– У тебя есть еще одно, – напомнил Вадим. – Тоже не бог весть какое, но в нем ты по крайней мере не катилась с горы.
– Откуда ты знаешь? – Юля втянула голову в плечи.
– Работа такая, – объяснил Вадим и засмеялся.
Он видел это пальто на улице Весенней.
Девушка сообразила, расслабилась и сказала:
– Да, ты прав, у меня очень разнообразный гардероб. Он не должен привлекать внимания немцев и полицаев к моей персоне, но не всегда вызывает у них тошноту. Впрочем, не забываем про легкую хромоту, которую я иногда практикую, и запущенные педикулез с туберкулезом. – Юля тихо засмеялась.
Вадим извлек из ранца мертвого солдата серый хлеб в защитной пленке, галеты, плитку горького шоколада. Фляжка с водой у него имелась собственная.
– Не могу есть, – пожаловалась Юля. – Прости. Давай перекусим в следующий раз.
– Это ты поешь в следующий раз, – отрезал Вадим. – А я именно сейчас.
Он жевал отсыревшие безвкусные галеты, запивал их ключевой водой. Девушка свернулась клубочком и наблюдала за ним с какой-то затаенной грустью.
– Ты еще до войны переехала в Крым, – заметил Сиротин. – И с тех пор, наверное, ни разу не бывала в горах. Ты их боишься и ведешь себя так, словно попала на другую планету. Это нормально? Не ходила в турпоходы? Вы с коллегами не устраивали вылазки на природу?
– Я делом занималась, товарищ капитан, – заявила Юля. – У меня было очень много работы, которую я люблю. Личная жизнь отсутствовала, на участке я разводила исключительно крапиву, дом был запущен. Каждую свободную минуту я бежала в музей. Я живу этим, Вадим. Копаюсь в старых пыльных эстампах, гравюрах, с головой ухожу в книги, составляю какие-то бесчисленные реестры и описи. Могу часами бродить по выставочным залам, наслаждаться работами великих мастеров, разглядывать под лупой структуру полотна.
– Сочувствую. – Вадим усмехнулся. – Я не эксперт в области живописи и прочего антиквариата. Бродить часами – это для меня чересчур. Тебе ни разу не предлагали принять участие в партизанском движении?
– Предлагали. – Юля поежилась. – Приходили несколько раз на дворцовую территорию люди с гор. Аркадий Петрович их как-то представлял мне, толком не помню. Предлагали поучаствовать в освободительном движении, собирать информацию о немецких солдатах и офицерах, приходящих в музей, прислушиваться к их разговорам.
– Ты, конечно же, отклонила это заманчивое предложение?
– Я считаю, что каждый должен заниматься тем, что у него получается лучше всего. – Юля не пряталась, смотрела ему в глаза. – Я все равно не могла раздобыть никакой информации. Немецкие офицеры не решали свои вопросы в музее. Они приходили туда отдохнуть, отвлечься. Особо не разговаривали, порядок не нарушали. Хотя всякое бывало. Однажды пьяный артиллерийский офицер бросился с ножом на полотно Саврасова, стал его кромсать, кричал про смерть евреям, коммунистам, всему ненавистному русскому. У нас охраны как таковой не было, его свои же оттащили, на пинках спровадили к выходу. Бывало, немецкие офицеры предлагали мне поучаствовать в вечеринках, склоняли к прогулкам, к откровенному разврату. Аркадию Петровичу приходилось бежать на помощь, заступаться. Его фигура, как ни странно, имела вес среди чиновников оккупационной администрации. Немцы понимали, что другого такого специалиста им не найти.
Минут через двадцать они лежали на краю террасы, укрывшись за охапками низкорослого можжевельника. Красноватая древесина источала приятный запах.
Перед их глазами развернулась идиллическая панорама морского берега. Они спускались именно там, где нужно. С подножия гор сползали северные предместья Элидии.
Улицы в этой части города почему-то носили имена русских классиков: Чехова, Добролюбова, Грибоедова. Они тянулись волнообразно, крыши низкорослых строений повторяли их конфигурацию. Здесь находился частный сектор.
Намного дальше, за центральными кварталами, ближе к морю, проступали башни Марининского дворца, величавый шпиль церкви Во имя усекновения главы Иоанна Предтечи. За ними начиналось море, уходило за горизонт, переливалось оттенками бирюзы.
Вадим всматривался в ближайшие кварталы. Бинокль сегодня не помешал бы, хотя на зрение капитан пока не жаловался. Строения жались в кучки, где-то отступали от пустырей и свалок, сползали по склонам.
По дороге тряслась грузовая машина, вписалась на малой скорости в узкий поворот.
Полицейский патруль возник между деревьями. Мужчины с винтовками за плечами лениво брели по тротуару.
– Вон там я живу. – Юля развела пахучие ветки, показала пальцем. – Третья по счету улица от горы. Отсюда плохо видно.
– К тебе мы сегодня не пойдем. Возможно, в доме у тебя засада. Или ее там нет, но проверять мы точно не будем. Улица Зыряновская где?
– Как раз под нами, – сообщила неплохую новость Юля. – Она короткая, на самой окраине, соединяет улицу Чехова и еще какую-то. Я не помню. Смотри внимательно от свалки до водонапорной башни.
