаю, предлагаешь мне эти деньги, чтобы я отпустил тебя? – На его лице вновь заиграла глупая и зловещая ухмылка.
Набравшись наглости, я ответил:
– Хрен тебе все – половину!
Он ничего не ответил и продолжал пристально разглядывать меня.
«Решает, вру или нет», – подумал я и не ошибся.
– А как ты докажешь мне, что не врешь? – спросил он, хитро прищурив один глаз.
– Очень просто. Мы поедем прямо сейчас в одно место, и я вытащу из тайника дипломат, в котором они лежат. – Говоря это, я надеялся, что он все-таки снимет наручники. Не поедем же мы, в самом деле, по городу в таком виде?!
– Ага, я понял. Мы приедем к твоим друзьям, где меня укокошат, а деньги, если они вообще есть, ты разделишь со своими напарниками.
Я посмотрел на него как на идиота.
– Если бы у меня были, как ты выражаешься, напарники, я бы подстраховался, когда ехал на встречу с вашим Мурейко. Ладно, дело твое, можешь не верить. – Я сделал вид, что разговор отнял все силы, и закрыл глаз. Другой по-прежнему не функционировал.
«Марсианин» молчал. В его продажной душе шла нешуточная борьба. Таких денег у него, по всей видимости, никогда не было, и может, никогда не будет, и если я не вру, то для него это был шанс начать другую жизнь. Затеряться, затаиться на некоторое время, а там, глядишь, и повезет. Опять же, наверняка он не собирался со мной делиться, и, как только я показал бы, где они лежат, просто прикончил бы меня. Это была, так сказать, одна сторона золотой медали. С другой стороны был Мурейко, с его возможностями, о которых он знал не понаслышке, и эта сторона была не менее весомой. Я догадывался, что он сейчас решает задачу с двумя неизвестными: как получить все деньги и остаться при этом в живых. Моя обретенная совсем недавно способность к телепатии вновь проявилась во всем блеске. Он взглянул на меня, стараясь придать лицу доверительное выражение, и спросил:
– А где находится дипломат?
– Так я тебе и сказал, – я попробовал усмехнуться, но тут же почувствовал боль. Все-таки били меня качественно, с пониманием.
Он замялся, не зная, как спросить меня, в какой части города находится дипломат, и я понял его план – взять деньги и успеть вернуться сюда, предварительно убив меня, а потом представить все так, будто я умер, не приходя в себя. Хороший план, что и говорить. Я решил ему немного подыграть.
– Если тебя интересует район, то это на Профсоюзной улице. Больше ничего не скажу, пока не решишь, отпускаешь меня или нет. А если нет, вообще ничего не скажу, хоть режь! – Я замолчал, давая ему время осмыслить мое предложение.
Во-первых, он должен определить, сколько добираться до Профсоюзной, во‐вторых, понять, что я скорее умру, чем расскажу, где спрятан дипломат. Вот так. И единственное, о чем я сейчас мечтал, чтобы место, в котором меня держали уже несколько часов, находилось недалеко от Профсоюзной улицы. Это могло подтолкнуть его к принятию нужного мне решения.
– А где на Профсоюзной? – И заметив, что я покачал головой, как бы отказываясь отвечать, поспешно добавил: – Ну, ты понимаешь, что мне нужно будет вернуться сюда, чтобы не нажить геморроя. А если я успею вернуться до прихода старшего, то что-нибудь придумаю.
Его попытка обмануть меня насчет моей участи, была настолько жалкой, что стало даже смешно.
– И как ты объяснишь мое исчезновение?
– Ну скажу, отлучился в туалет, а ты сбежал, – продолжал он.
– Скованный по ногам и рукам? – Мне нельзя было соглашаться на его детские отговорки. Иначе он мог догадаться, что я тоже веду свою игру, почти такую же примитивную. Единственная разница заключалась в том, что у меня был товар, а у него не было ничего, если, конечно, не считать мою драгоценную жизнь.
– Да, – согласился он, подумав, – так не сбежишь. А если я скажу, что тебе надо было в туалет? А? – Он с надеждой посмотрел на меня. – Не можешь же ты сходить в туалет в таком виде, правда?
Жалкий, ничтожный человечишка! Я почти физически чувствовал, как его жадность борется со страхом!
