— Кроме того, он человек, который должен был знать, какие шуточки отпускают люди насчет него и Арабеллы и насколько он утонул в своей новой любви. И когда она решила порвать с ним, он потерял все, — заметила Санди. — Примерно так ты все это видишь, верно?
— Возможно, — вздохнул Генри. — Временное помешательство? Все может быть.
Он поднял поднос с завтраком и переставил его на тумбочку.
— Тем не менее он всегда поддерживал меня, и теперь я должен поддержать его. Его отпустили под залог. Я собираюсь с ним встретиться.
Санди быстро отставила поднос, едва успев подхватить недопитую чашку кофе.
— Я пойду с тобой, — заявила она. — Дай мне десять минут в джакузи, и я буду готова.
Генри залюбовался стройными ножками жены, которая выбиралась из постели.
— Джакузи? Какая прекрасная мысль, — с энтузиазмом воскликнул он. — Я с тобой.
Томас Экер Шипман пытался не замечать армию репортеров, столпившихся на подъезде к его дому. Когда они с адвокатом вылезли из машины, Шипман, не глядя по сторонам, двинулся напрямик к зданию, изо всех сил стараясь пропускать мимо ушей рев выкрикиваемых вопросов. Однако, оказавшись внутри, он больше не мог притворяться и заметно ссутулился.
— Думаю, сейчас самое время для скотча, — тихо произнес Шипман.
Адвокат Леонард Харт сочувственно посмотрел на своего клиента.
— Я бы сказал, что он вам положен, — заметил он. — Но сначала позвольте еще раз заверить вас, что, если вы настаиваете, мы пойдем на сделку о признании вины. Однако вынужден повторить — мы можем собрать очень сильную защиту с позиции невменяемости, и я хочу, чтобы вы согласились предстать перед судом. Ситуация ясна, и ее поймет любой состав присяжных: вы мучительно переживали потерю любимой жены и на этой волне влюбились в привлекательную молодую женщину, которая сначала принимала ваши подарки, а потом отвергла вас. Это классический расклад, причем такой, который наверняка будет воспринят сочувственно, особенно в сочетании с заявлением о временном помешательстве.
По мере того как Харт говорил, в его голосе все сильнее слышалась страсть, как будто он уже обращался к присяжным.
— Вы попросили ее приехать сюда, надеясь уговорить, но она только отпускала колкости. Последовала ссора. Вы внезапно потеряли голову и в приступе ярости, который помните только смутно, выстрелили в нее. Обычно вы держали пистолет взаперти, но в этот вечер достали его, поскольку были так расстроены, что на самом деле думали покончить с собой.
Адвокат сделал паузу, и в этот момент бывший госсекретарь озадаченно взглянул на него.
— Вы действительно так все видите? — спросил он.
Казалось, Харт удивился вопросу.
— Ну да, конечно, — ответил он. — Конечно, нам еще нужно пригладить кое-какие детали… Я еще не со всем разобрался. Например, нам нужно объяснить, почему вы оставили мисс Янг истекать кровью на полу, а сами отправились спать, причем спали так крепко, что даже не услышали крики экономки, когда она на следующее утро нашла тело. На основании того, что мне уже известно, я полагаю, на суде мы будем утверждать, что вы находились в шоковом состоянии.
— Правда? — устало спросил Шипман. — Но я не был в шоковом состоянии. После того как я выпил, мне показалось, что я поплыл. Я с трудом вспоминаю, о чем мы вообще говорили с Арабеллой, не говоря уже о какой-то стрельбе.
Лицо адвоката исказила страдальческая гримаса.
— Том, я очень прошу вас не делать никому таких заявлений. Пожалуйста, пообещайте мне. И мне хотелось бы попросить вас в обозримом будущем не налегать на виски; это явно не согласуется с вашим образом.
Томас Шипман стоял у окна и, прикрываясь занавеской, смотрел, как его пухлый адвокат пытается отбиться от репортеров. «Это больше похоже на львов, терзающих одинокого христианина», — подумал он. Правда, львы требуют крови не адвоката Харта. Им нужна кровь Шипмана. К сожалению, у него нет вкуса к мученичеству.
По счастью, он успел предупредить свою экономку, Лилиан Уэст, чтобы она сегодня осталась дома. Вчера вечером, после предъявления обвинения, Шипман знал, что перед его домом поставят телекамеры, которые будут смотреть и записывать каждый его шаг. Выход из дома в наручниках, последующие процедуры, отпечатки пальцев, заявление о невиновности и сегодняшнее, отнюдь не триумфальное, возвращение. Нет уж, чтобы сегодня попасть в его дом, нужно пройти сквозь строй, и незачем подвергать экономку подобным испытаниям.
Хотя сейчас ему не хватало живой души. Дом казался слишком тихим и пустым. Шипман неожиданно вспомнил, как они с Констанс тридцать лет назад купили этот дом. Они приехали с Манхэттена пообедать в «Птице и бутылке» рядом с Медвежьей горой, а потом неторопливо поехали обратно в город. По дороге они внезапно решили проехать через красивые жилые кварталы Тарритауна и именно тогда случайно натолкнулись на вывеску «Продается» у этого дома начала века, выходящего на Гудзон и утесы Пэлисейдз.
«И следующие двадцать восемь лет, два месяца и десять дней мы жили здесь, долго и счастливо», — подумал Шипман.
