Посмотрев на Катю, Алексей не удержался от того, чтобы не съехидничать:
– И в какой ты была деревне: на греческом архипелаге или на юге Франции? Блестишь и сияешь. От поездок к теткам в Бобриково или Василисино так не выглядят.
– Каюсь, Алексей, каюсь, – отозвалась Катя, – ездила в Стамбул развеяться от театральных убийств, думаю, дай-ка на два дня отвлекусь.
– Театральные убийства, – присвистнул Ярин. – Это ты хорошо подметила, убийства действительно какие-то театральные: актер заколот ненастоящим кинжалом, поэтому хочется крикнуть: "Вставай, старина, ты чего лежишь, мы-то знаем, это все понарошку". Но актер не встает. Ты подходишь к нему и видишь, что бутафорский кинжал кем-то заменен на стальной, и то, что казалось липкой краской, разлитой на полу в целях большего правдоподобия, на самом деле – натуральная кровь. И вот до тебя начинает доходить вся изощренность этого преступления.
– Бери, – Катя протянула ему кофе. – Но почему Юля, ведь она уже давно не работает в театре Гурдиной…
– А ты знаешь, – перебил ее Алексей, – безработная актриса, оказывается, не испытывала нужды в деньгах, у нее была шикарная "ауди", в квартире обнаружилась приличная сумма денег в валюте, хотя сама квартира была достаточно скромной, она ее снимала. Юля приехала в Москву семь лет назад, окончила театральное училище, работала у Милькина, потом перешла к Гурдиной. И вот встает вопрос: а на что же жила Юля и где она брала деньги?
– Может, богатый поклонник, сейчас это модно – иметь спонсора.
– Все опрошенные в один голос говорят, что Юля никого не имела, то есть не то чтобы она была, ну… – Алексей запнулся, – холодной женщиной, просто очень честолюбивой и целеустремленной: кроме карьеры, ее ничего в данный момент не интересовало.
– И тем не менее она уходит от Гурдиной, самого модного и популярного режиссера Москвы. Как совместить одно с другим?
– Не знаю.
– Алексей, а что с тем человеком, которого убили в театре, никаких позывных? Не с луны же он свалился в самом деле.
– Не с луны, но это доказывает одно – человек он был одинокий. Ну, сама посуди, семейного давно хватились бы: жена, дети… и, наверное, он не москвич: провинциального покроя пиджак. И кто бы из москвичей появился в театре в такую жару в пиджаке? Никто, а он пришел, потому что приехал в нем.
– Несчастный поклонник таланта Эллы Гурдиной. Приехал из провинции, пошел в театр, и его убили, просто бред. И как его только угораздило билеты купить, ведь их распродают за два-три дня, а то и за неделю.
Алексей посмотрел на Катю, она на него, в голову им пришла одна и та же мысль – они вскочили и ринулись к выходу.
– Подожди, – кричала Катя, – я хоть ключи возьму.
Пожилая кассирша смотрела на них с явным подозрением. Мужчина, взмокший от жары, с нелепой папкой в руках, и девушка в коротком платье.
– И о чем я должна с вами говорить? – Ее глаза перебегали с Алексея на Катю.
– Вы не помните, как вы продавали билеты две недели назад? На спектакль "Сон Шекспира в летнюю ночь".
– Прекрасно помню, все билеты были проданы за неделю, спектакль отличный, очень популярный и идет редко.
– Ну а мог человек прийти и сразу купить билет?
– Я же вам русским языком говорю, что билеты были распроданы заранее. Неужели непонятно?
– Мы расследуем дело об убийстве, – осадил ее Алексей, – по личной просьбе Эллы Александровны, поэтому давайте без колкостей.
– Хорошо. Еще вопросы у вас ко мне есть?
– Послушайте, – осенило Катю, – а случаи возврата билетов бывают?
– Крайне редко.
– Ну а в этот день были?
Кассирша задумалась.
– Не помню, по-моему, да… или нет. Был, был, – облегченно махнула она рукой. – Кто-то вернул один билет. Не смог пойти. Приехал мальчик и передал билет.
– Значит, вы его и продали? – Алексей заметно нервничал.
– Ну да, конечно.
– А вы не помните этого человека? – Алексей достал из кармана рубашки фотографию и протянул кассирше.
Женщина наморщила лоб:
– По-моему, это был он, уже спектакль начался… Да-да, он, повторила она более уверенно, – он подошел, а я собиралась уходить, у меня оставался один этот билет, вообще-то я сижу иногда больше для порядка, потому что часто билеты уже заранее проданы. Он вошел с большой сумкой.
– Сумкой? – в один голос воскликнули Алексей и Катя.
– Да, с сумкой, что-то вроде дорожной, и спросил, нет ли… я ему и сказала: ваше счастье – один билет остался. Он остановился, как бы раздумывая, а затем решительно направился ко мне и купил билет. Он еще спросил меня, когда спектакль кончится. А я удивилась, ведь известно, что спектакли идут не меньше двух часов, но, похоже, он им и не интересовался. Вот и все.
Катя и Алексей замолчали, ошарашенные услышанным.
– Что-нибудь не так? – насторожилась кассирша.
– Да, не так, – выдавила Катя, – нет-нет, вы все сказали, вы помогли нам… – И Катя глазами показала Алексею на выход.
Они проплутали между домами и, найдя какой-то обломок скамейки, плюхнулись на него.
– Слушай, ну и идиоты мы все. – Катя с яростью вертела ключи на указательном пальце. – Никто и не догадался поговорить с кассиршей.
