ь их поцеловать. Что я и попытался сделать, но мне не удалось, и если бы не Катя, я вновь мог соприкоснуться с полом, на котором лежало безжизненное, теперь уже точно, тело бывшего друга.
Катя, это была именно она, а не призрак замка Морисфил, что-то говорила, помогая добраться до лифта, но я ничего не слышал, оглушенный счастьем. Или падением? А может, и тем и другим?! Как бы там ни было, я чувствовал себя на седьмом небе. Мы поднялись к ней в квартиру, где она помогла мне добраться до ванной, чтобы я мог в очередной раз привести себя в порядок.
Зуба, как я и думал, не было. Остался острый кончик, который резал верхнюю губу, и вообще это было жутко неэстетично. Нос был сломан еще вчера, но после сегодняшнего падения лучше не стало. Кровь уже не шла, но дышать я мог только ртом. Опустив руки в холодную струю воды, я стоял, облокотившись на раковину. Мысли были разными. Одни четкие такие, осмысленные, другие, напротив, расплывчатые, размытые.
Например, я совершенно ясно представлял себе, что здесь оставаться нельзя, но и выходить сейчас тоже не стоит. Внизу уже наверняка обнаружили тело вооруженного пистолетом человека, у которого была пробита голова, и кто-нибудь из законопослушных граждан уже позвонил в полицию. А нечеткими были мысли о будущем. Например, сколько мне здесь сидеть и точно ли меня не станут больше убивать?
Дверь в ванную медленно приоткрылась, и в нее вошла Катя. Я вдруг понял, что мы до сих не проронили ни слова. Стараясь не показывать свой дефект, я сказал:
– Я думал, тебя убили.
Она посмотрела на меня:
– Пытались, не вышло. После того как я выпрыгнула, мне удалось спрятаться в одном из контейнеров, которых там было очень много. Я сидела и слушала, как они обыскивают другие контейнеры, но потом кто-то сказал, что зря теряют время и надо ехать к другой. Потом завелась машина и уехала, а я выбралась из контейнера и побежала. Даже не знаю, сколько бежала, пока не поняла, что я на МКАДе. Дошла до метро, попросила у кого-то телефон. Я позвонила Лене, и мы договорились встретиться напротив Зоопарка. Когда я подъехала туда на такси, Лена заплатила за меня и мы сели в ее машину. Ночевали на даче у ее подруги, которая сейчас где-то отдыхает. Она рассказала, что видела стоявший возле ее подъезда джип, в котором сидел человек, который вчера заходил к ним в офис, когда расспрашивали о тебе.
Я усмехнулся. Про себя, конечно. Молодец, Ленка, сообразила. Но Катя продолжала рассказывать, и я перестал отвлекаться на посторонние мысли.
– Мы почти не спали ночью. Она все время рассказывала про тебя, – тут Катя с интересом взглянула на меня, – Лена сказала, что ты красавчик, это правда?
Я чуть не застонал. Ну все, хватит! Был красавчиком, а теперь уже нет! Сглазили! Теперь у меня будет большой сломанный нос, искривленные скулы и щербатый рот. А под глазами пару недель будут круги самых разнообразных цветов. И это не считая отбитых внутренностей.
Кажется, она уловила мое беспокойство, потому что после этого произнесла, подводя черту:
– Вот и все. Днем мы побыли там, а потом Лена привезла меня сюда, сказав, что заедет за мной позже. Ей нужно было куда-то съездить.
Я услышал, нет, почувствовал, как завибрировал мой карман, в котором лежал смартфон полковника Осипова. Удивительно, но столько дней без подзарядки и работает! Умеют буржуи, ничего не скажешь.
Мокрой рукой я вытащил телефон и, не глядя на номер, прижал его к уху.
– Слушаю.
– Валя, Валенька! – оказывается, женский голос тоже может оглушить. По крайней мере, от Лениного крика я почти оглох на правое ухо.
– Да, это я, – мне было тяжело говорить. Разбитый нос, рот, все такое.
– Ты жив?! – она так радовалась, что мне стало немного стыдно.
– Вроде, хотя в это трудно поверить.
– Где ты?! – она не просто спрашивала, она требовала.
Я замялся и посмотрел на стоявшую рядом Катю.
– Я не могу говорить, Лен. Тебе не нужно знать, где я. Потом, когда все утихнет, я позвоню, о’кей?
Она ответила не сразу. А когда сказала, то и голос и тон были уже совсем другими:
– О’кей. Надеюсь, у тебя все в порядке?
Я продолжал смотреть на Катю. Что-то толкнуло меня, я шагнул к ней и обнял несопротивлявшуюся девушку свободной рукой.
– Все в порядке…
Часть десятая
…Я вышел к ожидавшему меня сержанту и, хватая быка за рога, сразу спросил:
– Что случилось-то? – и нагло посмотрел полицейскому в глаза.
Тот, снова оглядев меня с ног до головы (наверное, у них это одна из форм воздействия), задумчиво спросил:
– А не скажете, Валентин Исаакович, когда вы в последний раз видели вашего соседа?
«Ага, нашел дурака!» – я подумал, что эти милицейские уловочки хороши для сериалов.
– Кого вы имеете в виду?
– Кого? Соседа вашего, Виктора Николаевича, – и уставился на меня немигающим взглядом, внимательно изучая мое лицо.
– Не помню. Пару дней назад, перед дракой, – мне надо было как-то объяснить гематомы на лице, а так как он все равно бы спросил об этом, я решил опередить его.
