С утра было пасмурно. Катя решила прилечь на диван и разобраться со своими блокнотными записями, часто сделанными бессистемно и впопыхах. Прежде чем, вырвав листки, развесить их на стене (так Катя обычно делала, когда готовилась к экзаменам в университете), она принесла из кухни табуретку и, придвинув ее вплотную к шкафу, достала сверху рулон бумаги. Это была географическая карта мира, лежавшая здесь с незапамятных времен. Катя раскатала ее на полу и, сев на Африке, задумалась. Она любила карту мира, как своего самого лучшего и близкого друга. Часто, когда у нее было плохое настроение, она разворачивала карту и медленно рассматривала ее, скользя глазами по материкам и городам. В такие минуты ей казалось, что она находится не в московской квартире, а где-то там, в водах Индийского океана или в дебрях Амазонки.
– Театр "Саломея", – Катя легла на пол и прижалась щекой к карте, что я знаю о нем? Маленькая труппа, недружные актеры, хотя клянутся, что между ними нет никаких разногласий. Талантливый режиссер…
Что-то главное ускользало от Кати, но что? Московские театры, как в капле воды, отражали суматошное время. Старые придерживались классического репертуара, у них была своя публика, традиции, новые – стремились эпатировать, сделать шумную постановку, спекулируя на "голубой" тематике или запредельном сексе.
Но "Саломея"… Этот театр был похож на призрачный город, Фата-Моргану, которая иногда появлялась перед зрителями издали, переливаясь несуществующими огнями и блеском. Но когда к театру подходили ближе, он словно уходил под землю, его окутывала непроницаемая завеса молчания, недомолвок, а актеры мгновенно превращались в маленьких человечков, которые разбегались врассыпную при появлении чуждого им гостя. Театр жил по своим законам, невидимым постороннему взгляду. Катя вдруг вспомнила, как давно, еще в детстве, она однажды искала спрятанные от нее конфеты. Взрослые в доме – папа, мама, бабушка – знали, где они находятся, но в ответ на ее отчаянные расспросы отрицательно качали головами и заговорщицки переглядывались улыбаясь. Сейчас эта картина ожила перед ней… От нее явно что-то скрывали в театре, но скрывали ВСЕ! Поэтому нащупать крупицы правды в этих беседах и расспросах было трудно, почти невозможно!
И как гибель Мироновой и Касьянникова связана с убийством в партере?
Что же ей известно? Итак, Элла Гурдина родилась в Алупке, с малолетним сыном покинула город, судя по ее рассказам, скиталась по России. Перед тем как перебраться в Москву, работала в Твери. Гурдину называют диктатором, царицей, талантливым режиссером. Все это так. Но Катю с самого начала ее знакомства с Гурдиной не покидало ощущение, что эти слова не касаются ее сути, они слишком поверхностны – как скорлупа, которая не позволяет проникнуть в сердцевину. Никто не сказал о ней ничего такого, что высветило бы ее жизнь и поступки с иной стороны, показало бы Кате другую Гурдину. Можно было опять обратиться к Переверзенцеву или Мануйлиной, но Катя уже поняла, что они не скажут ничего, ни-че-го, они связаны негласной порукой молчания. Гурдина лгала, что у нее никого нет – ни родственников, ни детей. Правда, пока эта ложь не принадлежит к чему-то уголовно наказуемому. Она может выдвинуть разные мотивы и версии своего желания скрыть ото всех, что у нее есть сын. Катя вспомнила пророчески-страшные слова: "Единожды солгав, кто тебе поверит?"
Артур и Рудик, Рита и Анжела… Молодые актеры театра распадались на две масти – черную и белую. Это были как бы зеркальные двойники. Катя вспомнила, как в одной книге изображался трюк с картами – дама пик с помощью зеркала ложилась на даму бубен, антиподы становились единым целым. При мысли об Артуре Кате стало не по себе. Она чувствовала, что ее тянет к нему так, как не тянуло ни к кому и никогда в жизни.
Но кто же из них, кто – сын Гурдиной? Скорее Рудик – с его монотонным голосом и манерами мальчика-отличника. Обычно у известных родителей ужасно нудные и бесцветные дети. Как в старой поговорке: "На детях гениев природа отдыхает". "На Рудике она, по-моему, уснула", – решила Катя. И у обоих умерли родители. Ясно, что у одного из них – действительно, а у другого… Или это – роковое совпадение?
Рита и Анжела… Анжела ей нравилась больше, но и о ней она почти ничего не знала. Приехала из Вязьмы, с детства мечтала стать актрисой, но об этом мечтают многие девчонки, особенно в провинции. И все? Вся биография? Приехала, помыкалась и пришла в театр к Гурдиной. А по-моему, она ничего и не заканчивала! Катя взглянула на справку "Белого грифа", лежавшую перед ней на полу. Да, выступала в клубах и студенческом театре, потом – "Саломея". Катя вскочила и села, обхватив руками колени. Может быть, Гурдина знает, кто убийца, и покрывает его, боится за него? Может быть, это ее сын? Но разве стала бы она тогда обращаться в агентство? А почему бы и нет? Зная, что дело не будет раскрыто, решила соблюсти необходимую формальность.
