Через пятнадцать минут детектив Джо О’Коннор позвонил Хелен Рэнд.
— Миссис Рэнд, спасибо вам, с Лайзой все в порядке, — сказал О’Коннор. — Наши парни успели в последнюю секунду. Лайза сказала, что уже не надеялась спастись, но тут заметила резиновый мячик в манеже и вспомнила, как играла в софтбол с Дженни. Она почувствовала, будто та подсказала ей, что делать.
— Фред?
— Под стражей. Буйствует. Не жалеет, что убил их. Винит их в смерти Дженни. В общем, вы знаете.
Сдерживаемые много лет эмоции Хелен наконец прорвались наружу.
— Он винит их? Знаете, кто убил мою дочь? Фред. У него были семейные деньги, но он всегда отличался скупостью. Дженни была его единственной дочерью. Когда ей исполнилось восемнадцать, он купил ей машину. Конечно, купил… Старую машину с лысыми шинами. Вот почему отец Лайзы запретил ей в тот день ехать с Дженни. Я молила дочь не садиться в нее, но он сказал ей ехать. Он поменял шины, когда в «Сирсе» была распродажа. Передайте ему кое-что от меня. Передайте ему, что это он убил нашу дочь.
Она подавила рыдание.
— Мне следовало заставить его посмотреть правде в глаза много лет назад. После смерти Дженни он был убит горем. Я ужасно жалела его, но я должна была заставить его признать правду.
— Миссис Рэнд, вряд ли бы вы смогли убедить его, что в смерти Дженни виноват он сам. Такие люди, как ваш бывший муж, всегда обвиняют всех, кроме себя. И помните, если б вы мне не позвонили, сейчас Лайза была бы мертва. Вы спасли ей жизнь.
— Нет, — прошептала Хелен. — Вы ошибаетесь. Вы сами мне сказали. Дженни спасла ей жизнь.
Она выдавила улыбку.
— Дженни была прекрасным ребенком, и, похоже, где бы сейчас ни была, она ничуть не изменилась.
Кот-обличитель
Приходит время, когда во имя простой порядочности всем бабушкам пора умирать. Признаюсь, на раннем этапе своей жизни я испытывал к бабушке определенную привязанность, но те времена давно прошли. Она прекрасно чувствует себя в восемьдесят с лишним лет и по-прежнему исключительно тщеславна, хоть и выкладывает по вечерам зубы в стакан с водой. Каждое утро она сражается с контактными линзами, засовывая их в свои миопические глаза, а ее артритные колени не могут обойтись без трости. Трость сделана на заказ и напоминает ту, с которой фигурял Фред Астер. Бабуля рассказывает, что танцевала с ним, когда была молода, и эта трость — ее счастливый талисман.
Ее ум по-прежнему остер и даже, кажется, становится еще острее по мере того, как возрастает ее эксцентричность. Она, всегда считавшая себя бережливой, тратит деньги, как воду. Благодаря нескольким инвестициям ее мужа, моего деда, она была весьма состоятельна, и потому я с большим удовольствием наблюдал ее скромный образ жизни. Но сейчас все изменилось. К примеру, она установила в своем скромном доме лифт, который обошелся в сорок тысяч долларов. Она уверена, что будет жить до ста лет, и подумывает о сооружении во дворе первоклассного тренажерного зала, поскольку прочла в медицинских отчетах Гарварда о пользе упражнений при артрите.
Хочу вам заметить, что лучший способ вылечить артрит — навсегда положить ему конец. Это я и предлагаю сделать.
Вы должны понимать, что я — единственный внук и наследник. Ее единственный ребенок, моя мать, покинула нас вскоре после того, как я окончил колледж. За прошедшие с тех пор двадцать шесть лет я дважды женился и разводился, а также поучаствовал во многих злополучных предприятиях. Мне пора прекращать бессмысленно тратить жизнь на всякие развлечения и радоваться ее уюту. И я должен поспособствовать такой перемене.
Кончина бабули, разумеется, должна выглядеть естественной. Учитывая ее преклонный возраст, вполне допустимо тихо отойти во сне, но если кто-то придержит подушку, чтобы посодействовать такому исходу, всегда есть опасность оставить синяки или ссадины, которые могут вызвать подозрения у полиции. Подозрительная полиция начнет искать мотив и тут же увидит живой мотив — меня. Я неуютно чувствую себя перед лицом прискорбного факта: находясь под воздействием вина, я сказал — и был услышан, — что единственный подарок, который мне хотелось бы получить от бабушки на ближайший день рождения, это приглашение на ее похороны.
И как же мне теперь помочь старушке переплыть реку Стикс, не вызвав подозрений?
Я пребывал в глубоком замешательстве. Можно столкнуть ее с лестницы и заявить, что она упала, но если она переживет падение, то будет знать о его причине.
Можно попробовать выкрутить гайки в ее машине, но древний «Бентли», который она водит с мастерством Марио Андретти,[16] скорее всего, переживет аварию.
Яд легко обнаружить.
Мои трудности были разрешены самым неожиданным образом.
Я был приглашен на ужин в дом моего успешного друга, Клиффорда Уинкла. Я ценю превосходные вина Клиффорда и его изысканный стол гораздо больше, чем его самого. Кроме того, я нахожу его жену, Белинду, весьма пресной особой. Но прекрасный ужин в уютной обстановке соответствовал моему настроению, и потому я с удовольствием ожидал вечера.
