Сама Кэти Пру нисколечко не боялась, и, когда с мамой поднималась на зеленый холм, а ирисы лизали ее руки — будто собаки своими языками, — она поняла, что в выборе цветов не ошиблась.
Все утро мама была очень молчаливая и тихая. Началось это, когда она принимала ванну, а Кэти Пру сидела рядом и рассматривала книжку. От воды приятно пахло, почти так же, как в магазине, где они купили цветы. Пока мама не видела, Кэти Пру окунала в воду руку и дотрагивалась до прохладной белой эмали ванны.
— А мой папа живет в ящичке.
Почему она так сказала, Кэти Пру не знала. В книжке говорилось о маленьком мальчике, у которого была волшебная шапка, но почему-то это все напомнило ей о ящичке. И еще кое о чем.
— Лиза тоже должна быть в ящичке, но ее пока там нет.
Мама очень долго не произносила ни слова. Она просто смотрела на круги в ванной, остающиеся от движения детской руки.
— Кто сказал тебе это, деточка? — наконец спросила она.
— Миссис Баркер. Она говорит, что Лиза разбилась и больше не вернется, а мой папа живет в ящичке, потому что он плохой.
Мама глубоко вздохнула.
— Насчет Лизы миссис Баркер права. Она умерла, и мы ее больше никогда не увидим. И это очень печально.
Кэти Пру подождала, но мама больше ничего не добавила, тогда девочка напомнила:
— Ящичек зарыт в землю.
— Кэти Пру, — произнесла мама мягко, — ты помнишь, как вы с Лизой ходили на могилу твоего папы?
Кэти Пру не помнила. Она глядела в запотевшее зеркало. Мама вышла из ванны и потянулась за полотенцем.
— Давай одеваться, божья коровка, — сказала она. — Мы идем гулять.
Они обе оделись. Мама в темно-голубое платье с красивой отделкой по краям, Кэти Пру в платье ярко-красное, с пуговицами, похожими на маленькие луны. Обе надели черные блестящие ботинки и волосы зачесали одинаково — немного назад.
А потом они вышли из дома и сели в автомобиль. Автомобиль Кэти Пру не любила, потому что ей нужно было сидеть на детском сиденье сзади, и из-за маминой головы ничего не было видно. Иногда — когда ехать приходилось долго — она даже забывала, какое у мамы лицо. Это Кэти Пру пугало, и она начинала дергать спинку кресла водителя, пока мама не оборачивалась и не шикала на дочку.
Из Фезербриджа они поехали мимо полей и ферм. Остановились только затем, чтобы купить лиловые цветы. Дорога поднялась в гору с кирпичными домами по бокам, а потом снова пошли поля и фермы.
— Кэти Пру, — объяснила мама, — мы едем на Винчестерское городское кладбище. Я хочу показать тебе, где похоронен твой отец. Я хочу, чтобы ты посмотрела, посмотрела на это со мной.
Кэти Пру решила пока посмотреть в окно. Они проехали несколько больших деревьев, согнутых и голых. Как выглядел папа, она не помнила, хотя мама несколько раз показывала ей фотографии. Он был высокий, много выше мамы, со светлыми волосами и широкой улыбкой. Он всегда улыбался. Фотографии лежали в маленькой плоской коробочке, и Кэти Пру перемешивала их, как карты. Вот он — улыбающийся, улыбающийся, улыбающийся. Однажды она спросила у мамы, почему он все время радуется. Мама ответила, что люди всегда такие на фотографиях. Они улыбаются, и все потом думают, что они были счастливы. Но мама была очень печальной, когда это говорила.
Кэти Пру начала трясти мамино сиденье.
Они миновали большие черные ворота и проехали мимо каменного здания вверх по извилистой дорожке. Кэти Пру смотрела в окошко. Она уже видела такие камни и раньше, около церкви. Но здесь было много новых, которые еще блестели. И очень много цветов. Такого она прежде не видела.
Дорожка расширялась, образуя небольшую стоянку. Мама остановила машину. Недалеко от большой желтой машины с огромной клешней, которая вгрызалась в землю. Клешня залезала в дыру, вытаскивала оттуда кучу влажной земли и высыпала в сторону.
— Вот смотри, Кэти Пру. Вот так людей хоронят. Сначала копают могилу.
Мама открыла дверцу автомобиля и вытащила Кэти Пру. Желтая машина издавала сильный шум. Она рычала и хрюкала, как будто там, в дыре, пережевывала землю.
Кэти Пру зажала ладошками уши.
— Я хочу домой.
— Скоро поедем. Но вначале я покажу тебе кое-что.
И вот, зажав в руке лиловые ирисы, Кэти Пру поднималась за мамой вверх на горку. Вершина ее оказалась плоской. В этом месте были только новые могилы. Чавканье желтой машины отсюда было едва слышно. Сквозь ветви деревьев пробивалось утреннее солнышко и согревало спину под курткой. Они остановились перед поблескивающим черным камнем с золотыми буковками.
— Что там написано? — спросила Кэти Пру.
— Это инициалы твоего папы, первые буквы его имени и фамилии. Т.У.Г. — Томас Уинстон Грейсон.
Внизу у подножия камня была спрятана ваза. Из нее торчали сухие желтые листья. Мама выбросила их в урну.
— Давай, ставь свои цветы.
Кэти Пру нерешительно сунула ирисы, по одному, в отверстие вверху вазы. Закончив, она посмотрела на маму.
— А мне не страшно.
