На завершающем участке пути им пришлось волочь полковника на себе и отпаивать коньяком, оставшимся в первой бутылке. В противном случае они рисковали не донести его. Сердце у начальника армейской разведки не на шутку пошаливало.
Его осматривал медик, пока Вадим в командирской пещере вводил Сазонова в курс дела.
Командир отряда сильно удивлялся. Мол, надо же, доставили пьяного полковника. Неужто прямо с банкета?
– Считайте, что с банкета, – ответил Сиротин. – Гуляют немцы по случаю проигрыша в войне. Держите, Василий Лукич. – Он сунул командиру вторую, и последнюю, бутылку коньяка. – Будет время, выпьете с Овчаруком за победу, за тех, кого с нами нет. Можете и мне граммульку оставить.
– Восхищаюсь я вами, Вадим Викторович, – уважительно пробормотал Сазонов. – Признаться честно, думали с Никитой, что на верную гибель идете. Да еще лучших людей моих с собой прихватили. Снимаем шляпы, Вадим Викторович, вы настоящий специалист своего дела. Чем еще мы можем вам помочь?
– Вы уверены, что здесь безопасно? В свете некоторых событий полицаи и их немецкие хозяева, мягко говоря, взбешены.
– В Глуховский распадок им не пройти, – уверил капитана Сазонов. – Мы перекрыли все лазейки. Да и не до нас теперь будет немцам. С каждым днем угроза наступления наших войск становится очевиднее. Они бросают все силы к Керчи и Бахчисараю, не могут набрасываться на каждый партизанский отряд. У них проблемы куда серьезнее.
– Вот здесь я с вами соглашусь, – сказал Вадим. – В ближайшие дни воздержитесь от проведения боевых акций в Ялте и Элидии, поберегите людей. Наша армия сама справится. Когда начнется наступление, тогда и поддержим, ударим в тыл бегущим фрицам. Все указания получим из центра по рации. Теперь пожелания, Василий Лукич. Мне нужны условия для работы. Пара хорошо проветриваемых помещений, звукоизоляция, рация с полным набором запасных аккумуляторных батарей и внешняя охрана на случай непредсказуемого поведения полковника Крауса. Пленный должен быть здоров, чист, накормлен. При этом он обязан понимать, что единственный способ сохранить свою жизнь – это сотрудничество с советской контрразведкой. Мне нужно как минимум двадцать четыре часа, чтобы закончить работу. Радист не потребуется. Я сам этому делу обучен. Но все мои просьбы и приказы должны выполняться беспрекословно.
Он поспал четыре часа, а последующие сутки работал как проклятый. Он изучал документы, доставленные в отряд, – личные дела, рапорты, отчеты, докладные. Краткие сведения об агентах капитан записывал на отдельных листах.
С полковником он беседовал по мере надобности. Сиротин не хотел угрожать, пытать, добывать сведения раскаленным железом. Он верил в доверительные отношения как залог плодотворной работы. Полковник устал, трудно расставался с привычным укладом, замыкался в себе, но не отказывался от еды и от чая.
Установление контакта занимало время, но Сиротин не спешил. Он знал, что со дня на день наши войска перейдут в наступление, а расстояния в Крыму отнюдь не сибирские.
Полковник понемногу начинал говорить, требовал гарантий, просил предоставить ему информацию о положении дел на фронтах. На подобные сведения Вадим не скупился, будущее германской армии рисовал в самых мрачных красках. Полковник и сам это понимал, умел отличать правду от преувеличений.
– Хитрость не пройдет, герр оберст, – сразу предупредил его Вадим. – Вам незачем юлить, набивать себе цену и что-то утаивать. Молите бога, что вы не служите в СС. В противном случае я не стал бы с вами даже разговаривать. Я знаю, что ваше ведомство не очень чтит СС, большинство сотрудников недолюбливает Адольфа Гитлера и НСДАП. Армейская разведка не устраивает массовый геноцид в Европе и Советском Союзе. Именно поэтому вы сидите напротив меня, пьете чай с сушками, и я из кожи вон лезу, чтобы вам понравиться. Кстати, господин полковник, у ведомства, которое я представляю, имеются сведения о том, что абвер скоро будет расформирован и передан РСХА, которым заведует Гиммлер. Тогда-то и полетят головы добросовестных служак, ошибочно полагающих, что они выполняют присягу. Вам же не хочется служить под началом Гиммлера, к тому же участвовать в заведомо проигрышной кампании?
Полковник рассказывал о работе абвера в Крыму. Особо впечатлительных достижений у этой конторы тут не было. Разгром нескольких подпольных организаций, внедрение своих людей в партизанские отряды, арест офицера советской разведки, работавшего в штабе 17-й армии.
Сведения о численности противника у советского командования имелись, но требовали уточнения. В принципе данные разведки подтверждались.
Полгода назад 17-я немецкая армия эвакуировалась с Таманского полуострова, усилила группировку в Крыму. В текущий момент прорабатывался вопрос эвакуации ее штаба в Румынию морским путем. Иллюзий у немецкого командования не было.