– И что? Я ударил тебя, ты отключился, а я сбежал? Так, что ли?
– Точно! – обрадовался «марсианин». – Точно! Огреешь меня чем-нибудь, а когда Мурейко вернется, найдет меня в отключке. Это ты здорово придумал!
«Это не я придумал», – обозлившись, подумал я. Было понятно, почему он так легко согласился, чтобы я его чем-нибудь огрел – потому что этого не будет. Меня разбирала злость, и я не мог сдержаться, чтобы не спросить:
– А пистолет у тебя есть?
– Конечно, – он заторопился, вытаскивая какое-то незнакомое мне оружие, – видишь?
– Вижу, – ответил я, – вот что. Давай я лучше прострелю тебе бок, не насмерть, а так, понарошку. Будет правдоподобней, верно?
Я смотрел на него одним глазом, но даже так было видно, как изменилось его лицо. Наверное, подумал, что у меня нет резона ранить его и что я, вероятнее всего, просто пристрелю его. Но его мучения продолжались всего пару секунд, после чего, сделав над собой заметное усилие, он согласился, входя в роль:
– Да, в самый раз. Только не ты меня подстрелишь. Я сам это сделаю, когда вернусь, а ты уже будешь где-нибудь далеко отсюда. У тебя есть, где спрятаться, пока утихнет эта байда?
«Козел! Ладно, я покажу тебе, что такое еврейский мозг, пусть он и достался мне от отца!» – Такими или примерно такими были мои мысли, но слова, сказанные вслух, были совершенно другими:
– Есть пара точек. А насчет того, что сам себя прострелишь, это правильно – зачем мне сюда возвращаться?
– Незачем, – подвел черту мой временный союзник, подтверждая, что он согласен.
Но у меня были к нему вопросы, и я намеревался получить на них ответы прямо сейчас.
– Кстати, как тебя зовут?
– Толик. В смысле, Анатолий, – поспешно ответил он.
– Отлично. Меня зовут…
– Я знаю, Валентин, – отчего-то радостно сказал Толик-марсианин.
– Хорошо. Слушай, Толя, а эти давно ушли? – Он сразу понял, кого я имел в виду под словом «эти», и быстро сказал:
– Не очень. Минут тридцать, может, больше, можем успеть, – он даже не понял, что выдал себя, а я не стал показывать.
– Далеко? – Важно было понять, куда мог уйти Мурейко, когда я был у него в руках, а он мог выбить из меня все, что его интересовало. Значит, у него было не менее важное дело.
– Не знаю, – нехотя ответил Толик, – сказал, что вернется… через пару часов.
Он явно недоговаривал. Что-то очень важное для меня.
– А куда они поехали? – продолжал я давить на него и, предупреждая его вопрос, добавил: – Представь, что он знает мои «норки». Что будет, когда я явлюсь туда с половиной денег, а ты, ничего не зная, начнешь врать про стрельбу и все такое?
– Да, понятно, – он подумал меньше секунды, – на Кутузовский поехал, а куда, я не знаю. Какая-то девка там живет, что ли?
Услышав его ответ, я похолодел. На Кутузовском жила Лена! Нет, на Кутузовском жила не только Лена, но я не верю в совпадения. Тем более в такие.
– Какая девка? – я спросил, стараясь смотреть ему прямо в глаза.
– А я знаю?! Мне не докладывают, – он нервно потер переносицу, – просто слышал, как майор говорил, что нужно проверить адресок на Кутузовском.
– Так он майор? Я думал, капитан.
– Уже год, как майор.
– Имя не называл? Может, адрес? – Я ждал ответа, не двигаясь с места.
– Нет. Сказал, что нужно проверить одну сучку. Так и сказал, – он нервничал с каждой секундой. – Ну, что, едем?
– Да. Наручники.
Сомнений не оставалось – Мурейко знал о Лене. Злость на себя вспыхнула, как сверхновая – не будь я таким идиотом, то удалил бы ее эсэмэс сразу, как оно пришло, и не стал бы посылать Катю прямо в руки Мурейко! Стараясь не выдать обуревавших меня чувств, я повернулся к нему спиной, чтобы он снял наручники, и мне показалось, что Толик немного тормозит: