– Так о чем вы меня хотели спросить, милая девушка?
– Расскажите о себе.
Станислав Робертович поднял брови:
– Неужели это вас серьезно интересует? Это просто смешно Я всегда считал, что лучшая биография актера – его роли. А обо всем другом можно будет прочесть в некрологе. Вот и все.
– Во-первых, это не совсем так, – не согласилась Катя, – если бы действительно все руководствовались вашими словами, то поп-индустрия давным-давно бы вымерла. Посмотрите популярные журналы, там целые развороты отводятся историям о личной жизни звезд, похождениям их отпрысков, скандалам и так далее. А во-вторых, все-таки мною движет не праздное любопытство, а желание поскорее довести расследование до конца. Вы меня понимаете?
– Да, да, – закивал Станислав Робертович, – и как я сразу не сообразил. Знаете, милая девушка, в старости иногда становишься таким бестолковым.
Катя промолчала. Актер явно напрашивался на комплимент.
– Родился я во Львове. Львов, как и Одесса, – это особое южное барокко, щедрое, солнечное, незабываемое. Я с младенческих лет словно пропитался солнцем. Помните, как у… не помню у кого: "Дорогу, дорогу гасконцам, мы – дети родной стороны, под жарким полуденным солнцем и с солнцем в крови рождены". Так и я родился как бы с солнцем в крови…
Кате вдруг стало казаться, что она сидит перед экраном телевизора и очередной слащавый дяденька монотонно рассказывает бесконечные истории из "жизни замечательных людей". "Конечно, во всем действительно виновато солнце, – подумала Катя, – такая жара стоит который день, на кого хочешь подействует, не только на семидесятилетнего актера. Что же делать? Прервать неудобно, а так я себя обрекаю на многочасовое сидение, умирая от скуки".
– …После того как я закончил школу… первая роль как первая любовь…
– Постойте, – не выдержала Катя, – но Элла Александровна сказала мне, что вы – не профессиональный актер.
– Формально это так, но у меня большая практическая школа выступлений в самодеятельности, театральных кружках в Крыму. Там я и познакомился с Эллой Александровной.
Дрема мигом слетела с Кати:
– Элла Гурдина работала в Крыму?
– Нет, нет, мы познакомились на театральном слете. Она была молодой и очень красивой, и тогда уже необыкновенно величественной, статной. Не случайно многие называют Эллу царицей. Вы знаете, была такая очень знаменитая актриса голливудская, Одри Хепберн? Может, вы смотрели "Римские каникулы" с ее участием? Так вот, с легкой руки Франка Синатры Одри называли принцессой, а Эллочку в Москве величают царицей. – И Станислав Робертович рассмеялся, очевидно, довольный своей остротой.
Катя стиснула зубы. Она понимала, что еще немного и она треснет чем-нибудь по башке этого самодовольного и занудливого старикашку.
– Ну и когда вы пошли в услужение… к "царице"? – съехидничала Катя.
– Второй раз мы встретились с Эллочкой уже много лет спустя, я работал в массовке в одном из московских театров. Элла, как ни странно, вспомнила меня, Крым, Ялту, молодость. Поразительная память! Удивительная женщина, поверьте мне, второй такой нет! Так о чем я? Ах, да! Итак, мы встретились, разговорились, и она предложила мне попробовать себя на больших ролях, во всяком случае, не на второстепенных. Я подумал и согласился. По своему артистическому темпераменту я всегда тяготел к масштабным, эпическим характерам, и тут представилась такая возможность, я не мог ее упустить. А потом, мы с Эллой рождены с одним солнцем в крови. Вам, правда, этого не понять! – И Станислав Робертович большой кисточкой стряхнул остатки пудры с наклеенного носа.
Катя молчала. Ей вдруг ужасно захотелось стереть весь грим с лица Рубальского и посмотреть на него настоящего. Но это было невозможно. Катя неоднократно читала и слышала рассуждения о том, что актерами рождаются, что талант актера рано или поздно даст о себе знать. Но теперь ей казалось, что это была не вся правда о сущности актера. Наверное, страсть к лицедейству все-таки приходит не сразу, постепенно, формируется в течение жизни. Возможно, в этом есть почти болезненная тяга уйти от себя, прикрыться чужими словами и страстями, выдав их за свои собственные.
Станислав Робертович вдруг замкнулся, заду-мавшись о чем-то своем.
– Простите, а вы не заметили чего-то особенного в тот вечер, когда был убит человек в партере?
– А я вообще не играл в тот вечер, я находился дома. Я не занят в спектакле "Сон Шекспира в летнюю ночь".
Перед тем как подняться со стула, Катя еще раз окинула взглядом гримерную Станислава Робертовича. Почти та же обстановка, что и в гримерной Рудика, только в углу висит пейзаж, и окно побольше и пониже, на уровне груди, а не под потолком. Катя на какую-то долю секунды встретилась глазами со старым актером и прочитала в них плохо скрытое торжество.
Станислав Робертович поставил на место стакан с кисточкой для пудры. Раньше пудрились пуховкой. Белой, воздушной, почти невесомой, как маленькое облачко. Рубальский посмотрел на себя в зеркало. Нет, выглядит он неплохо. И отвечал на вопросы с большим достоинством. Кто сейчас работает детективами? Просто девчонка. Воображает о себе бог знает что! А ведь он так много повидал в жизни! Мог бы поделиться опытом, это было бы ей полезно.
