Хелен не отвечала. Она молча поднялась и подошла к окну. Над убогим садиком Гейл стоял туман. Коричневые виноградные лозы, извиваясь, спускались по стенам дома на землю. Они были похожи на гниющие останки змей. Господи, что за люди эти американцы! Почему они не в состоянии создать приличный сад? Наверное, в Фезербридже нет ни одного жителя, который бы не выразил своего недовольства по поводу небольшого участка земли, принадлежащего Гейл. Многие помнили, что, когда здесь жила мать Тома, в саду росли дивные клематисы, примулы и розы. Теперь и следа от них не осталось. Хелен была согласна с земляками: дом Гейл из-за этого имел какой-то очень неприятный вид. Скоро дети будут бояться вечером проходить мимо него. А Гейл, видно, все равно.
— Я вообще-то тебя не очень понимаю, Гейл. Неужели ты думаешь, что они подозревают тебя в убийстве Лизы?
Гейл ничего не ответила, и Хелен повернулась к приятельнице, в задумчивости стоявшей у камина.
— Нет, — наконец ответила Гейл, — я не боюсь, что они подумают, будто я убила Лизу. Но одно мне известно точно: эти двое здесь из-за меня, потому что Лиза сидела с моей дочкой.
— Ну и что из этого? В конце концов они полицейские. Это их работа, разузнать, кто с кем был связан. Таким образом они зарабатывают себе на жизнь. Не надо принимать это на свой счет.
— Я не могу поверить, что ты говоришь такое. — Темные зрачки Гейл сузились до сверлящей точки.
Хелен всплеснула руками и направилась к креслу. Когда она проходила мимо, Спейс Люси зарычал и укусил ее за лодыжку. Хелен нахмурилась и подумала, что сама она, хоть убей, не способна ни получать удовольствие от общения с детьми, ни даже понять их. Они такие… в общем, ничего в этих малышах нет забавного, абсолютно ничего. Она переступила через протянутую руку Кэти Пру и села.
— Вслушайся, что ты несешь, Гейл. Как будто ты в центре Вселенной, а все вокруг только и озабочены твоей персоной.
Она взяла из корзины моток и начала наматывать нитку на палец, чувствуя, что Гейл внимательно на нее смотрит.
— Значит, ты считаешь, что я больна паранойей?
— Ничего я такого, дорогая, не считаю. Но ты должна понять: в этих местах времена охоты за ведьмами давно миновали. У полиции сейчас другие методы. Чтобы найти преступников, они на кофейной гуще не гадают и карты не раскладывают. Для этого у них есть лаборатории и современная аппаратура. И твой чокнутый муж тут совершенно ни при чем.
— Значит, по-твоему, я должна разрешить им прийти сюда и задавать свои глупые вопросы?
— Да. И подать им чай. — Хелен рассматривала намотанную на палец пряжу. — Во-первых, этого требуют элементарные приличия, а во-вторых, тебе будет чем заняться.
Дом на Вересковом пляже был типовым. Короткая подъездная дорожка, по обе стороны двери крыльца ряд низких кустов. К одному из них прислонен черный велосипед с коробкой передач скоростей последней модели.
На звонок Хэлфорда дверь открыл человек с полинявшими блеклыми волосами и губами, близко приподнятыми к носу. Хотя Маура позвонила заранее и договорилась о встрече, Эдгар Стилвелл смотрел на детектива с видом человека, застигнутого врасплох. Он безучастно взял удостоверение Хэлфорда, и глаза его, утопленные в припухшие веки, медленно заблуждали по фотографии. Хэлфорд уже хотел попросить разрешения войти в дом, как Стилвелл внезапно широко распахнул дверь и первым прошел в переднюю. Остановившись у окна, он стал смотреть на улицу.
— Что-то не в порядке, не так ли? — флегматично спросил Стилвелл. — Наша полиция не стала бы беспокоить Скотланд-Ярд из-за того, что девочка упала с велосипеда.
Хэлфорд постарался, чтобы его голос звучал тепло, но одновременно выражал как можно меньше эмоций.
— Мистер Стилвелл, боюсь, что Лиза умерла не в результате несчастного случая. У нас есть доказательства того, что произошло убийство. Нам нужно поговорить с вами.
Плечи Стилвелла еще глубже погрузились в рукава мышиного цвета шерстяной кофты на пуговицах. В некоторых местах петли распустились, а края обшлагов покрывали коричневые бляшки, предположительно теста. Когда хозяин плюхнулся в кресло, одна пуговица вылезла из петли и кофта расстегнулась.
Комната была маленькая, четыре на четыре метра. В ней находилось только три предмета: кресло, обитое вощеным голубым с белым ситцем, в котором сейчас сидел Стилвелл, красный диван и кофейный столик. Хэлфорд осторожно постучал по нему и определил, что это пластик. Обивка мебели при ближайшем рассмотрении тоже оказалась очень дешевая. Никаких ламп видно не было, кроме верхнего света, но и тот не горел. В комнату проникал естественный мертвенно-бледный свет с улицы.
Стилвелл сидел с закрытыми глазами, низко наклонив голову. На ресницы наползали верхние веки. В деле было указано, что ему сорок пять, но Хэлфорд мог дать и все шестьдесят.
Он взглянул на Мауру, а затем подался вперед.
— Мистер Стилвелл, в субботу утром, когда Лиза уезжала, был кто-нибудь дома?
— Нет. — Стилвелл открыл глаза. — Брайан, мой сын — он сейчас там, наверху — он был со мной в пекарне.