Теперь он прекрасно видел эту улицу. Да, одно название. Проезжая часть вся в колдобинах, повсюду грязь. Несколько электрических столбов, на задворках кучка скал, пара полуразвалившихся строений, явно не использующихся. Вся улица – шесть участков.
Дома в этой части города были сложены из ракушечника, материала дешевого и не требующего доставки.
– Зачем нам эта улица? – спросила Юля.
– Сазонов подкинул конспиративный адресок. Зыряновская, дом четыре. Бережных Павел и Наталья. Работают на немцев в гаражном хозяйстве, но вроде наши люди. Василий Лукич уверял, что надежные. Вот только какой из этих домов четвертый?
– Подожди. – Юля задумалась. – Там всего шесть участков, по три на каждой стороне дороги. Четвертый, как ни крути, посредине, откуда бы ни шел счет строений.
– Сгоревшее здание мы по понятным причинам исключаем, – заявил Вадим. – Пожар был не вчера и не сегодня. Пепелище заросло бурьяном, там негде жить.
– В таком случае выбор невелик. Это дом с черепичной крышей.
– С остатками таковой, – поправил девушку Вадим.
Данный участок ничем не отличался от соседних. В доме проживали не самые зажиточные люди. Огород они еще не вскапывали, мусор с грядок не сгребали. Деревья вдоль ограды стояли некрасивые, неухоженные. Захламленный двор окружали дощатые постройки. Подобраться к участку можно было с пустыря, миновав плетень и гору гнилой древесины.
Вадим насторожился. Хлопнула дверь, на крыльцо вышел лысоватый мужик в замшевой безрукавке. Он закурил самокрутку и поволокся в сарай, подтягивая мотню болтающихся штанов.
– Что-то не так? – спросила Юля, всматриваясь в его лицо.
– По словам Сазонова, семейство Бережных работает каждый день до шести вечера. Кроме воскресенья.
– Ну, не знаю, Вадим. – Юля повела плечами. – Это, наверное, не мое дело, но сегодня воскресенье.
Он тихо засмеялся. Эх, капитан!..
Глава 10
Посторонних на участке не было. И вряд ли за домом следили оккупационные власти. Не то время. Если есть хоть малое подозрение, схватят и расстреляют.
Вадим не хотел, чтобы соседи что-то заметили. Он перелез через плетень, присел на углу сарая, махнул рукой. Девушка перебежала, села рядом. Капитан вприсядку сместился за соседнее строение, к которому примыкал дровяник.
Лысоватый мужик повозился в сарае и вернулся в дом с плетеной корзиной, набитой каким-то тряпьем. Дверь захлопнулась.
Вадим быстрым шагом пересек двор, поднялся на скрипучее крыльцо, быстро поглядел по сторонам. Соседские окна отсюда не видно, плетень зарос зеленеющим вьюном.
Он постучал в дверь. Все равно хозяева слышали скрип.
Мужчина, который вблизи оказался моложе, чем со стороны, исподлобья его рассматривал. У него было широкое лицо, надбровные дуги, нависающие над глазами, и на удивление высокая лобная кость.
Посетитель явно не внушал ему доверия. Небритый, грязный, одетый непонятно во что. С плеча свисал плащ – он прикрывал «МП40», – на другом покоился вещмешок, за спиной висел немецкий ранец.
– Доброго вам денька, мил человек, – поздоровался Вадим. – Заплутали малость, знаете ли. – Он покосился на Юлю, подошедшую к нему, хотя ей ясно было приказано сидеть и не отсвечивать. – Анна Ивановна Холодная в этом доме проживает?
Дернулся кадык на горле мужика. Он быстро глянул на девушку. Та была нисколько не чище.
– Анна Ивановна Холодная проживает на соседней улице, – сглотнув, сообщил мужик прокуренным голосом.
Вадим удовлетворенно кивнул. В случае провала явки отзыв был бы другим: «Вы ее племянник из Николаева?»
– Еще раз приветствую. – Вадим улыбнулся. – К вам пожаловала контрразведка СМЕРШ. Гостей принимаете?
Вскоре они сидели в натопленной комнате и наслаждались уютом. Хозяин колдовал с самоваром. Его супруга – довольно приятная, еще молодая особа с пепельными волосами – подогревала на печи чугунок с борщом.
– Я вас где-то видела, девушка, – сказала она, повернув к Юле улыбчивое лицо.
– Не знаю. – Девушка пожала плечами. – Если посещаете музеи, то могли видеть. Я работаю в Марининском дворце. А живу тоже недалеко. Тут несколько минут, если рысью.
– Вы пришли от партизан? – спросил Павел, переставший хромать после того, как задернул занавески. – Как дела у Василия Лукича?
– Неважно, если честно, – ответил Вадим. – Но лучше, чем у Сергея Леонидовича. Воронцов погиб несколько дней назад, не перенес тяжелого ранения. Сазонова ранили сегодня, когда немцы громили базу отряда, расположенную в Глуховском распадке.
Супруги потрясенно ахнули. Женщина села на табуретку. У нее подкосились ноги.
– Погибло много людей, – продолжал Вадим. – Спаслись человек двадцать, в том числе Никита Овчарук и сам Василий Лукич, о состоянии которого нам ничего не известно. Остатки отряда ушли выше в горы. Базу сдал некий Валентин Сурков, работавший в художественном музее. С предателем я уже рассчитался. – Он монотонно излагал обстоятельства трагедии.
Бледные хозяева потрясенно молчали.