— Действительно. Очень странно. Понятия не имею, куда он подевался.
— Ты сказала, что не касалась станка с лета?
Хелен сняла станок со стола.
— Я и не помню, что он был здесь, этот стержень. Ведь на станке я не работала. Только девочки.
— Только Лиза и Джилл? А кто-нибудь еще знал о нем?
Тимбрук подозрительно посмотрел на Гейл.
— А почему тебя это вдруг так заинтересовало?
Гейл не обратила на него внимания.
— Хелен, кто еще знал об этом станке? Кто еще мог знать, что он здесь?
Хелен беспомощно посмотрела на нее.
— Я не думаю, Гейл, что кто-нибудь еще знал. Ты, я и девушки. — Она деланно рассмеялась. — Если, конечно, кто-то не лазил здесь без меня…
Гейл развернулась и направилась к двери. Тимбрук догнал ее и загородил дорогу.
— Куда ты идешь? — произнес он тихо, с неясной угрозой.
Голова Кэти Пру сползла с плеча Гейл, она поправила ее.
— Если вы отказываетесь мне помочь, я найду кого-нибудь еще. Все равно моя дочка не будет страдать.
— Вот как. — Тимбрук сильно сдавил ее руку. — А не кажется ли тебе, что она будет страдать из-за тебя? И ответь мне: есть ли у тебя право заставлять ее страдать?
Гейл посмотрела ему в глаза.
— А кто ты такой, чтобы спрашивать?
Лицо его задрожало, глаза блеснули.
— Я спрашиваю, потому что ребенок не виноват. Или тебе наплевать? Правильно. Именно так рассуждают террористы. Они ведь перед жертвами никогда не останавливаются. Твоему мужу не удалось приобщить тебя к своей славе. Не успел. Но воспитал он тебя, как видно, хорошо. Так вот что я скажу: твоя дочь будет страдать, как страдают дети всех террористов и убийц. Она будет страдать за грехи матери.
Гейл рывком освободила руку.
— Уйди с дороги. Ты, праведный сукин сын. Мне противно смотреть на твою гнусную рожу.
Тимбрук зло рассмеялся, но сделал шаг в сторону.
— Прекрасно. Иди и ищи кого-нибудь, кто тебе поможет. Но все-таки позволь мне предупредить тебя, Гейл. В Фезербридже теперь уже каждый знает, что убийца Лизы, чтобы остановить ее велосипед, использовал деревянную палку. Я понимаю так, что этот станок имеет к этому какое-то отношение. Ну так вот: когда за ним сюда придет полиция, его уже здесь не будет. Это я тебе обещаю. А теперь, получив от меня эту маленькую, но вкусную информацию, иди и распорядись ею очень аккуратно.
Он широко распахнул дверь, выпустив Гейл с Кэти Пру на плече и сразу же плотно ее закрыл.
Глава двадцать шестая
Будка телефона-автомата находилась в западной части Фезербриджа, в том месте, где кончались магазины Главной улицы и начинались частные дома. Гейл остановилась у будки. Кэти Пру уже проснулась, и она опустила дочку на землю. Затем бросила в щель монету. Раздался первый гудок, и тут вдруг она испугалась: а что если ответит Оррин? Что ему сказать? Гейл уже хотела повесить трубку, но услышала голос Анизы.
— Аниза, это Гейл. Джилл дома? Мне тут нужно помочь с Кэти Пру, я хотела бы поговорить насчет этого с Джилл.
Аниза не скрывала тревоги.
— О Гейл. Оррин, как узнал, что сделали с твоим домом, так сразу же поехал туда. Он все еще там. Привези Кэти Пру к нам.
— Не надо. Я сняла номер в гостинице, она уже спит. — Гейл поспешила уйти от этой темы подальше. — Я хотела попросить Джилл прийти сюда, посидеть с ней. Мне надо кое-что выяснить в полицейском участке.
— О, конечно. — Аниза была радушна и приветлива, как обычно. — Ты знаешь, Джилл в последнее время ходит ужасно подавленная, а Кэти Пру — такой чудный ребенок. Может быть, для Джилл это даже полезно посидеть с ней. Сейчас позову ее.
— Слушаю тебя, Гейл, — сказала Джилл скучающим голосом.
— Слушай меня внимательно, Джилл. Твоей маме я сказала, что мне нужно, чтобы ты посидела с Кэти Пру, но это неправда. Мне просто нужно с тобой поговорить. Для этого нам надо встретиться.
— Зачем? — настороженно вырвалось у Джилл.
— Я все тебе объясню при встрече. Учти, это очень важно.
Несколько долгих секунд в трубке была тишина. Наконец Джилл ответила:
— Хорошо. Мы встретимся в церкви.
У Гейл перехватило дыхание.
— Но ты же знаешь…
— Извини, Гейл. Если ты хочешь встретиться со мной, то это будет там. Служба уже закончена, нам никто не помешает. Я приду через пятнадцать минут.
В ухо Гейл ударил гудок отбоя. Она повесила трубку дрожащей рукой.
Церковь была на другом конце Главной улицы. Для того, чтобы добраться туда, надо пройти чуть ли не через весь центр Фезербриджа, мимо всех магазинов (правда, сегодня они все закрыты), мимо гостиницы (там дежурят полицейские) и мимо стеклянных дверей полицейского участка… Наверное, придется тащить Кэти Пру переулками.