— Во сколько вы туда ушли?
— В шесть. Лиза обычно раньше семи не встает. На работу она уезжает около девяти.
— Обычно она ездит на велосипеде?
— Всегда, даже в дождь. Ну, когда уж очень плохая погода, тогда я посылаю Брайана к Гейл Грейсон. У нее малолитражка. Черная.
То, как он сделал ударение на слове «черная», заставило Хэлфорда изменить следующий вопрос.
— Вам нравилось, что дочь работала у миссис Грейсон?
Раздался неприятный смех, похожий на кашель. Но встретившись взглядом с отцом убитой, Хэлфорд увидел, что глаза его блестят от слез.
— А как же! Именно за этим я посылал Лизу в колледж, где готовят секретарш, чтобы потом она меняла пеленки у отродья Тома Грейсона? Совершенно верно. Именно за этим!
Горечь и озлобленность Стилвелла удивили Хэлфорда. Можно было предположить, что не очень теплое отношение к Тому отразилось и на его отношении к его жене и ребенку. Но вообще семья Грейсонов — одна из старейших в Фезербридже. Грейсоны были одними из тех, самых первых. Можно не любить одного из членов семьи, но распространять ненависть на малышку?..
— И все-таки вы одобряли, что Лиза работает у миссис Грейсон?
Стилвелл смотрел прямо перед собой. По щекам его текли слезы, и он не давал себе труда вытирать их.
— Нет, черт побери! Она заслуживала лучшей участи. Могла устроиться в Саутгемптоне или даже в Лондоне. Не знаю, почему ей захотелось остаться здесь. Она говорила, что любит ребенка. «Но это же не твой ребенок, — объяснял я ей. — Если любишь детей, выходи замуж и расти своих». — Он громко всхлипнул.
Маура достала из кармана своего жакета белый носовой платок и вложила в ладонь Стилвелла. Он закрыл им лицо обеими руками, как прикрываются дети, когда водят при игре в прятки. Хэлфорд кивнул Мауре. Она молча встала со стула и дотронулась до руки Эдгара.
— Мистер Стилвелл, я пойду приготовлю чай. А затем мы продолжим.
Стилвелл не отвечая сидел со склоненной головой, прижав платок ко рту.
— Мистер Стилвелл, — произнес Хэлфорд, — пока детектив Рамсден готовит чай, я хотел бы пройтись по дому. Вы не возражаете? Прежде всего мне хотелось бы посмотреть комнату вашей дочери.
Стилвелл закрыл глаза и кивнул. Если бы не морщинки между бровями, можно было подумать, что он просто покачал головой во сне.
Хэлфорд быстро поднялся по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. В тесный холл выходили три двери. Первая была приоткрыта, очевидно, это спальня Стилвелла. Спартанская обстановка, незастланная кровать, комод и прикроватный столик. Стены голые — ни картин, ни фотографий, ни репродукций. Рядом с кроватью стояли поношенные коричневые тапочки. Хэлфорд быстро проверил содержимое ящиков комода и стенного шкафа. Ничего, кроме затхлого запаха грязного белья и кучи носков. На плечиках висели две мятые белые рубашки.
В деле было сказано, что Мэдж Стилвелл ушла из дома семь лет назад — «сбежала», как написал Бейлор. Да, это была комната одинокого мужчины. Немножко, совсем немножко, она напомнила Хэлфорду его собственную. Он поспешил выйти.
Двери остальных двух комнат были закрыты. Гадая, какая из них Лизина, он остановился перед той, что выходит окнами на дорогу. И не ошибся. Открыв дверь, он поначалу даже не мог сообразить, удивило его то, что он увидел, или нет. Ему ли удивляться! Он бывал в сотнях домов жертв и подозреваемых, то есть видал, как говорится, всякое.
Но эта комната была особенной. Здесь чувствовался вкус, и изысканный. Центральное место занимала великолепная кровать с балдахином. Застелена она была целым каскадом покрывал, газовых и хлопчатобумажных, тонкой ручной вышивки. Поверх основной большой подушки располагались еще несколько маленьких, с вышивкой гарусом по канве. В центре их сидела фарфоровая кукла. Ее старенькое белое платье свидетельствовало о том, что это память детства. На полу перед кроватью был постелен кружевной коврик, слишком шикарный, чтобы быть ковриком. Комод и платяной шкаф были белые, с изящным растительным узором. На туалетном столике всеми цветами радуги переливались и блестели флаконы, баночки и тюбики. У дочери пекаря были дорогие замашки.
Хэлфорд открыл гардероб. На плечиках аккуратно висели несколько костюмов, хорошо пошитых и в полном порядке. Внизу, вплотную друг к другу, располагались семь пар обуви. На специальной рейке были развешаны три широкие шерстяные накидки и шарф. Он пощупал шарф. Точная копия того, что был на фотографиях в деле, такие же декоративные отверстия, за одним исключением — в отличие от орудия преступления, этот был темно-красный. Непонятно почему, но детектив почувствовал признательность к Лизе за то, что в свой последний день она выбрала белый.
Нижнее белье было аккуратно сложено, не то что там что-то помято, морщинки даже нет. Хэлфорд вспомнил, какой творился беспорядок в шкафу у его сестры. Правда, это когда она была подростком. Ну а Лиза: она что, такой аккуратисткой стала недавно, или в том старом полуразвалившемся доме она тоже соблюдала идеальный порядок?