«Сколько здесь охраны? Двое в будке, несколько человек в здании плюс у каждого работника личное оружие. Абвер не привлекает к себе внимания, работает без помпы, вывески и указатели на здания не вешает. Возможно, и соседи из администрации не знают, чем занимаются люди, которые тут сидят.
Где хранятся архивы? В подвале?
Возникает удручающее чувство, что мне придется заглянуть сюда еще разок.
Уже час тридцать».
Он подошел к окну, в несколько затяжек прикончил сигарету, выбросил окурок в форточку и снова сел на прежнее место.
В коридоре появлялись люди в форме. Они косились на незнакомого офицера, но никто не задавал ему никаких вопросов. Раз он прошел сюда, значит, имеет право на это.
Час тридцать пять. Полковника Крауса по-прежнему где-то черти носили.
Распахнулась дверь рядом с холлом, вышел франтоватый капитан, сравнительно молодой, коротко постриженный, светловолосый. У него были тонкие губы и широкий нос с горбинкой. Он покосился на Вадима, подошел к окну, стал курить. Этот офицер явно пребывал в задумчивости.
Вдруг раздался визгливый женский голос. Как гвоздем по стеклу! Хорошо, что не здесь, а в стороне, у центрального холла.
– Густав, я не хочу ничего слышать, уезжаю сегодня же! Распорядись, чтобы мне забронировали каюту до Румынии! У меня уже цыпки на руках от этой вашей нервотрепки! Я-то здесь при чем? Надеюсь, ты выедешь вслед за мной. – Хлопнула дверь, застучали каблучки.
Эту прекрасную даму Вадим толком не разглядел. Она промчалась по коридору ураганом, фыркая как лошадь. Тут же показался ефрейтор с двумя чемоданами и припустил за этой особой.
– Крысы убегают с тонущего корабля, – пробормотал офицер, куривший у окна, и покосился через плечо на Вадима. – У Марты явно нервный срыв. Бедный Густав!.. Она однажды решила, что здесь Италия. Все кинутся к ее ногам. Эта неземная красавица будет ежедневно купаться в роскоши и в море.
– Дама явно заблуждалась, – со вздохом отозвался Вадим. – Это странно, конечно, но здесь не курорт.
– Да и черт с ней, – отмахнулся блондин. – Хоть не будет трепать нервы старине Густаву. Ждете кого-то, капитан?
– Да. Меня зовут Вольфганг Мориц, севастопольский отдел. Ожидаю полковника Крауса. У меня к нему важное дело по утилизации архивных документов.
– Ну-ну. – Блондин иронически хмыкнул. – Ожидайте, дружище, вам обязательно повезет. Капитан Эрик Шлехтер. – Он подошел к Вадиму, протянул руку: – Переведен в Крым полгода назад.
– Очень приятно познакомиться, капитан. У вас тут что, переполох?
– А у вас в Севастополе его нет?
– Люди работают, – ответил Сиротин и пожал плечами. – Нашей структуре не впервые сталкиваться с трудностями. Пусть рухнет весь мир, но мы обязаны до конца выполнять свой долг, делать это бесстрастно и грамотно.
– С этим не поспоришь, – согласился Шлехтер. – Но боюсь, капитан, что трудности в текущий момент испытывает не только наша структура. Не сочтите за паникерство. Мы будем работать до конца, как и повелел фюрер. Но ситуация стремительно ухудшается. Наше ведомство обязано иметь информацию обо всем, что происходит на полуострове и дальше. Но мы плаваем как двоечники на экзамене, не всегда владеем обстановкой. Агенты предоставляют нам ложные или неточные сведения. Мы проигрываем в этом плане советским структурам, над которыми смеялись еще два года назад. В таких условиях трудно делать что-то продуктивное. Мы не видим дальше своего носа. Вот вы из армейского аппарата. Может, объясните, что происходит? Все действительно так плохо?
– Признаюсь вам честно, Эрик, в сорок первом было лучше. – Вадим вымучил из себя улыбку.
Он видел краем глаза стрелки на часах. Сорок три минуты второго.
– На Перекопе и вокруг Сиваша уже русские. Существует вероятность падения Джанкоя. Они угрожают Керчи, переправляют свои мелкие десантные подразделения на нашу сторону. Но мы не падаем духом, продолжаем вести работу, готовим диверсионные и штурмовые группы из советских военнопленных для заброски в ближний тыл противника.
– Вы тоже выражаетесь обтекаемо, Вольфганг, – сказал Шлехтер и вздохнул. – Из этого вытекает, что похвастаться вам особо нечем. Это печально, увы. Мы только в последнюю неделю забросили в район Керчи три разведывательные и одну штурмовую команду. Людей отбирали весьма привередливо, только фанатиков, толковых, грамотных, ненавидящих большевиков. И что вы думаете? Все они пропали. О них нет ни слуху ни духу. В одном случае радист успел подать сигнал, что работает под контролем. Больше он на связь не выходил, большевики его раскусили. Их СМЕРШ переигрывает нас по всем показателям.
– Только не надо при мне, Эрик, произносить это слово – СМЕРШ, – заявил Вадим и поморщился. – Вы же знаете, как черта помянешь, так он сразу же появится. Осторожнее надо, дружище.
