Когда Майкла везли в больницу, он был в коме. Он открыл глаза и заговорил только один раз. «У нас с Питером есть здоровский секрет. Питер…»
«Питер». Это было его последнее слово.
Мэрион встала. Механически прибрала со стола и на кухне. Потом пошла наверх переодеться. Она отказалась от уборщицы, решив, что от физического труда — веник, мастика, пылесос — будет уставать и сможет лучше спать ночью. Но без Майкла дом и так был непривычно опрятным.
Мэрион одевалась медленно, но когда закончила, было всего четверть девятого. Она закрутила волосы в узел и спустилась вниз. Выглянула на крыльцо — и сразу пожалела об этом. Соседские дети — свежеумытые, причесанные, на удивление опрятные в новой одежде и сияющих туфлях — спешили мимо, возбужденно обсуждая открытие школы. В этом потоке заметно выделялись подготовишки. Они цеплялись за материнскую руку в испуге пополам с нетерпением.
«И мы бы шли с ними», — подумала Мэрион, вцепившись в перила крыльца. У нее не хватало сил сделать несколько шагов до двери и зайти в дом. Она стояла и смотрела, как мимо идут дети, по двое, по трое и большими группами, пока не исчезли последние. Все, кроме одного. Уже было без четверти девять, и он, немного запаздывая, шел по пустой улице…
Питер! Мэрион оторвала от него взгляд и посмотрела вниз, с такой силой сжимая перила, что костяшки пальцев побелели. Затем заставила себя вновь посмотреть на мальчика.
Мэрион не видела его со дня похорон. После трагедии Питер был в сильном шоке и три дня пролежал в кровати. Но когда они выходили с кладбища, он стоял и ждал. «Миссис Блейн, — сказал он. — Майкл…»
Она слышала собственный голос — сорванный, безумный: «Уберите его от меня! Уберите его с глаз моих!»
И не видела Питера все лето. Его старая тетка увезла мальчика в какой-то пансионат.
Казалось, Питер за это время подрос. Он не замечал Мэрион, но шел медленно, глядя себе под ноги. Выглядел он несчастным и одиноким. Мэрион продолжала смотреть на него, шепча про себя: «Я ненавижу этого ребенка». Но едва она произнесла эти слова, как Питер поднял взгляд, заметил ее и улыбнулся. Он улыбнулся так, будто ждал здесь Мэрион, но боялся, что она опоздает. Ей послышался голос Майкла: «Питер — мой друг».
Не раздумывая, Мэрион спустилась с крыльца и пошла по мощеному тротуару. Ей казалось, что ее тащат, как будто Майкл настойчиво тянул за руку, как всегда, когда ему хотелось, чтобы мама поторопилась. Мэрион казалось, что сын напоминает ей про обещание — крест на сердце — проводить их с Питером в школу в самый первый день.
Она сдержит обещание. Она пойдет с Питером. И не важно, как Мэрион относится к ребенку. Нельзя, чтобы маленький мальчик в первый раз шел в школу в одиночестве.
Мэрион подошла к нему. Ее губы пересохли и потрескались. Скотт сказал, она не сможет пережить потерю Майкла, пока не простит этого ребенка.
— Привет, Питер, — еле слышно произнесла она.
Его «здрасте» прозвучало совсем обыденно, будто и не было этих трех месяцев.
— Я провожу тебя в школу, — сказала она.
Он кивнул и вприпрыжку пошел рядом.
— Я знаю. Майкл сказал, вы обещали.
На имени друга его голос дрогнул, и Мэрион с невольным сочувствием осознала: у Питера тоже было одинокое лето.
Мэрион взглянула на его пустые ладошки.
— А ты не взял с собой бутерброды или деньги на завтрак? — спросила она. — В письме из школы говорилось, что их надо брать.
— Знаю, — смиренно ответил Питер. — Я напомнил тете вчера вечером, но она забыла. Она все забывает.
В его голосе прорезалась тревога.
— Я не проголодаюсь, но как вы думаете, мне не нужно было взять с собой лист?
— Лист? — переспросила Мэрион.
— Да. Дети, которые пошли в подготовительный класс в прошлом году, сказали нам с Майклом, что нужно принести с собой лист или еще что-нибудь, о чем можно рассказать в «Покажи и расскажи». Майкл пытался сорвать очень большой лист, когда упал. Я говорил ему, что еще много времени, но ему все равно хотелось достать лист.
«Майкл потянулся за листом».
Мэрион прикрыла глаза, вновь увидев ту сцену на заднем дворе. Потом резко остановилась и обернулась к Питеру:
— Но зачем Майкл полез на сухую ветку? На ней же нет листьев.
Питер озадаченно взглянул на нее.
— Он упал не с сухой ветки. Он был над нею. Когда он упал, я испугался и встал на сухую ветку, чтобы его поймать, и вот тогда она сломалась. Но я держался за дерево.
Мэрион упала на колени перед Питером и взяла его за плечи.
— Питер, пожалуйста, — выговорила она, — это ужасно важно. Ты уверен, что Майкл упал не с сухой ветки? Ты точно-точно уверен?
Казалось, сейчас Питер озадачен еще сильнее.
— Но я же сказал вам — он пытался достать лист.
Рыдая, она притянула его голову к себе.
— Спасибо тебе, спасибо…
«Я не убила сына. Я не убила сына. Ох, Майкл…» Впервые со дня смерти сына звуки его имени несли мир. Ей показалось, что сейчас она укладывает сына спать — согревает, укутывает, а дальше он сможет обойтись без нее.