– Все решили, что она вряд ли запомнит одно из лиц, которые мелькали перед ней в тот вечер, и никому не пришло в голову, что билеты были распроданы и человек мог попасть на спектакль, только если ему улыбнулся счастливый случай. И где теперь, интересно, эта сумка? Кто-то ведь успел ее взять.
– Алексей, – выдохнула Катя, – он приехал не из-за спектакля, вспомни, как говорила кассирша: он спросил, "нет ли…", а она ему про билет. А он, наверное, хотел спросить, НЕТ ЛИ КОГО-ТО В ЭТОТ МОМЕНТ В ТЕАТРЕ. Поэтому он и раздумывал, брать ему билет или нет, он приехал ИЗ-ЗА КОГО-ТО и этот КТО-ТО МОГ БЫТЬ ТОЛЬКО АКТЕРОМ.
– Точно, он и решил посмотреть на него как зритель – из партера.
– Господи… – От возбуждения Катя сильно взмахнула рукой, и ключ, описав плавную дугу, приземлился где-то на ветвях сучковатого дерева, под которым они сидели. – Ой, вот растяпа.
– Достанем. – Алексей уверенно ступил ногой на сук, который подозрительно затрещал под ним.
– Не надо, – Катя схватила его за брючину, – подзовем какого-нибудь мальчишку, он и слазает.
– Ты думаешь, современные мальчишки так уж охотно будут лазить за чужими ключами? – иронично спросил Алексей.
– Ну, не знаю, попробовать-то можно.
Как завороженные, они уставились на подъезд. Но оттуда выходили явно неподходящие кандидатуры для ловкого марш-броска по разлапистым веткам. Вначале выплыли две бабульки с карликовыми пуделями одного окраса, потом появилась молодая мамаша с чадом в коляске, затем небритый тип с мобильным телефоном возле уха. Катя рванула было к нему, но Алексей успел схватить ее за руку.
– Ты что, ненормальная, – прошептал Алексей. – Он с тобой и разговаривать-то не станет.
Катя что-то пробормотала в ответ. Алексей смог уловить только отдельные слова: "мужское благородство" и "помощь даме". Но потом, поняв нелепость собственных доводов, Катя замолчала и с еще большим воодушевлением уставилась на подъезд, ожидая бойкого Тома Сойера, который с радостью ринется на дерево по одному ее сигналу. Подобие фантазии Марка Твена появилось только через полчаса. Катя махнула ему рукой, но тот не сдвинулся с места, что-то сосредоточенно жуя.
– Иди, – подтолкнул ее Алексей, – ты думаешь, он подойдет к тебе сам?
– Мальчик, ты не мог бы помочь? – бойко начала Катя, но под строгим взглядом плотного крепыша ее решимость быстро таяла, как снежный ком весной. – Там, на дереве, ключи застряли, – уже упавшим голосом закончила она.
Наступило молчание.
– Ну что?
– Тридцать рублей.
– Да… ну…
– Меньше не возьму, риск свалиться, да и высота… – пробасил крепыш.
Катя едва удержалась от звонкого подзатыльника. "Ну что ты хочешь? подумала она. – Эпоха дикого капитализма в действии. За все надо платить, не умеешь лазить по деревьям – раскошеливайся".
Глава 5
Прежде чем проводить опрос актеров, Катя выписала на отдельном листочке их фамилии, а напротив каждой поставила вопросительные знаки, которые обвела легкомысленными цветочками. Почему-то у нее было хорошее настроение.
Что надеть, Катя не знала. Наконец, перерыв весь гардероб, остановилась на бабушкиной темно-красной бархатной юбке и гипюровой кофте. На голову Катя нацепила соломенную шляпку, а через руку перекинула ридикюль. На улице немного похолодало, и можно было, не опасаясь косых взглядов, выйти в таком наряде. "Актеры отпадут", – непонятно почему, решила Катя.
На улице на Катю оборачивались и шептались за ее спиной. Она расслышала только, что ее приняли за ирландку, потому что в эти дни в Москве проходили дни ирландской культуры. "Посмотри, наверное, она с костюмированного представления, оно только что закончилось, передавали по радио. Какая стать и внешность благородная", – услышала Катя позади себя женский голос. В ответ кто-то пискляво протянул: "Да ничего особенного, подумаешь, иностранка задрипанная". Катя хотела было возмутиться и обернуться с негодующим видом, потом передумала и лишь выше задрала голову. "Наших в любой толпе по хамству узнаешь, – рассуждала она сама с собой, лишь бы нагадить да человеку настроение испортить, будь то иностранец или свой несчастный соотечественник".
Еще издали, подходя к театру "Саломея", Катя залюбовалась им. Как это она раньше не заметила, что вход оформлен в виде раковины, а фонарь, висящий над дверью, напоминает маленькую жемчужину.
Увидев Катю, Лина Юрьевна испуганно отшатнулась:
– Вы к кому?
– Это я, Катя Муромцева из "Белого грифа", разве вы меня не узнали? Катя сняла шляпу и тряхнула волосами.
– А, – Лина Юрьевна облегченно вздохнула, – я уж подумала…
– Что? – поинтересовалась Катя.
– Да тут одно время какая-то сумасшедшая повадилась бегать к нам, букеты дарила, на шею мужчинам бросалась, даже туфли воровала, говорила, что на память, но, по-моему, ей просто не в чем было ходить. Она тоже носила яркую бархатную юбку, причем в любую погоду, и соломенную шляпу.