— Ах, Констанс, если бы у нас было еще двадцать восемь лет, — тихо произнес он и пошел на кухню, решив, что сейчас кофе будет предпочтительнее виски.
Этот дом был для них особым местом. Даже когда он занимал пост госсекретаря и постоянно находился в разъездах, время от времени им удавалось проводить здесь выходные, и это всегда укрепляло его душу. А два года назад, утром, Констанс вдруг сказала: «Том, кажется, мне нехорошо». И мгновение спустя она ушла.
Работа по двадцать часов в день помогала немного притупить боль. «Слава богу, что у меня была такая работа, — подумал он, улыбнувшись, когда вспомнил прозвище, полученное от прессы, — Летучий Секретарь. — Но я не просто работал как вол; нам с Генри удалось сделать немало хорошего. Мы оставили Вашингтон и всю страну в хорошей форме. Лучшей, чем за многие годы».
Шипман добрался до кухни, тщательно отмерил кофе на четыре чашки, потом налил воды. «Смотри-ка, я могу и сам о себе позаботиться, — подумал он. — Жаль, что я так мало думал о себе после смерти Констанс. А потом на сцену вышла Арабелла. Всегда готовая утешить, соблазнительная… А теперь — мертвая».
Он вспомнил позавчерашний вечер. Что они говорили друг другу в библиотеке? Шипман смутно помнил, как рассердился. Неужели он действительно настолько разозлился, что совершил такую жестокость? И как он мог оставить Арабеллу на полу истекать кровью и пойти спать? Томас покачал головой. Какая-то бессмыслица.
Зазвонил телефон, но Шипман не стал брать трубку. Он подождал, пока звонки не прекратятся, потом снял трубку и положил на стол.
Когда кофе был готов, Шипман налил себе чашку и, держа ее трясущейся рукой, понес в гостиную. Обычно он устраивался в большом кожаном кресле в библиотеке. Обычно, но не сегодня. Сейчас он думал, сможет ли когда-нибудь еще войти в эту комнату. Шипман уселся и вновь услышал крики с улицы. Понятно, что репортеры прочно окопались на улице, но с чего бы им сейчас так вопить? Но не успел он еще отодвинуть штору, как догадался, чем вызван такой фурор.
На сцену вышел бывший президент Соединенных Штатов, готовый предложить ему свою дружбу и поддержку.
Люди из Секретной службы доблестно пытались очистить проход для Бритлэндов, которые пробивались сквозь толпу репортеров и операторов. Прикрывая рукой жену, Генри остановился, демонстрируя готовность сделать хотя бы краткое заявление.
— В нашей великой стране человек считается невиновным, пока не доказано обратное. Томас Шипман был выдающимся государственным секретарем и остается моим близким другом. Мы с Санди приехали сюда ради этой дружбы.
Сделав заявление, бывший президент направился прямо к дому, не обращая внимания на шквал вопросов. Шипман подождал, пока Генри с женой не поднимутся по лестнице, потом отпер и распахнул входную дверь. Пара беспрепятственно скользнула в дом.
Дверь за Бритлэндами закрылась, Генри от всей души обнял своего друга. И только тогда Томас Шипман зарыдал.
Санди понимала, что мужчинам нужно какое-то время побыть наедине, и, как Шипман ни сопротивлялся, отправилась на кухню готовить обед на троих. Бывший госсекретарь продолжал твердить, что может позвонить экономке, но Санди настояла на своем.
— С полным животом, Том, вы почувствуете себя намного лучше, — сказала она. — Вы, ребята, поболтайте, а потом приходите ко мне. Я уверена, что все необходимое для омлета тут есть. Еда будет готова через несколько минут.
Шипман и вправду быстро пришел в себя. Стоило Генри Бритлэнду оказаться рядом, и Шипману, пусть и ненадолго, показалось, что теперь он может справиться со всем, что бы ему ни выпало. Мужчины отправились на кухню, где Санди уже трудилась над омлетом. Ее быстрые уверенные движения у разделочной доски оживили в памяти Шипмана недавние сцены в Палм-Бич: женщина готовит салат, а он грезит о будущем, которое теперь никогда не наступит.
Шипман взглянул в окно и неожиданно подумал, что шторы подняты и если кто-нибудь украдкой подберется к задней части дома, то получит отличную возможность щелкнуть их троих в домашней обстановке. Он торопливо прошел через комнату, опустил шторы, повернулся к Генри и Санди и печально улыбнулся.
— Знаете, я недавно договорился насчет установки электрического привода на шторы во всех остальных комнатах, чтобы они могли подниматься и опускаться по таймеру или простым щелчком выключателя. Правда, я никогда не думал, что они понадобятся мне здесь. Я редко сталкивался с готовкой, да и Арабелла не относилась к любителям «Бетти Крокер».[12]
Он умолк и покачал головой.
— Ладно. Теперь это не важно. Да и потом, мне никогда не нравились эти чертовы штуковины. В библиотеке они до сих пор плохо работают. Каждый раз, когда их поднимаешь или опускаешь, они издают такой треск, будто кто-то стреляет из пистолета… Странно, правда? Я хочу сказать, там ведь действительно стреляли из пистолета, еще двух суток не прошло. Вы уже слышали, какие события предшествовали тому вечеру? Ну…