– Какой драки? Это вы с ним подрались?! – Он посмотрел чуть живее, даже показалось, что моргнул от своей догадливости.
– Нет, конечно, – я недовольно сморщился, показывая всем своим видом, что его вопрос, по меньшей мере, глуп, – на улице алкаши пристали, дай денег, дай сигарет. Ну и настучали мне, – я увидел, как скучнеет лицо сержанта, и добавил: – Их много было, а я один. А так бы я им показал. А что с Виктором Николаевичем? Что-то случилось?
Одна из моих соседок, не помню, как ее зовут, кажется, тетя Даша, громко прошептала:
– Убили его, вчера убили, – и сделала страшные глаза.
Сержант резко повернулся к ней и строгим голосом сказал:
– Все, расходитесь, граждане. К вам придут следователи, и вы все им расскажете.
Понимая, что это относится и ко мне, я повернулся и вошел к себе в квартиру. Все, полковника нашли застреленным, и это уже точка.
Я закрыл дверь. Вчера я оставался у Кати, пока не разъехались все машины полиции и «Скорой помощи», стоявшие несколько часов возле ее подъезда. Я рассказал, что случилось со мной, начиная со звонка ее отца и по сегодняшний вечер. Она слушала очень внимательно, но когда дошло до момента, как я обнаружил убитым ее отца, не выдержала и тихо заплакала, уткнувшись мне в плечо. Так мы и сидели дальше, но она больше не плакала и вообще держалась на удивление мужественно и достойно. Я не стал рассказывать ей про случай в сауне, когда мне хотелось пристрелить насильников, решив, что к нашему делу это не относится. Да и другие события излагал коротко. Только самую суть, опуская некоторые подробности. И конечно, не стал упоминать про ночь, проведенную с Леной. Правда, мне почему-то казалось, что она и так знает об этом.
Мы долго молчали, хотя мыслей было столько, что я даже не знал, какая из них важнее. Позже, когда я уже сидел в «Тойоте», на ум приходили разные слова, которые хотелось сказать этой молчаливой и удивительной девушке, но это уже были «разговоры на лестнице» – запоздалые и ненужные. Прощаясь, мы не сказали друг другу ни слова, но, взглянув в ее глаза, я понял, что хочу оберегать ее. Всю жизнь.
Было еще одно дело в Кузьминках, и я решил сделать небольшой крюк. Подъехав к «Макдоналдсу», остановил машину у дверей интернет-кафе и прошелся до подземного перехода. Вся компания алкашей была в сборе, хотя меня интересовал лишь старик. Он был на месте, в своем, так сказать, кругу, и, почувствовав удовлетворение, я пошел было назад, но что-то остановило. Еще раз приглядевшись к разномастной компании, я понял, что среди них нет Таси. Это ничего не значило, она могла просто уйти за очередной бутылкой, но почему-то хотелось думать, что это не так.
О Германе я старался не думать вовсе, но это оказалось трудней, чем забыть Кэт. Невозможно не думать о том, что тебя чуть не застрелил лучший друг. Тот, ради которого я готов был перебить всю банду Мурейко, не думая о собственной жизни. Мысли о Германе напомнили о сумке-дипломате, которую я засунул под водительское сиденье и которая преспокойно лежала там, дожидаясь, чтоб ее открыли, проверив наконец содержимое. Чем я и занялся сразу, как только вошел к себе в квартиру, в которой еще пахло «Блюдом мексиканских королей».
В мягком дипломате я обнаружил бумаги на мое имя, с полным правом на продажу квартиры по указанному адресу в Питере, небольшую пачку денег, тысяч пять долларов, фотографию Вайса-младшего в рамке и все. Там же лежал диск, который я прихватил из дома на Ордынке, но туда его положил я сам, перед тем как выйти из сауны. Вспомнилось, как Дима, сын администраторши Нади, подойдя к машине, после того как я в нее сел, молча глядел на меня через стекло автомобиля, но так ничего и не сказал. Просто кивнул головой и пошел. А я поехал. Тогда у меня впереди было еще много дел.
Я перестал думать об этом. К чему вспоминать то, что уже никогда не вернешь? Мне бы не хотелось еще когда-нибудь встретиться с Надей или с ее сыном и вовсе не потому, что я чувствовал перед ними вину. Скорее наоборот. Хотя… да ладно, чего уж теперь! Было и прошло и, хвала небесам, что все целы. Надеюсь, Надя нашла себе другую работу.
Сейчас, когда полиция хозяйничала на этаже, я решил еще раз проверить сумку-дипломат. Не откладывая в долгий ящик, я высыпал содержимое на кухонный стол. Нет, только бумаги на мое имя, номер счета, куда нужно было перечислить деньги за квартиру, проклятый мини-диск, рамка с фотографией. Все.
Откинувшись на спинку стула, я задумался. В этом деле было много моментов, так и оставшихся невыясненными, и эти бумаги входили в их число. Если Герман собирался меня убивать, к чему было городить весь этот огород с заверенными у нотариуса доверенностями и прочими бумажками, указывающими на мою законную причастность к продаже квартиры? Выходит, он не врал, когда рассказал, что его мать умерла? Получалось, что так, из чего следовало, что поначалу он и не собирался меня убивать. Что изменилось потом, я не знал, но что-то изменилось, и Герман чуть не пристрелил меня рядом с почтовым ящиком под номером 32. Вероятно, он сказал правду – я слишком много знал. Даже больше, чем он предполагал.