— Не знаю, не знаю. Она была какой-то… бестактной, бездумной. Вряд ли Лиза понимала людей. Например, что это значит — терять ребенка за ребенком. Или как мы переживали каждую мою беременность. Лиза напускала на себя озабоченный вид, казалась такой внимательной, говорила правильные вещи. А всем старым сплетницам вокруг этого было достаточно.
— Включая и вашу маму? — спросил Хэлфорд после паузы.
Слезы хлынули по щекам Берил Лемпсон.
— Да, сэр, — ответила она, со злостью вытирая их платком. — Конечно, черт побери, включая и мою мать тоже.
Глава пятнадцатая
Тимбрук приподнял белую с голубым дощечку, висящую на двери магазина Хелен Пейн, «Магазин «Реставрированной одежды», и перевернул ее стороной, на которой в вежливой форме сообщалось, что магазин закрыт.
— Итак, девочка, все в порядке. Собирайся и поехали ужинать.
Хелен натягивала на ноги манекена розовые колготки. Она посмотрела в окно и увидела, что Тимбрук что-то вежливо объясняет знаками через закрытую дверь полной женщине, желающей войти в магазин.
— Черт возьми, Тимбрук, дай ей войти. До закрытия еще полчаса. Перестань дурачиться или вообще уходи.
Полная женщина посмотрела на свои часы и показала на табличку, где было указано время работы магазина.
— Упорная старая дура, — пробормотал Тимбрук.
Открыв дверь, он высунул голову.
— Извините, мадам, но сегодня магазин закрывается раньше. В семье несчастье. Мы откроемся через несколько дней. Большое спасибо за вашу отзывчивость.
Эмоции на лице женщины у двери менялись со скоростью калейдоскопа.
— Но это займет не больше минуты. О, извините, я понимаю. Конечно, конечно, я зайду в другой раз. Какой приятный молодой человек. — Она крепко сжала в руке сумку и пошла прочь.
— А вот это совсем ни к чему, — сказала Хелен. — Клиентов сейчас не так уж много, чтобы их вот так вот не пускать на порог.
Тимбрук подождал, пока женщина скроется в книжном магазине Хоссета, расположенного рядом, и прошел за прилавок.
— Ты не права, дорогая. Твое заведение процветает. Хотя экономика в упадке.
Он увидел, что Хелен взяла со стойки вешалку с черным бархатным платьем. Это была великолепная вещь, прекрасно сшитая, с дивной отделкой. Хелен сняла его с вешалки и накинула на шею манекена.
— Красивое платье, — одобрил Тимбрук.
Хелен поправила плечики.
— Да, но когда я его купила, оно выглядело совсем не так. Болталось где-то сзади в дешевом магазине в Лондоне. Я его вычистила как следует, довела до ума, и вот результат. — Она подтянула рукава. — Ну а тесьму добавила я. Выглядит отлично, а?
— Хм. Мрачное только.
— Что?
— Платье. Слишком траурное.
Хелен нахмурилась и встала подбоченясь.
— Да как ты смеешь такое говорить. Я столько сил на него положила.
— Ладно. Это я так, пошутил.
Хелен засмеялась и, подняв с пола вешалку, прошла в рабочую комнату. Тимбрук машинально взял зеленый треугольник шелка из наваленных в коробку разноцветных лоскутов и последовал за ней.
Не в первый раз уже его удивляло сходство своей мастерской с этой рабочей комнатой. Разумеется, его мастерская была много больше. Все дело было в цвете. Здесь стояло несколько небольших столов, на каждом из которых высились горы тканей и одежды, рассортированные по оттенкам и отделке. Клетчатые на одном столе, пастельные — на другом, с необычной отделкой — на третьем. В углу рабочим пространством служил сам пол. Там стояли ящики с одеждой.
Хелен бросила вешалку в ящик и присела на стул у маленького стола с металлическими ножками.
— Мне нужна помощница, — объявила она, перебирая толстую пачку бумаг. — Вот счета. Уже несколько недель я ими не занималась. Эта свадьба отнимает кучу времени. Надо делать кое-что для церкви и, самое главное, надо уже готовиться к весне и лету. — Она потерла щеку. — Как я ненавижу, когда люди умирают. Господи, Тимбрук, что мне делать?
— Отдохни несколько дней и возьмись за дело со следующей недели.
— Тебе-то легко говорить.
Тимбрук посмотрел зеленый лоскуток на свет.
— У тебя, кажется, собиралась работать Лиза, по субботам и воскресеньям?
— Да. И Джилл Айвори тоже мне иногда помогала. Думаю просить ее делать это регулярно, но боюсь, папа, король местной прессы, этого не одобрит.
Тимбрук убрал со стула красную трикотажную кофту, сел и оглядел столы, заваленные разноцветными тканями и одеждой.
— Не нужны тебе никакие помощницы, ты и сама можешь прекрасно справиться. Если захочешь.
— Тимбрук, ты болван и ничего не понимаешь. — Хелен рассеянно чертила на листке бумаги крестики. — Знаешь, чем я занималась сегодня ночью?
— Томилась. Изнемогала от желания.
Она не обратила на эту реплику никакого внимания.
— Я мысленно обходила жителей этого городка, одного за другим, пытаясь вообразить, каким способом каждый из них мог убить Лизу. Мисс Форрестер, например, могла отравить ее своими бисквитами. Бен Хоссет — сломать ей шею переплетом книги. Аниза Айвори — уморить со скуки.
Тимбрук намотал лоскуток на палец.