А может быть, все-таки пойти в полицию? Большую часть жизни Гейл доверяла полицейским. Во времена ее детства это были очень добрые дяди, способные защитить ее от всего плохого. Так продолжалось очень долго и после детства. Но сейчас она стала окончательно взрослой. Гейл вспомнила, как Бейлор что-то шептал Мауре и как та сразу нахмурилась. Вспомнила угрюмое лицо Хэлфорда. Все эти маленькие факты сложились сейчас перед ней, как стекляшки мозаики, только в очень мрачную картину.
У Тома тогда тоже не было выбора. Он тоже, наверное, пробирался к церкви переулками, и впереди его ждало полное освобождение. Но то положение Тома и теперешнее Гейл и сравнивать, конечно, нельзя. Разница была огромная. Во-первых, ребенок, а во-вторых, Гейл ни в чем не чувствовала себя виноватой и у нее не было никакого желания приносить себя в жертву.
Она взяла Кэти Пру за руку.
— Все в порядке, детка. Пошли. У нас есть дела.
Они пересекли Главную улицу и стали переулками пробираться на восток. По дороге Кэти Пру что-то лопотала про детектива Рамсден и про какую-то игру, но Гейл не слушала. Ей надо было сосредоточиться.
— Мама, нам еще долго идти? Я устала.
— Не очень. Потерпи.
— Давай споем. Начинай.
— Нет, детка. Маме надо подумать.
— Маме надо спеть. Начинай.
— Нет, Кэти Пру. Не сейчас.
— Сейчас! Я устала.
Гейл присела на корточки и прижала Кэти Пру к себе.
— Я сейчас не могу. Понимаешь? Хочу, но не могу. И тебе это надо понять. Иди рядом тихо. Если хочешь, пой, но про себя, и не разговаривай со мной, пока я не скажу.
Гейл отпустила девочку и встала. Сейчас, как никогда, надо держать себя в руках.
Они продолжали идти. Молча. На улицах было тихо и даже для воскресного вечера необычно безлюдно. За все время они не встретили ни одного прохожего. Гейл очень волновалась и ускорила шаг.
Ей казалось, что еще идти и идти, но неожиданно возник угол церковной ограды. Они обошли церковь сзади и вошли на кладбище с противоположной стороны.
Кэти Пру закашлялась. Гейл тревожно оглянулась и поправила на дочке капюшон.
— Послушай, доченька. Сейчас мы войдем в церковь. Я хочу, чтобы ты села на скамейку и тихо посидела. Очень тихо. Там есть какие-то книжечки — полистай их, поиграй с ними, но только тихо.
Девочка грустно кивнула. Гейл заглянула ей в лицо — темные глазки по-взрослому серьезны, губки сжаты. Она взяла ребенка за руку и повела в церковь. Сердце ее колотилось, так что отдавало в виски.
Большая деревянная дверь была тяжелее, чем она помнила. Гейл толкнула ее. И то, что она нервничала, не могло не сказаться — ноготь указательного пальца зацепился за железную обшивку двери и сломался. Из-под него выступила кровь. Она зажала этот палец ладонью другой руки и начала давить дверь плечом, пока та медленно не отворилась.
Такой она церковь не помнила. В ее памяти сохранился мрачный интерьер с паутиной в каждом углу. Сейчас здесь все сияло.
Гейл сразу представила торопливые шаги вдоль рядов, выстрел, звон разбитого стекла.
Она быстро проводила дочку на скамейку, ближайшую к двери. Кэти Пру усаживалась неохотно. Гейл пришлось даже повысить голос.
— Кэтлин Пруденс! Делай, что я тебе сказала. Сейчас не до капризов.
Тон был такой, что девочка немедленно повиновалась.
— Зачем так кричать на ребенка, Гейл? — Из тени в проход между рядами выступила Джилл. — Я немного удивлена, что ты привела ее сюда.
Гейл медленно пошла к ней. Каждый шаг больно отдавался в груди.
— А с кем я могла ее оставить? — произнесла она, остановившись на полпути. — Кому мне здесь можно доверять?
Джилл засмеялась каким-то противным смехом.
— Себя должна благодарить за это, свою семью. Доверие теперь в Фезербридже — редкая вещь, и все благодаря твоему мужу. А то немногое, какое еще оставалось к тебе, ты успешно промотала. Мне очень тебя жаль.
Джилл сделала шаг вперед. То состояние, в каком она сейчас находилась, делало ее еще более привлекательной, чем всегда. Обычно чуть затуманенные серые глаза сияли, нежная кожа лица, о которой Тимбрук однажды сказал, что она ароматизирована лимонным соком, теперь блестела розоватым глянцем. Волосы собраны сзади в большой пушистый хвост, и эта прическа выглядела изящнее, чем у ее матери. Одета Джилл была в теплую меховую куртку с капюшоном и брюки под цвет куртки. На ногах тяжелые ботинки, на руках перчатки. Выглядела она очень внушительно.
— Тебе меня жалко, Джилл? В это трудно поверить.
— Конечно, мне тебя жалко. — Слова легко слетали с ее губ. — Мы с папой обсуждали это. Ты свою жизнь загубила. Так ведь? Зачем ты, собственно, осталась в Фезербридже? Вряд ли кто-нибудь может ответить на этот вопрос. Робкое предположение можно сделать: ты осталась из-за Кэти Пру. Но в таком случае ты совершенно бездарно загубила и ее жизнь тоже. — Она засунула руки в карманы куртки, не снимая перчаток. — Но насчет того, почему ты осталась, это, как я уже сказала, только робкое предположение.
Сердце Гейл стучало так сильно, что она почти слышала свой пульс.
— Значит, ты и Оррин обсуждали это. И сочли, стало быть, ее загубленной. Так кто же из вас двоих принял решение меня подставить?
Лицо Джилл окаменело.