Булавка, которой был прикреплен воротник костюма, слегка царапнула шею. Хорошо, что он все-таки не сказал, где и когда познакомился с Гурдиной. Это было их маленьким секретом. Секретом, о котором никому не следует знать. Тогда бы пришлось раскрыть кое-что из его прошлого. А сейчас он хотел бы его забыть. Незачем ворошить старое.
Рита читала книгу, когда Катя постучалась к ней.
– Да? Вы – Катя? Меня Лина Юрьевна преду-предила. Проходите.
Короткая стрижка придавала Рите сходство с Мирей Матье. Она была одета в длинное бежевое платье с разрезом сбоку. Сидела Рита в круглом уютном кресле, вытянув ноги. Стул, на который села Катя, находился напротив зеркала, поэтому она увидела себя как бы со стороны, в обрамлении искусственной гирлянды цветов и приколотых по бокам открыток.
– Одну минуту, сейчас дочитаю, просто не могу оторваться. Можно?
– Да, конечно.
Через минуту Рита захлопнула книгу и положила ее на призеркальную тумбочку.
– Любимая книга, "Трое в лодке, не считая собаки". Могу перечитывать бесчисленное количество раз. Когда плохое настроение, всегда беру в руки эту книгу, и становится легче. Как психотерапия.
– Рита, а что вы скажете о Станиславе Робертовиче? Он вполне… – Катя замялась, не находя нужных слов.
– Да, он абсолютно нормальный, просто иногда позирует и переигрывает. Он из породы фанатиков, для него любое событие в жизни – повод для игры или розыгрыша. А так он очень воспитан, интеллигентен. Мне, например, он симпатичен. Есть и молодые, которые гораздо хуже.
"Интересно, о ком это она? – мелькнуло в голове у Кати. – О Рудике? Об Артуре?"
– Рита, вот все, с кем я ни поговорю, в один голос убеждают меня, что вы, актеры, работаете в едином ансамбле. Неужели между вами нет никаких разногласий?
– Практически нет, все разногласия на корню пресекаются Эллой Александровной. Она считает, что конфликты разрушают театральную труппу. Она вообще сторонница жесткого стиля в работе. Мне лично она представляется хирургом, блестяще делающим сложные операции.
"Ну и эпитеты!" – отметила про себя Катя. – "Диктатор", "царица", "хирург", "удивительная женщина". Так и хочется спросить: "Кто вы, Элла Александровна?"
– Ну а лично вам легко работать в коллективе?
– Легко, потому что я давно привыкла ни на что не обращать внимания. Все ненужное, не относящееся к работе, я сразу отсекаю как лишнее. Коллектив у нас сплоченный…
– Вы были влюблены в Артура? – бог знает почему выпалила Катя. Эта фраза вылетела у нее нечаянно, потому что Катя уже не могла ничего слышать о дружном коллективе, воспитанных актерах и сильном режиссере. Ей страстно захотелось возмутить эту гладь, пусть даже и не совсем приличным способом.
– Это что – злая шутка? Да я его ненавижу! – В глазах Риты зажегся злобный огонек, который вы-глядел тем страшнее, что еще минуту назад она была невозмутима, как египетский сфинкс.
– Почему?
Рита уже овладела собой.
– Это мое личное дело.
– Я провожу расследование, и поэтому все личное может пролить свет и на другое – не столь личное и интимное.
– Это никак не относится к убийству.
– Что вы делали в тот вечер, когда шел спектакль "Сон Шекспира в летнюю ночь"?
– Играла, у меня была небольшая роль в самом начале.
– А потом?
– Потом я сидела в холле, зашла в буфет, была какое-то время в гримерной, читала.
– Вы спускались в зрительный зал?
– Зачем?
– Ну, мало ли…
– Нет… – Помолчав, Рита добавила: – А знаете, занавес в тот раз дали не вовремя.
– Поздно или, наоборот, рано?
– Раньше минут на пять. Актеры немного не доиграли, но этого никто не заметил. Да еще свет погас.
– Какой свет?
– Все осветительные приборы вышли из строя. Мы минут пять стояли в полной темноте и не выходили к зрителям. Затем вышла Анжела, стала кричать, кинулась к Жене.
– Рита, скажите честно, у Эллы Александровны есть враги?
– Не знаю. Но мне кажется, что она с некоторых пор чего-то боится. Правда, выдержка у нее колоссальная. В тот вечер, когда в партере обнаружили убитого человека, Элла Александровна не растерялась, не впала в истерику, даже не подошла поглядеть на мертвеца, хотя бы из чистого любопытства. Собранная, волевая женщина.
– Я понимаю, мой вопрос непростой, но он важен для меня. У Гурдиной есть любимчики? Это останется между нами.
Рита задумалась, а потом энергично покачала головой:
– Нет, это противоречит ее принципам. Никого у нее нет. Никого. – И Рита еще раз покачала головой.
Она, словно позабыв о Кате, взяла из ящика помаду и провела ею по губам. Потом посмотрела Кате в глаза, и та ужаснулась. Белое восковое лицо и ярко-красные губы. Застывшая маска скорби.