Сейчас на полуострове были блокированы пять немецких и семь румынских дивизий, а также энное количество специальных частей – инженерные, охранные, строительные, саперные. Полк специального назначения «Бергман», 9-я дивизия ПВО, включая зенитный бронепоезд «Михель», артиллерийский полк, три полка береговой обороны, несколько дивизионов штурмовых орудий, два бронетанковых полка. В Крыму заперты примерно 200 тысяч человек силы и большое количество вооружений.
Единственное, что неплохо удалось абверу, – создать агентурную сеть. В нее вербовались в основном местные жители, не скомпрометировавшие себя явным сотрудничеством с гитлеровским режимом. Явки, пароли, конспиративные квартиры. У каждого собственная зона ответственности: портовое хозяйство, железные и шоссейные дороги, энергетика, водные ресурсы, системы связи. После возвращения советской власти эти люди будут собирать информацию о передвижениях войск, проводить диверсии и теракты, готовить почву для триумфального возвращения великой германской армии.
Он выжал из полковника все, что мог, снова на несколько часов провалился в сон, потом не отходил от рации. Капитан долго стучал ключом, передавал в центр личные данные агентов.
Иногда приходил Белоусов, приносил еду, сообщал последние известия. В городе суматоха, немцы эвакуируют учреждения – одни в Румынию, другие в Севастополь. Море контролируют наша авиация и торпедные катера. Несколько судов уже подбили. Не за горами повальная паника. Эх, нанести бы исподтишка пару ударов!..
– Сегодня ночью пойдем в город, – сообщил Белоусов. – В надежном месте припрятаны кое-какие продукты. Нужно поднять все это несчастье в распадок. А то еще пара дней – и пять десятков человек перейдут на подножный корм.
– И давайте без отсебятины, Семен, – посоветовал Вадим. – Понимаю, велик соблазн разнести какую-нибудь немецкую колонну, но не забывайте, что голодные товарищи вас ждут. Не убежит ваша колонна, скоро все спустимся.
– Да мы понимаем, товарищ капитан, – сказал Семен. – Ладно, провизию притащим без приключений. А Петьку Чернулю с собой брать не будем, ну его на фиг.
Пришла радиограмма из центра. Дескать, благодарим за выполнение задания, ваша информация имеет огромное значение. Базу не покидайте до прихода наших войск. Полковника Крауса изолировать, откормить, подлечить, никаких мер физического воздействия не применять. Такие фрукты слишком ценны, чтобы ими разбрасываться.
Впервые за много дней он спал без задних ног, с чувством выполненного долга, как ребенок, у которого нет проблем и вся жизнь впереди.
Проснулся капитан лишь к обеду. Он долго не мог понять, где находится и почему такая пустота в голове.
В лагере было шумно. Группа Белоусова опоздала с возвращением на два часа, и взволнованный Сазонов чуть не послал по их души спасательную команду. Но парни вернулась, принесли продукты.
Задержались они по уважительной причине. Им пришлось выводить из города нескольких гражданских. Люди пытались выйти сами, отсидеться в горах. Они добрались до окраины улицы Грибоедова, где их и заметили партизаны, колдующие у заброшенного зернохранилища. Поодаль курсировали полицаи на мотоциклах, кого-то высматривали. Белоусову и его ребятам пришлось отсиживаться, а потом поднимать этих штатских в горы. Они еще и вещи с собой тащили!
Беженцы сидели у костра, оборванные, грязные, лишенные всяческих сил. Они выдохлись настолько, что какое-то время не могли разговаривать.
Пожилой мужчина с всклокоченной седой шевелюрой временами брался за сердце, как-то досадливо качал головой, слепо щурился. Зрение подводило его. На морщинистом лице этого человека четко проступала интеллигентность в десятом колене.
Второй мужчина был попроще, средних лет, с исцарапанным лицом, на котором застыла скорбная маска. Он пытался улыбаться, но лицо его перекашивалось.
Молодая женщина и дама постарше тоже выглядели неважно. Под глазами девушки залегли круги, кожа посерела. Волнистые волосы представляли собой унылое зрелище. Возможно, в прошлой жизни она была привлекательной, но сегодня от былого шарма не осталось и следа. Усталость гнула ее к земле, она свернулась клубком, туманились глаза.
Особа постарше более-менее держалась. Ей было далеко за сорок, она осунулась, щеки ввалились. Мятое пальто висело на ней мешком. Женщина постоянно вздыхала.
У капитана создавалось ощущение, что эта компания не очень-то радовалась своему чудесному спасению. Этих людей что-то тревожило, не давало покоя.
Он, как и все, ходил поодаль, присматривался к людям. Партизаны пытались разговорить женщин. Те плакали, закрывались руками. Парни смущенно переглядывались, пожимали плечами.
– Эй, оставьте людей в покое! – заявил Сазонов. – Овчарук, распорядитесь, чтобы им дали воду, покормили и спать положили. Всех в одну пещеру. Да мне плевать, в какую именно. Вон их сколько!
Недостатка в подземных норах тут действительно не существовало. Беженцы из Элидии уснули в одной из них.
В остальном этот день ничем не отличался от предыдущих. Полковник Краус томился в заточении. Бойцы занимались своими делами.
Василий Лукич Сазонов лежал в своей пещере, перелистывал какие-то паспорта, удостоверения личности, временные немецкие пропуска. Завидев офицера контрразведки, он начал неохотно подниматься, но Вадим махнул рукой. Мол, лежите уж.