– Это суеверия, – отмахнулся Шлехтер. – Вся беда в том, что наше ведомство плохо справляется со своими задачами. Почему так происходит, трудно понять. Грешили на адмирала Канариса, которого подозревали в сговоре с союзниками. Два месяца назад его отстранили. Ходят упрямые слухи, что скоро наше ведомство сделают одним из отделов Управления имперской безопасности. Никаких изменений к лучшему. Мы теряем сноровку. Вы можете возразить, сказать, что каждый должен работать на своем месте и тогда мы придем к победе. Да, мы работаем. Надеюсь, вы не собираетесь мне инкриминировать капитулянтские настроения? – Шлехтер отстранился и пристально посмотрел в глаза собеседника.
«Провоцирует?.. – подумал Вадим. – Но с чего бы ему браться вот так за первого встречного?»
– Что вы, Эрик, и не думаю. – Сиротин вскинул руку с часами.
Четырнадцать минут до двух часов, какая прелесть.
Отворилась дверь в глубине коридора, вышел лейтенант с пустыми глазами, побрел, шатаясь, к выходу. Кобура на его поясе была расстегнута. Он держался за стенку, шатко переставлял ноги и свернул к выходу. Через пару секунд там что-то упало.
– Депрессия у Вальтера, – проследив за взглядом Вадима, сообщил Шлехтер. – Таблетки пьет горстями, шнапсом заливает, но без всякого толка. Брата потерял. Тот погиб в Восточной Галиции, партизаны пристрелили. Мы уже не знаем, как его прикрывать от руководства.
– Эта депрессия зовется алкоголизмом, – проворчал Вадим. – Смотрите, сами не скатитесь в эту бездну, Эрик. Говорят, засасывает.
«Мило поговорили, – подумал он, провожая глазами капитана, который поспешил уйти, потому как в кабинете зазвонил телефон. – Без одиннадцати минут два».
В тамбуре хлопнула дверь, послышался шум. Капитан насторожился. Там какой-то мужчина говорил на повышенных тонах. У него был выразительный густой баритон. Он кого-то распекал, возможно, дежурного или пьяного Вальтера.
Потом раздались шаги. В холле возник приземистый плотный мужчина в офицерской фуражке. Он размашисто шагал по коридору, путаясь в полах плаща. Этот человек явно был не в духе, его ноздри раздувались. Встал как вкопанный у закрытой двери, уставился на нее как бык на тореадора.
Кажется, свершилось. Прибыл начальник местного отделения военной разведки.
Вадим поднялся, вытянулся, отдал честь.
Полковнику было около пятидесяти. Рыхлое щекастое лицо, маленький нос. Он походил на бульдога как внешностью, так и манерами.
– А вы еще кто такой?
– Гауптман Мориц, севастопольский отдел, – отчитался Вадим. – Срочное дело, господин полковник. Вы должны меня принять.
– Ладно, подождите, позову.
Он ловко выстрелил ключом в замочную скважину, щелкнул замок. Полковник вошел к себе, швырнул на тумбочку папку, закрыл дверь.
Вадим скрипнул зубами. Он готов был ждать не больше минуты. Потом ему придется идти ва-банк.
Было без восьми минут два, когда приоткрылась дверь.
– Эй, как вас там, заходите.
Сердце Вадима устремилось в пятки. Какого черта? Так долго ждал, с чего вдруг оробел? Он вошел в кабинет с каменным лицом, прикрыл дверь.
Ни о каком немецком порядке речь в этом помещении не шла. Коробки, папки с бумагами. Несколько настольных ламп на столе. Одна из них горела.
Полковник снял плащ, вымыл руки за ширмой и сейчас вытирал их носовым платком. Он исподлобья смотрел на визитера.
– Хайль Гитлер! – заявил Вадим, выбросив руку вперед.
– Сейчас, потерпите, таблетку приму, – проворчал Краус, выдвигая ящик стола. – А то голова трещит как последняя сволочь. – Он вытащил таблетку из упаковки, проглотил без воды, запрокинув голову.
«И мне одну», – подумал Сиротин, хотя всегда с подозрением относился к лекарствам любого рода.
Он предпочитал перетерпеть боль, чем пичкать себя непонятно чем.
– Я вас слушаю, – проворчал полковник Краус. – Как, говорите, ваша фамилия?
– Гауптман Мориц. – Вадим вытянулся по швам. – Выполняю распоряжение полковника Штрауха. Вот предписание. – Он развернул аккуратно сложенный лист. – Мне поручено забрать и отвезти в Севастополь всю документацию, связанную с агентурой, которую мы собираемся оставить в Крыму в случае его сдачи.
– Это еще зачем? – осведомился Краус, вчитываясь в предписание.
Составлял его человек, хорошо знакомый с особенностями германской канцелярии.
– Все архивы должны храниться в одном месте, под надежной охраной, герр полковник. Не исключено, что их придется транспортировать в рейх специальной субмариной. Это очень деликатная документация, согласитесь. На организацию этой подпольной сети ушло немало сил и средств. Мы не можем рисковать своим будущим, герр полковник.
– Мне нужно официальное распоряжение, – пробормотал полковник, вытирая платком вспотевшую шею. – Почему такая спешка? Русские входят в город? Наши агенты на грани провала?
– Это и есть официальное распоряжение, – отрезал Вадим. – Если хотите, можете позвонить в Севастополь. Но я не стал бы это делать. Там вам скажут то же самое.
– Минуточку. – Полковник нахмурился. – На документе проставлена вчерашняя дата. Не думаю, что сотрудники канцелярии допустили бы такую оплошность.