— Неплохое развлечение ты себе придумала.
— Ты, конечно, мог зарезать ее куском стекла. Джереми… Значит, так: Джереми мог задушить ее, прижав ко рту Библию.
— Ну, здесь все понятно. В конце концов все мы так умираем.
— Очень интересно.
— Что?
— Что у каждого в принципе имеется свой способ сделать это. И тогда вопрос: кто же все-таки это сделал с помощью велосипеда и шарфа?
Тимбрук продолжал наматывать лоскут, все туже и туже, пока палец не стал похож на повязку, какой он обычно перевязывал порезанные пальцы, только более толстую.
— Я бы сказал, что это довольно упрощенный подход к проблеме.
— Это ты так считаешь. А я думаю совсем иначе.
— А как насчет тебя? Каким способом ты могла бы убить ее?
Хелен заложила руки за голову. Зрачки ее сузились.
— Я бы довела ее рассказами из своего грязного, убогого прошлого. Она бы сначала сошла с ума, и только потом умерла.
Молитвенник лежал рядом с голубой стеклянной вазой. Гейл называет ее Вазой Священника, потому что туда Карт складывал все небольшие предметы, которые оставались на ковре его кабинета после ухода прихожанина, который появлялся здесь в поисках утешения. Карт перебрал пальцами содержимое вазы. Монеты, пуговицы, кусочки бумаги, колпачки от ручек, части сережек, даже небольшой клубок красной пряжи перекатывался туда-сюда по дну вазы, окрашивая ее внутренность в цвет сапфира.
Молитвенник был открыт на странице «Порядок Погребения Усопших». Карт нашел это место уже давно, сразу, как узнал о смерти Лизы. На самом деле священник не очень жалел, что власти не разрешили похороны. Этот обряд никогда его не вдохновлял. Он никогда не мог найти в нем верную тональность. И с ритма тоже сбивался. Язык его то и дело прилипал к гортани. Стоя перед алтарем и произнося слова молитв, он отчетливо слышал диссонанс, который вызывало эхо, отражающееся от стен храма. Карт захлопнул книгу и снова занялся Вазой Священника.
Стук в дверь раздался в пять минут шестого. Полиция, надо отдать ей должное, более или менее пунктуальна. Карт оглядел комнату. Свет исходил только от настольной лампы. Стекла и стенки книжных шкафов тускло поблескивали. Углы комнаты тонули в глубокой тени. В ярком кружке света лежал молитвенник.
«Хорошо, — подумал Карт, — пусть они знают, что обстановка, когда работаешь для Бога, должна быть серьезной и даже немного мрачной. Пусть они знают, что Закон и Слово — оба приходят к человеку, каждый в свое время». Прежде чем пойти открывать дверь, Карт снова раскрыл книгу на погребальном обряде. Детективов он проводил сразу в своей кабинет и закрыл дверь.
— Честно говоря, я только сейчас заметил, как здесь темно. Позвольте я включу свет, а то вам будет неудобно. Прошу вас, садитесь сюда.
Он указал Мауре Рамсден на длинный мягкий диван и подумал: «А она довольно симпатичная, правда, держится слишком официально. Но сложена прекрасно, движения грациозные. Мордочка милая. Нет, хороша, ничего не скажешь».
Карт наклонился включить напольную лампу. От Мауры исходил пряный аромат. Немного удивительно для полицейского. Видимо, у нее есть вкус. Нечаянно он задел рукой лампу. Бахрома абажура заколыхалась, и по лицу Мауры запрыгали длинные изогнутые тени.
Хэлфорд нашел кресло рядом со столом и придвинул его к дивану, сел и прикусил губу. Кресло выглядело вполне крепким — солидные ножки, широкие подлокотники с завитками, — но, когда Хэлфорд принялся поудобнее в нем устраиваться, оно угрожающе заскрипело. Слишком много широкозадых прихожанок, сидя в нем, искали утешения у преподобного Карта. Вот оно и расшаталось.
— Вы бы предпочли, чтобы я сюда не садился?
— Нет, нет, все в порядке. Просто часть мебели здесь очень старая, и меня всегда беспокоит, когда она скрипит. Я боюсь, что кресло развалится. С другой стороны, эти скрипы и трески все-таки предупреждают об опасности. Надеюсь, вы успеете вовремя с него вскочить.
Хэлфорд улыбнулся и перекинул ногу на ногу. Карт оглянулся, куда бы сесть, и увидел, что единственное место для него рядом с детективом Рамсден на диване, прямо под лампой. «Умные, эти двое, — заметил он. — Наверное, заранее так задумали».
— Вы не возражаете, если я закурю? — Карт придвинул к себе пепельницу. — Это плохая привычка, и Гейл все уговаривает меня бросить, но я отвечаю: «А зачем? Ведь я не американец». — И чиркнув спичкой, прикурил.
— Отец Карт…
— Прошу вас, называйте меня мистер Карт. Или просто Джереми, тоже прекрасно. Я не люблю титулы священнослужителей. Они как-то сразу устанавливают между собеседниками барьер.
— Хорошо, мистер Карт. — Хэлфорд пошевелился, и кресло скрипнуло. — Еще раз разрешите поблагодарить вас за то, что согласились повидаться с нами. Мы знаем, что вы заняты, и ценим ваше согласие.
Тембр голоса инспектора был весьма лирическим, но, несмотря на это, в словах чувствовалась ирония. Карт кивнул и устремил взгляд на открытый молитвенник в кружке света.