Питер немножко отодвинулся.
— У нас с Майклом был здоровский секрет. Давайте я лучше расскажу вам о нем.
С последним вздохом Майкл пытался рассказать ей об этом секрете.
— Расскажи.
— Ну… — начал он гордо, но с некоторой опаской, — это просто Майкл сказал, что после вас и его папы я — его самый лучший друг. И если вы больше не будете на меня злиться, можно я им останусь? Потому что у вас есть лучший друг мистер Блейн, а у меня нет никого, кроме Майкла.
Мэрион внезапно ощутила костлявые плечики Питера. Он ужасно исхудал за лето.
— Из меня не такой уж хороший друг для мистера Блейна, и вообще, — нетвердо произнесла она. — Но, Питер, конечно, ты останешься лучшим другом Майкла и нас с мистером Блейном тоже, если захочешь. И вот что я тебе скажу — я буду ждать тебя после школы, и мы попросим других мальчиков приходить играть с тобой.
Она улыбнулась в его сияющие глаза.
— Тебе бы этого хотелось?
Игрушки Майкла сложены в коробки в подвале. Ей придется достать их — Питер всегда так радовался, разбирая их на части. Мэрион взяла ладошку мальчика и легонько пожала.
— Могу поспорить, — сказала она, — теперь у тебя здорово получается собирать разобранное.
Голоса в угольном ящике
Когда они приехали, было уже темно. Майк свернул с грунтовой дороги на длинную подъездную дорожку и остановил машину перед коттеджем. Агент по недвижимости обещала, что в доме будет тепло и включен свет. Она явно не верила в экономию электричества.
Над входом тускло желтела лампа от насекомых, рассеянные лучи дрожали в капельках мороси. Сквозь прикрытые жалюзи пробивался слабый свет, едва очерчивая окна с мелким переплетом.
Майк потянулся. За последние три дня он проводил за рулем по четырнадцать часов, и это заметно сказалось на его мышцах. Он откинул со лба темно-каштановые волосы, сожалея, что не подстригся перед отъездом из Нью-Йорка. Когда у Майка отрастали волосы, Лори всякий раз принималась его дразнить. «Кудрявый, ты выглядишь тридцатилетним римским императором, — заявляла она. — Для комплекта не хватает только тоги и лаврового венка».
Она уснула около часа назад. Сейчас ее голова покоилась у него на бедре. Майку ужасно не хотелось ее будить. Даже сейчас, едва различая ее черты, он знал: во сне напряженные морщинки вокруг рта разгладились, а с лица исчез страх.
Четыре месяца назад у нее начались повторяющиеся кошмары, которые заставляли ее кричать: «Нет! Я не пойду с вами! Я не буду с вами петь!»
Потом крики переходили в истерические рыдания. «Майк, я не знаю, кто они, но они хотят меня. Я не вижу лиц, но они стоят кучкой и манят меня».
Он отвел Лори к психиатру, который выписал лекарства и начал интенсивную терапию. Но кошмары продолжались и не ослабевали. Они превратили одаренную двадцатичетырехлетнюю певицу, только что закончившую выступать в своем первом бродвейском мюзикле, в дрожащую тень, которая боялась оставаться одна после наступления темноты.
Психиатр предложил им съездить в отпуск. Майк рассказал ему о летних днях, которые он проводил на озере Ошби в доме своей бабушки, в сорока милях от Милуоки.
— Моя бабушка умерла в прошлом сентябре, — пояснил он. — Дом выставлен на продажу. Лори никогда не была там, и она любит воду.
Врач одобрил эту идею.
— Но будьте осторожны, — предостерег он. — Она в тяжелой депрессии. Я уверен, что эти кошмары — реакция на детские переживания, но они подавляют ее.
Лори с готовностью подписалась под возможностью уехать. Майк был младшим партнером в юридической фирме отца.
— Делай что угодно, если это поможет Лори, — сказал ему отец. — Поживите там столько, сколько понадобится.
«Я помню чистые звуки, — думал Майк, с растущей тревогой изучая сумрачный коттедж. — Помню воду, в которую я ныряю, теплое солнце на лице, ветер в парусах и лодку, плывущую по озеру».
На дворе был конец июня, но с таким же успехом это могло оказаться начало марта. Судя по радиопрогнозу, холодный фронт захватывал Висконсин еще на три дня. «Хорошо бы в ящике оказалось достаточно угля для печи, — подумал Майк. — Или агент лишится этого лота».
Придется разбудить Лори. Не стоило оставлять ее одну в машине, даже на минуту.
— Солнышко, мы приехали, — с деланой бодростью произнес он.
Лори вздрогнула. Майк почувствовал, как она сначала напряглась, а потом, когда он ее обнял, расслабилась.
— Тут так темно, — прошептала она.
— Сейчас мы зайдем в дом и включим побольше света.
Он помнил, что замок на двери требует особого подхода. Нужно потянуть дверь на себя, и только потом ключ войдет в цилиндр. В маленькой прихожей горел ночник, включенный в розетку. Тепла в доме почти не было, но не было и того пронизывающего холода, которого он боялся.
Майк торопливо включил верхний свет. Обои с рисунком из ползущего плюща выцвели и запачкались. Пять последних лет бабушка провела в доме престарелых, и на лето дом сдавался. Майк помнил, как в нем было чисто, тепло и уютно, когда бабушка жила здесь.