Внезапно раздавшийся телефонный звонок заставил меня подняться со стула. Звонил мобильный, тот, который когда-то принадлежал моему соседу. Я включил его, не глядя на номер, механически спросил:
– Алло?
– Валя? Привет, это я…
Голос в трубке показался отдаленно знакомым.
– Кто это?
– Валя, ну не надо, это же я, – плаксиво-требовательный тон, и я вспомнил.
– А-а, Катька! – мне стало весело. – Привет.
– Не называй меня так! – она взвизгнула, но так, слегка, – пожалуйста.
– Ну хорошо, – иногда я умею быть выше бытовых ссор, – не буду. У тебя какое-то дело?
– Нет. То есть да, – я представил себе ее лицо, представил, что сейчас она наверняка сидит перед зеркалом и любуется, как она выглядит с моим телефоном.
– Так да или нет?
– Слушай, Валя, – она вдруг перешла на громкий шепот, – мне вчера звонили из ФСБ!
Это было что-то. И хотя никого из тех, кто могли и хотели меня убить, на этом свете больше не было, а единственный, кто остался жив, по словам Германа, находился в английском консульстве, упоминание об этой организации вызвало в животе бурю протеста. Я снова вспомнил продавца шаурмы и свою клятву закормить его навсегда.
– И что?
– Как что?! – Она наверняка всплеснула руками, не забыв посмотреть в зеркало, как это выглядит со стороны. – Они меня пытали!
– Больно? – осведомился я.
– Ну… – она помялась, – не физически, конечно. Этот генерал…
– Генерал? – Я перебил ее. – С тобой говорил генерал ФСБ?
– Да, – по ее ответу было видно, как ей понравилось мое удивление. – Генерал Мурейко.
Я еле сдержал смех.
– И о чем он тебя спрашивал?
– О тебе, о твоих делах, знакомых.
– И что ты ему рассказала? – По большому счету было уже все равно, что она рассказала обо мне, но любопытство действительно одно из моих характерных качеств.
– Я сказала, что мы с тобой больше не… вместе.
– Катя, – мне было плевать на то, что ей не нравится плебейское имя, – это ты дала ему номер телефона, который тебе оставила моя одноклассница?
– Валя, он заставил меня! – В ее голосе было столько муки, что ее пожалела бы даже идущая на казнь Жанна д’Арк.
Вот вам и ответ, откуда Мурейко узнал про Лену. Так просто. Я не ответил. Отняв трубку от уха, я еще слышал какие-то слова, которые она говорила, но смысл был уже неважен. Палец вдавил кнопку, и Кэт ушла из моей жизни. В этот раз навсегда.
Мысли вновь вернулись к Герману. Надо было проанализировать все события, и тогда, возможно, нашелся бы мотив, а мне бы стало понятно, почему он хотел пристрелить меня, хотя все могло быть именно потому, что, как он выразился, я слишком много знал. Но сейчас я был слишком измучен, чтобы логично думать. После перенесенных побоев, стрельбы, убийств и измены моя голова была далеко не в лучшей форме, и, решив для себя оставить все раздумья до более подходящего состояния, я прошел в комнату, чтобы сделать один звонок. По номеру, по которому можно было звонить лишь в исключительных случаях. Мне ответили сразу.
– Это Иосиф, – сказал я, ничуть не перепутав свое имя. Точнее, это не имя. Иосиф – моя агентурная кличка.
– Да, Иосиф, слушаю, – говоривший со мной мужчина был спокоен и обладал ровным, поставленным, как у раввина, голосом.
– Сегодня, где всегда, в семь.
– Хорошо, я буду там, – сказал голос, и в трубке раздались короткие гудки.
Вот теперь – все. Точнее, все я скажу лишь после семи часов, когда доложу о выполненном задании человеку по имени Исаак, моему отцу, главе израильской разведки в Москве. Человеку, открывшему мне путь в таинственный мир шпионов и врагов, который всегда верил, что когда-нибудь из меня выйдет толк. Что мне сулила эта встреча? Может быть, меня переправят на историческую родину, нацепив бакенбарды и надев скромное рубище, как выполнившего задание агента, а может, оставят здесь, чтобы довести до ума некоторые моменты, оставшиеся неясными в этом деле? В самом деле, ведь у меня не было возможности выяснить, кто конкретно руководил тем борделем и против кого использовался собранный там компромат. Все это еще предстояло узнать, и, возможно, записной книжки покойного Мурейко, которая лежала в моем кармане, вполне хватало для решения этого вопроса. К тому же не факт, что этим придется заниматься мне – у отца были и другие помощники.
Я вспомнил, что было написано на последнем листке инструкции полковника, и мысли вновь приняли прерванное вчера направление. Выходило, что Виктор Николаевич знал, кто я на самом деле? Это почти невозможно, потому что за несколько лет, что я номинально числился в израильской разведке, у меня не было ни одного по-настоящему серьезного дела, а это случилось уже после его гибели. Но если не так, то что же заставило его написать, что я все знаю? Наверное, он все же ошибался. А может, ошибаюсь я. Кстати, диска я так и не нашел. Кто знает, где он. Лежит себе, наверное, в каком-нибудь металлическом ящике, и лежит. Когда-нибудь его найдут, но мне нет до этого никакого дела. А ключ все же сыграл свою роль, хоть и не совсем обычную – он спас мне жизнь, угодив бывшему другу в лоб, и я был благодарен Виктору Николаевичу за то, что он выбрал такой тяжелый ключик.
До встречи оставалось несколько часов, и у меня было время, которое я хотел использовать с пользой для себя. Принять душ, переодеться в чистую одежду и зайти в стоматологию, огромная вывеска которой смотрела в мое окно, настойчиво призывая проверить все свои кариесы. Потом должна была состояться встреча с отцом, которого я не видел полгода, а потом… Если меня не отправят куда-нибудь, скрутив по рукам и ногам в каком-нибудь ящике для удобрений, я собирался заехать на вокзал и купить два билета на ночной поезд до Санкт-Петербурга. Там оставалось еще одно незаконченное дело, правда, не такое опасное, хотя кто его знает – недвижимость всегда лакомый кусок…