Я сидел с Клиффордом и его женой, наслаждаясь односолодовым виски особой выдержки, который был розлит из двухсотдолларовой бутылки, когда в комнату ворвалось их маленькое сокровище, десятилетний Перри.
— Я решил, я решил! — кричал он, брызгая слюной сквозь щель между передними зубами.
Родители снисходительно улыбнулись.
— На этой неделе Перри читает полное собрание Эдгара Аллана По, — сказал мне Клиффорд.
Последний раз, когда я навещал их, мне пришлось пережить бесконечный рассказ Перри о том, как он прочитал книгу о ловле нахлыстом, и как, прочтя книгу, он смог понять все-все-все о наживке, забросе и ловле, и почему ловля нахлыстом действительно нечто совсем особое. Мне безумно хотелось прервать его и сказать, что я уже видел на эту тему прекрасный фильм Роберта Редфорда «Там, где течет река», — но, конечно, промолчал.
Сейчас всепоглощающей страстью Перри явно стал Эдгар Аллан По.
— «Сердце-обличитель» — мой самый любимый, — ликовал он, его короткие рыжие волосы стояли на макушке дыбом, — но я мог бы написать конец лучше. Я знаю, я смог бы.
«Босоногий мальчишка дерзает превзойти По», — подумал я. Однако мне хотелось выразить некую толику заинтересованности. Я дошел до последнего глотка двухсотдолларового скотча и понадеялся, что если обращу на себя внимание, Клиффорд заметит пустой стакан и исполнит хозяйский долг.
— В средней школе я написал новую концовку к «Бочонку амонтильядо», — вступил я. — Я получил за нее лучшую оценку по английскому. Помню, как она начиналась…
Я откашлялся.
— Да. Я убил его. Я убил его долгих пятьдесят лет назад…
Перри не обратил на меня внимания.
— Знаете, в «Сердце-обличителе» парень убил старика, потому что не мог смотреть в его глаз. Потом он зарыл сердце старика, но когда пришли копы, парень услышал, как сердце бьется, распсиховался и во всем сознался. Верно?
— Верно! — с энтузиазмом подтвердил Клиффорд.
— Именно. Угу, — согласилась Белинда, сияя своему вундеркинду.
— В моей книжке парень убивает старика, но другой парень смотрит, как он это делает, потом помогает ему разрезать тело и зарыть сердце под полом. Когда приходят копы, убийца смеется, и перешучивается с ними, и думает, ему все сошло с рук. А когда копы уходят, его приятель возвращается и в шутку говорит, что слышит, как сердце старика бьется. Круто, да?
«Потрясающе, — подумал я. — Жаль, что По не дожил до встречи с Перри».
— Но потом убийца, поскольку он не знает, что это шутка, верит, что действительно слышит сердце; и знаете, что дальше?
— Что? — спросил Клиффорд.
— Даже не догадываюсь, — выдохнула Белинда, широко раскрыв глаза и стиснув руками подлокотники кресла.
— Убийца умирает от страха, из-за сердца, которое, думает, он слышит.
Перри просиял от собственной гениальности. «Заявка на Нобелевскую премию», — подумал я, не подозревая, что это еще не всё.
— А хитрость в том, что его друг собирался поделить деньги, которые старик спрятал где-то в Лондоне, и теперь до него доходит, что он никогда не узнает, как их найти, так что он тоже наказан за преступление, — торжествующе ухмыльнулся Перри, и эта ухмылка до ушей собрала его веснушки на щеках в плотную красную массу.
Именно я в этот момент зааплодировал, и моя реакция была искренней. «Звук напугал убийцу до смерти». В мое сознание ворвался страх, который моя бабушка испытывала перед кошками. Стоило ей увидеть или услышать кота, как она начинала трястись и едва не падала в обморок. Этот страх, как мне говорили, восходил к происшествию, случившемуся почти восемьдесят лет назад, когда на нее в саду напал бешеный кот. Шрам от этой давней встречи до сих пор виднелся у нее на левой щеке.
У моей бабушки есть новый лифт.
Предположим… просто предположим, что бабуля застряла в своем новом лифте в темноте из-за отключения электричества. И тут она слышит кошек. Слышит, как они шипят, мяукают и воют. Как они царапают двери лифта. Она не сомневается, что сейчас кошки ворвутся внутрь. Бабушка закрывается руками, вопит, вжимается в стенку лифта, потом оседает на пол. Ее одолевают воспоминания о том давнем нападении. Нет, это не воспоминания. Они здесь, они настоящие. Она уверена, что сейчас кот снова нападет на нее. Нет, не один кот, а полчища взбесившихся котов с оскаленными пастями, из которых течет слюна…
Есть только один способ избегнуть этого ужаса. Сердечный приступ. И в ее смерти станут винить одиночество, тьму и тесноту нового лифта.
Я был так взволнован и восхищен этим решением моих трудностей, что едва попробовал превосходный ужин и был необычайно чуток к Перри, который, разумеется, ужинал с нами и не умолкал ни на минуту.
Я очень тщательно спланировал смерть своей бабушки. Ничто не должно возбудить ни малейшего подозрения. По счастью, отключения электричества во время бурь не были редкостью в той части Северного Коннектикута, где она жила. Бабуля неоднократно говорила об установке домашнего генератора, но до сих пор этого не случилось. Тем не менее я сознавал, что должен действовать быстро.