Евгений Сандула – типичный позер, таких донжуанов, особенно во времена застоя, было хоть пруд пруди. Кате он показался недалеким и тщеславным. Пишет мемуары… для себя. Хотя вряд ли отдает себе в этом отчет. Наверное, думает, что читатели будут ломиться за его книгами в магазин "Библио-Глобус", как за очередным бестселлером Валентина Лаврова.
Но почему Анжела бросилась именно к Жене, почему?
Рубальский – "гасконец". Катя совершенно не могла представить его молодым, хоть убей, он оставался стариком, брюзжащим и самодовольным. Что нашла в нем Гурдина? После стольких лет пригласить этого старого дрючка в свой театр!
Лилия Георгиевна – мать, потерявшая дочь. Замкнутая и отстраненная. Когда она разговаривала с Катей, то была какой-то взвинченной. Правда, это, возможно, пресловутые "нервы".
Лина Юрьевна – верная помощница Гурдиной, которая не скажет ничего лишнего. Тень Гурдиной. Но часто такие преданные слуги и идут на все ради спокойствия своих хозяев. На все.
Солнце уже нагревало пол, так приятно было лежать и абсолютно ни о чем не думать, но усилием воли Катя вернулась опять к "Саломее" и неожиданно поймала себя на том, что уже давно перебирает актеров, как четки, пытаясь понять их…
И еще этот занавес, который дали слишком рано, но почему?
И вдруг Катя все поняла, как же раньше она не додумалась до этого? Кто-то знал о прибытии будущей жертвы в театр и решил предотвратить предстоящее свидание. А это значит, что убийца и тот, с кем хотел встретиться человек, убитый в партере, находятся сейчас здесь, в "Саломее", среди этих актеров, о которых она только что думала! Два противника на одном поле… Белый конь против черной королевы или белый король против черной ладьи. Вариантов много.
А улыбка на лице убитого означает, что он сначала воспринял все как невинный розыгрыш, театральную забаву. А когда понял, что с ним происходит, было уже слишком поздно.
Глава 9
– Слушай, ты прямо похорошела, – Лариска вертела Катю во все стороны, как манекен, – новый ухажер, что ли? Твой-то все носом в "бугре". Пребывание за границей Лариса называла "жизнью в бугре".
Катя была знакома с Лариской уже шесть лет. За свою недолгую трудовую деятельность Лариса успела поработать в трех журналах и четырех газетах. Причем она вела в них самую разноплановую тематику: от моды до проблем атомных станций. Кате можно было не тратить время на чтение газет и просмотр телепередач: все горячие новости столицы она сразу узнавала от Лариски, иногда даже с опережением в несколько дней.
Сейчас Лариса работала в русско-бразильском журнале "Седьмое небо" и часто выезжала в Бразилию. Там ей безумно нравилось. Многозначительно понижая голос, она как бы вскользь упоминала о горячих мачо, но Катя знала, как никто другой, что это были лишь Ларискины мечты. На самом же деле ей по непонятным причинам катастрофически не везло в амурных делах. Невысокого роста, плотно сбитая, с круглым лицом и мелкими светлыми кудряшками, Лариска привлекала внимание двух категорий мужчин: "папочек" с круглым брюшком и так называемых "лиц кавказской национальности", которых она и вовсе ни в какой расчет не принимала.
– Ну что такое, – обычно вздыхала она, вертясь перед зеркалом, наверное, у меня "венчик безбрачия". Но сейчас это вроде не проблема, снимают и ставят установку.
– На добро, – подхватывала Катя, понижая голос и хрипя, как это делал знаменитый одно время Кашпировский.
– Я, между прочим, серьезно, – расстраивалась Лариска.
Кончилось тем, что она все-таки рискнула своими деньгами и отправилась в магический салон, несмотря на Катины отговоры.
– Ты знаешь, они нашли, я так и думала, – сияла подруга.
– Кого?
– Венчик. Я сидела в темной комнате, и вдруг на экране передо мной высветился этот венчик, такой тоненький, но противный, с маленькими шипами, прямо не венчик, а целый терновый венец, – хохотала Лариска и аккуратно дотрагивалась до головы, как бы удостоверяясь, что он исчез.
– Ну, сняли… этот … венец? – процедила Катя.
– Говорят, постепенно все наладится, это у меня по теткиной линии. Карма у нее не очень хорошая, но мне тоже надо теперь почистить ауру, она у меня немного загрязнена.
Словом, Лариска исправно очищалась и про-светлялась. Но в один прекрасный день ей надоело откладывать на неопределенное время покупку новой дубленки и ремонт в квартире. Она погрустнела, какое-то время никому не звонила и не подходила к телефону, потом встряхнулась, и все пошло по-старому. Катя никогда не напоминала ей ни о каких салонах, наоборот, старалась всячески обходить эту малоприятную для подруги тему.
Сегодня Лариска выглядела довольной и веселой.
– Я себе костюм новый купила, ну как? – Ярко-желтый костюмчик с короткими рукавами и юбкой чуть выше колен очень шел ей. Костюм оттенял ровный шоколадный загар и гармонировал с карими глазами и светлыми кудряшками.
– Постой, постой, – Катя выдвинула ящик комода и наклонилась над ним, – вот, недавно увидела и купила тебе в подарок. – Катя взяла в руки изящную цепочку венецианского плетения и подошла к подруге: – Смотри, как идет к костюму.