— Вот, Кэти Пру, здесь похоронен папа. — Мама наклонилась и прижала ее к себе. — В «ящичке» под землей. Вот так поступают с людьми, когда они умирают. Такое бывает. И я не хочу, чтобы ты пугалась, думая о папе. Я хочу, чтобы ты запомнила: во многом он был очень, очень…
Она не закончила. Глаза застилали слезы, и Гейл отвернулась. Внизу желтая машина закончила копать, и железная клешня повисла в воздухе.
— Вот так вот. — Мама взяла руку Кэти Пру и сжала ее. — Когда Лизу похоронят, мы тоже положим на ее могилу цветы. Я просто хотела тебе показать, что это случается со всеми. Это очень печально, но не страшно.
Они пошли назад к машине. Всюду вокруг были блестящие камни и красивые цветы. Кэти Пру держала маму за руку и, подпрыгивая, запела:
«В ящичке, в ящичке. Когда-нибудь мы все будем в ящичке».
Мощенная камнем дорожка от покойницкой при церковном кладбище до южных ворот церкви св. Мартина была заполнена народом. Небеса наверху были в нерешительности, не зная, дождь или снег обрушить на головы прихожан. Хэлфорд вышел из машины, которую поставил на обочине кольцевой дороги, и, миновав церковные ворота, направился к толпе.
У дверей покойницкой он встретил констебля Бейлора.
— Добрый день, сэр, — приветствовал тот Хэлфорда. — Солидное предприятие, доложу я вам. Давно уже в этой церкви не собиралось столько народа.
Детектив внимательно оглядел толпу. Через портал, сопровождаемая мужем, прошла Джун Кингстон. Подальше он увидел рыжую в завитках голову Рут Баркер и рядом ее дочь Берил Лемпсон. Пожилой человек, видимо, отец, обнял за плечи двух молоденьких девушек. Но девушки все равно выглядели очень испуганными. Хэлфорд понимал, в чем дело. Он знал, какое жуткое впечатление производит на молодых людей смерть их сверстника.
— Послушайте, Нэт, мне нужна ваша помощь. Дело в том, что я не могу присутствовать на службе. Я оставил Мауру в полицейском управлении — она там разбирается с рапортами — и должен вернуться туда. А вас я просил бы — если можете — остаться здесь до конца. Меня очень интересует, как все пройдет. Отметьте, кто присутствует, а кто не пришел, и все остальное, что найдете любопытным. Вы лучше меня знаете здешних людей.
Молодой человек был явно польщен.
— Да, сэр. Можете не беспокоиться.
В церковь они вошли вместе с последними прихожанами. Большинство членов общины уже сидели на своих местах. Хэлфорд скользнул на последний ряд и посмотрел вперед. Ступени алтаря украшала простая композиция из роз и гвоздик разных оттенков. Он был уверен, что задумывалось это как память по чистой душе. Чистые цветы. Но они теряли свою прелесть в сравнении с пышными гроздьями рождественских венков и гирлянд, украшающих экран за алтарем.
Внимание Хэлфорда привлекла восточная стена с круглым желтым окном, похожим на глаз. Она грустно смотрела этим больным глазом на происходящее. Созерцая окно, Хэлфорд так погрузился в свои мысли, что даже вздрогнул, когда заговорил Джереми Карт. Викарий стоял за великолепной резной кафедрой, на нем был стихарь, а мягкий свет нефа падал на его точеное лицо так, как обычно освещается лицо актера на сцене.
— И сказал Господь: в судный день я воскрешу вас всех и призову к себе…
Без сомнения, преподобный Карт был в своей стихии. Взявшись обеими руками за края кафедры, он подался вперед — источник благодати, утешитель страждущих. Даже унылое желтое окно играло сейчас в его пользу. Хэлфорд поморщился. Интересно, сколько романов Троллопа[15] прочитал Карт, прежде чем решил выступать здесь, а не в телевизионных сериалах.
Хотя думать так о викарии было, пожалуй, несправедливо. Все, что рассказывал Карт вчера вечером — по крайней мере относительно своей биографии, — согласуется с рапортом полиции Грейвсленда. Единственный сын священника, сам стал священником. Такова была воля отца. Себя на его месте Хэлфорд представить не мог — весь этот мистицизм, музыка, запутанность догм, доктрин и ритуалов. Но Карт, похоже, плавал во всем этом как рыба в воде. Хэлфорд вспомнил священника в тот вечер, когда тот пытался развеселить миссис Грейсон.
Карт начал читать псалмы. Голос его звучал высокопарно и звучно.
— Господь — это наша сила и надежда. Он избавитель от всех наших бед…
И пусть земля разверзнется под нами, пусть холмы погрузятся в пучину морскую — страшиться нам нечего.
И пусть бушуют воды и вздымаются волны, и пусть горы трясутся…
На первом ряду близко друг к другу сидели Эдгар и Брайан Стилвеллы, оба спрятав лица в ладони. С такого расстояния хорошо разглядеть их было трудно. Алиби отца и сына подтверждено — когда Лиза отправилась на своем велосипеде к дому Гейл Грейсон, магазин был открыт и работал. Как раз в это время туда пришла миссис Милберри купить для своего заведения дневной запас хлеба. Она сказала, что разговаривала с ними обоими. Да и маловероятно, чтобы отец и брат были виновниками смерти Лизы. Брайан без Лизы стал совсем беспомощным. Хэлфорд вспомнил мокрую подушку Брайана, его неспособность говорить на слушании у коронера, его болтающиеся шнурки, которые аккуратно завязал преподобный Карт. Но он также вспомнил бойкие речи Эдиты Форрестер, когда она утверждала, что Лиза сделала все возможное, чтобы прекратить дружбу Брайана с дочкой Симпсонов.