— Конечно. Разве я могу пропустить момент скорби по нашей усопшей красотке!
Гейл Грейсон — а она уже уходила — остановилась.
— Не надо. — Она пыталась держать себя в руках, но Хэлфорд отчетливо чувствовал в ее голосе боль. — Не надо так говорить, хотя бы ради меня.
Сигарета упала на землю. Огонек исчез под каблуком Тимбрука.
— Ради тебя, девочка? Я уже очень давно перестал что-то делать ради тебя.
Миссис Грейсон схватила дочку за руку и быстро потащила прочь. При этом Кэти Пру весело напевала своим хриплым голоском: «Наша усопшая красотка, наша усопшая красотка…»
Хэлфорд подождал, пока голос не растаял вдали, и вышел из-за дерева.
Тимбрук зажег еще одну сигарету и любезно подал голос.
— Надо было подойти к нам. Чего вы стеснялись? Я видел, как вы прятались за деревом. Ну да что там говорить, ведь шпионить — ваша профессия.
Хэлфорд приближался к Тимбруку, и под его ногами похрустывали ветки.
— Значит, вы специально для меня так разговаривали с миссис Грейсон?
— А как я, собственно, разговаривал с миссис Грейсон? Вы говорите так, будто я ее ударил. Нет, старший инспектор, я разговаривал с Гейл для себя, а не для вас. И, могу добавить, что это мое дело.
— Я не понял, что ее беспокоило?
— Кое-какие проблемы в Фезербридже. Ничего серьезного, уверяю вас. — Тимбрук стряхнул пепел. — Гейл — талантливая женщина. У нее талант видеть в каждой тени чудовище. Думаю, на это повлияло ее замужество.
Хэлфорд сделал жест в сторону дома.
— Как вы сами заметили, на улице холодно. Вы не думали о том, чтобы пригласить ребенка в дом?
— Конечно. Еще как думал. Трудность состояла в том, что Гейл никогда не была в моей студии и, осмелюсь предположить, не позволит туда войти и Кэти Пру.
— В самом деле? Почему?
Красный огонек сигареты неподвижно застыл в руке Тимбрука.
— Потому что, сэр, там у меня стоит напоминание о ее прошлом. И очень большое. На это ей не так-то легко смотреть. Я удивлен, что именно вы об этом спрашиваете. Это так очевидно.
Дубовые ветки наверху зашуршали над их головами. Хэлфорд сдерживал себя, чтобы не поежиться. Конечно, конечно, ноги миссис Грейсон никогда не будет в этой студии. Конечно…
— Но ведь церковь она посещает? — неожиданно спросил Хэлфорд.
Тимбрук разглядывал его с холодным любопытством.
— Гейл вам так сказала? Нет, она ни разу не заходила в церковь… со дня смерти Тома. Она кое над чем работает вместе с Джереми, это верно. Но на богослужениях не присутствует. У некоторых людей это бывает — Бог иногда от них уходит.
— Вы были любовником миссис Грейсон.
Хэлфорд намеренно сказал это не в виде вопроса, а в виде утверждения, чтобы проследить за его реакцией. К чести Тимбрука, он даже бровью не повел.
— Подтверждаю. — Тимбрук сунул сигарету в рот и начал ее медленно сосать. — Старший инспектор, вы интересуетесь этим по службе или лично? Если вам нужен ее телефон, пожалуйста, могу дать.
Хэлфорд стремился не скатиться на враждебный тон.
— Я пытался понять, что связывало вас с миссис Грейсон и с Лизой. И вообще вас троих, — произнес он ровным голосом.
Тимбрук швырнул сигарету на землю и растоптал.
— Уловил. А что если я вам скажу, что нас троих ничего не связывало? Меня и Гейл — да. Меня и Лизу — едва ли. Но чтобы существовал этот паршивый треугольник? Нет, такого не было.
— Может быть, не паршивый, мистер Тимбрук, а просто треугольник. Вы заметили, что спали с одной из этих женщин, другая, как вы сами ранее признались, хотела спать с вами. В любом случае вы должны признать, что это и есть настоящий, хотя и банальный, треугольник.
Тимбрук подпер стену спиной.
— И в одной из вершин — моя постель. Ну и ловкий же вы! Так вот, могу вам сказать: я спал с Гейл, потому что она мне нравилась. Насчет ее мотивов можно только строить догадки. Что же касается Лизы, то меня интересуют взрослые женщины. Двадцатилетних школьниц, вроде нее, с суперлибидо, я оставляю другим ребятам.
— Значит, у вас с миссис Грейсон никогда не было трудностей из-за Лизы?
— Трудностей? Нет. Однако, если бы вы задали вопрос: много ли времени мы с Гейл провели, обсуждая ее, я бы вам ответил — гораздо больше, чем хотелось.
— Это как же понять?
— Это надо понять так, что Гейл не все нравилось в поведении Лизы с Кэти Пру. Иногда она была довольно бесцеремонной, бесчувственной какой-то. — Тимбрук глубоко вздохнул и выпрямился. — Вы спрашивали меня, ходила ли Гейл в церковь? Нет, насколько мне известно. А вот Кэти Пру ходила. Ее водила туда Лиза.
Хэлфорду никак не удавалось в темноте разглядеть лицо Тимбрука.
— И…
— Я это рассказал не для того, чтобы вас развлечь. Я хочу, чтобы вы поняли: с Лизой порой было трудно. Гейл говорит, что та объясняла это так: мол, посещение церкви было импровизацией, мол, Кэти Пру все равно ничего не понимает и, наконец, они ходили слушать репетицию детского хора. Но Гейл не уверена, что все именно так. С одной стороны, Лиза действительно довольно бесхитростная, а с другой… Гейл была наполовину убеждена, что Лиза — жестокая по природе — сделала это нарочно, чтобы показать ребенку: вот видишь — там должен быть витраж, так вот, в этом месте твой отец себя убил.
Хэлфорд с сомнением покачал головой.
— Но это не просто жестоко, а сверхжестоко. А может быть, это просто еще одно «чудовище в тени», которое увидела миссис Грейсон?
Тимбрук полез в карман пальто и достал перчатки. Но не надел, а начал постукивать ими по ладони.
— Вы специалист, старший инспектор, вам виднее. Но вот, по моему разумению, если бы Гейл была абсолютно честна сама с собой, то призналась бы себе, что боялась Лизу. И добавлю, что в глубине моей маленькой темной душонки я тоже боялся эту Стилвелл.
Кухня в комфортабельном итальянском ресторане, расположенном в северной части Винчестера, была отменная. Но блюда сами по себе, а разговор не клеился. Гриссом ругал себя. Вот уже год, как он работает в «Обозревателе», но только любовался девушкой на расстоянии. Она была надежно защищена юным возрастом и папиной опекой. Конечно, сразу Бобби заметил, какая Джилл красивая. Она ему нравилась, и все равно рядом с ней Бобби себя не видел.
Но так было раньше. С тех пор, как она стала работать в газете, все изменилось. Он захотел Джилл. И не только в чувственном плане — хотя, разумеется, этот аспект тоже присутствовал, — нет, все было гораздо сложнее. Это было больше, чем сексуальное влечение, — он хотел, чтобы Джилл была с ним. И все. Она работала в «Обозревателе» уже три месяца, и время от времени Бобби удавалось с ней побеседовать. Но только сегодня вечером, благодаря счастливому стечению обстоятельств, сбылась наконец его мечта — провести с ней вечер, один на один.
Он открывал двери ресторана, и в голове роились десятки тем, десятки тем, которые хотелось с ней обсудить. Но Джилл сидела, словно воды в рот набрав, а он что-то, все время заикаясь, бормотал. Молодые люди ушли, даже не дождавшись десерта. Бобби медленно вел машину по темной дороге и повторял про себя: «Идиот, идиот, идиот».
Они въехали в Фезербридж с запада. Небо было словно вымазанное дегтем — безлунное, а дорога по-прежнему темная. При слабом освещении приборов автомобиля лицо Джилл стало совсем отчужденным и далеким. Сейчас она была от него гораздо дальше, чем когда Гриссом впервые ее увидел.
— Бобби, — неожиданно произнесла она. — Бобби, сейчас только полдесятого. Я не хочу домой. Давай поставим где-нибудь машину и просто погуляем.
— Конечно.
Он свернул на Паркленд-роуд, улицу, параллельную Главной, потом направо и остановился недалеко от аптеки. Выйдя из машины, Бобби оглянулся. Кругом ни души. Они были в полумиле от дома Айвори. Даже если идти очень медленно, у них в запасе еще уйма времени.
Гриссом помог выйти Джилл, и они не спеша двинулись в сторону Главной улицы. Впереди ярко освещены только окна гостиницы. Они шли медленно. Мимо магазина Хелен Пейн, книжного магазина Хоссета и магазина тканей. Напротив хозяйственного магазина тротуар был разрыт так, что обнажилась часть фундамента. Джилл остановилась у ямы и носком туфли подковырнула землю.
— Я испортила тебе вечер. Извини. — Она принялась ногой чертить по земле круги. — Но понимаешь… Я все еще не могу привыкнуть, что ее нет. Конечно, со временем привыкну, но сейчас… Я все время ожидаю, что вот она появится из-за угла или позовет меня, и я услышу ее голос…
Гриссом пробормотал что-то утешительное, сознавая, как глупо это звучит. Он все еще хотел произвести на Джилл впечатление.
— Я понимаю, тебе сейчас трудно, — закончил он.
Она повернула к нему голову.
— Это правда. И я не думаю, что мама и папа понимают меня. Скорее всего они считают, что это пройдет, что я молодая и т. д. Но мне сейчас кажется, что это никогда не пройдет.
Бобби понял, что она плачет, — скорее услышал, чем увидел. Джилл застыла, закрыв лицо руками. Он чувствовал себя абсолютно беспомощным и крайне неуклюжим, как увалень, пытающийся танцевать менуэт.
— Но все же это пройдет, — заикаясь проговорил он. — Должно пройти. Просто нужно время.
— Я знаю, — отозвалась она. — Нужно время. Нам всем нужно время. Но где его взять?
И он, и она были без перчаток. Вдруг Джилл подошла к нему вплотную и засунула руки в его карманы. Он застыл как вкопанный, не зная, что делать. Затем медленно и нежно начал гладить ее кисти.
А потом они пошли дальше по улице. И Бобби не выпускал руку Джилл. Он знал, что не может вернуть назад ее подругу, знал и о том, что сейчас не может прекратить страдания Джилл. Бобби Гриссом готов был сделать все, чтобы мисс Айвори не страдала в будущем.
Глава семнадцатая
Кэти Пру несла лиловые цветы. Вообще-то она мечтала о других. Ей хотелось розовых, настоящих, ярко-розовых цветов с зелеными точечками и маленькими желтыми тычинками, но дама в магазине сказала, что у нее нет ничего похожего, что она даже таких цветов и не видела. Тогда Кэти Пру согласилась на лиловые — ирисы, как называла их дама, — потому что лиловые ближе всего к розовому.