Поэтому они должны заплатить за свою глупость, беспечность и жадность, за продажную любовь и ничем не оправданное тщеславие… И расплата будет страшна!
Алла никогда не видела Кирилла Третьякова на сцене, но вынуждена была признаться самой себе, что отлично понимает Валерию Медведь: этот мужчина способен легко и непринужденно очаровать женщину! Конечно, он моложе Аллы, однако и она не сомневалась, что поддалась бы его обаянию, если бы ему вдруг вздумалось за ней приударить, причем ему не понадобилось бы для этого лезть из кожи вон. Есть люди обоих полов, обладающие врожденной способностью завоевывать людские сердца. Они могут быть весьма полезны и приятны, если направят свой природный дар в позитивное русло, но в противном случае становятся опасными – как красивый дикий зверь, наблюдать за которым издали одно удовольствие, но приближаться к нему чревато серьезными травмами или даже гибелью.
Прежде чем войти в допросную, Алла немного посидела в кабинете вместе с Лерой и оперативниками, пытаясь понять, что ощущает Третьяков, вторично задержанный по подозрению в убийстве. К ее удивлению, особых признаков беспокойства он не проявлял. Говорит это о его невиновности или лишь об абсолютном владении собой?
– Меня зовут Алла Гурьевна Суркова, – представилась она, входя. – Подполковник юстиции, руководитель Первого следственного управления СК по расследованию особо важных дел.
– Впечатляет, – усмехнулся Третьяков. – Ну а мне, думаю, представляться не имеет смысла?
– Вы правильно думаете, Кирилл Андреевич. Вы понимаете, за что вас задержали?
– Полагаю, вы пытаетесь обвинить меня в убийстве Анны?
– Обвиняет прокурор, а мы только подозреваем.
– Все равно у вас ничего не выйдет: я никого не убивал, и обратного вам не доказать!
– Если вы и в самом деле невиновны, вас освободят. Для начала давайте поговорим об алиби: где вы находились сегодня утром?
– В какое время?
– С десяти до одиннадцати.
– Я был дома.
– А во сколько начинается репетиция?
– Обычно в одиннадцать, но сегодня назначили на половину двенадцатого.
– Тогда разве вы не должны были находиться в это время в пути?
– Я живу рядом с театром: мне туда ходу минут семь-восемь.
– Понятно. То есть вы пришли, а Анна Понизова не появилась.
– Верно. Мы подождали, но потом начали без нее: в конце концов, в спектакле есть сцены, где она не задействована.
– Как вы узнали о случившемся?
– Как и все – от второй ассистентки режиссера. Она звонила Анне, и кто-то из ваших, видимо, набрал последний входящий номер. Во всяком случае, я бы так и поступил.
– Вы неплохо разбираетесь в наших тонкостях, – заметила Алла.
– Смотрю детективные сериалы, знаете ли, – это моя маленькая слабость.
– Какие отношения вас связывали с убитой?
– Отношения?
– Вы отлично понимаете, что я имею в виду.
– Это-то я как раз понимаю, мне непонятно, почему вы именно мне задаете такой вопрос.
– Ваша слава бежит впереди вас!
– Уверяю, большая часть этой «славы» – слухи и инсинуации: мы с Анной являлись коллегами, и это все.
– А с Дианой Кочакидзе?
Уголок рта Третьякова дернулся, словно его задели за живое, но в остальном он остался невозмутим.
– Я думаю, вам уже рассказали, что мы с Дианой встречались какое-то время, но это было давно. С тех пор много воды утекло, и мы остались просто друзьями.
– А с Анной вы тоже… дружили?
– Нет.
– А что так?
– Ну, во-первых, она слишком молода для меня, а во-вторых, чересчур уж простовата, чтобы быть интересной.
– Вот как! Значит, вы предпочитаете женщин постарше?
– Необязательно, главное, чтобы у них вот тут что-то было, – и артист постучал указательным пальцем по виску.
– А у Понизовой, значит, не было?
– Скажем так: она отлично подходила на роль Финеи!
– Глупой девушки из пьесы Лопе де Вега?
– О, вы в курсе?
Кажется, Третьяков этого не ожидал, и в его глазах мелькнуло нечто, похожее на уважение.
– Я много читаю, – кивнула Алла. – Получается, вне театра вы не общались?
– Верно.
– Если бы Диана не погибла, эта роль досталась бы Анне?
Артист покачал головой.
– Нет, – ответил он. – Диана получила роль служанки, хоть и рассчитывала на Финею либо, на худой конец, Нису.
– Значит, алиби на время убийства Анны у вас нет, – констатировала Алла: у нее была привычка во время допроса перескакивать с одной темы на другую, чтобы, если повезет, запутать подозреваемого и заставить проявить эмоции – страх, беспокойство или хотя бы растерянность.
Третьяков лишь руками развел, подтверждая ее слова.
– Может, кто-нибудь видел, как вы уходили из дома?
– У нас нет консьержа, если вы об этом, а никто из соседей по пути мне не встретился.
– Парковка?
– Я же сказал, что живу поблизости от театра – хожу пешком.
– Ясно.
– Послушайте, что заставляет вас меня подозревать – какие, черт подери, причины у меня могли быть для убийства Анны?!
– Хорошо, давайте поговорим о Диане.
– О Диане?
Третьяков напрягся: кажется, о Понизовой ему беседовать гораздо проще – интересно почему? Не потому ли, что он считал Анну дурочкой, а к Диане питал искренние чувства?
– Как мне стало известно от Валерии Юрьевны Медведь, вы находились в театре в момент убийства Кочакидзе…
– Не «в момент», а после – но тогда я этого не знал!
– С чего вы взяли, что после?
– Иначе я стал бы свидетелем убийства, верно?
– Но тело вашей партнерши вы тогда не обнаружили.
– Думаю, вы знаете, что на сцену я не поднимался: зачем бы Диане прятаться за занавесом, если она сама меня и позвала?
– Вы по-прежнему утверждаете, что Диана вызвала вас эсэмэской, но вы не встретились?
– Так оно и было.
– Этот грим мы нашли в вашей гримерной, – сказала Алла, беря коробку из рук Логинова, который все это время молча наблюдал за допросом, находясь в том же помещении: она решила, что он, как правая рука Леры, подойдет лучше, чем любой из ее собственных коллег. На лице подозреваемого не дрогнул ни единый мускул. Что это – первоклассная актерская игра или он действительно не понимает, в чем дело?
– Что скажете? – спросила она, так как он молчал.
– Скажу, что это не мой грим.
– Как это – не ваш? Театр, в котором вы служите, закупил именно эту марку…
– Верно, но она меня не устроила, и я сам купил себе то, что нужно.
– Интересно, и чем же вас не устроил этот производитель?
– От их грима сильно сохнет кожа, а я не хочу к сорока годам походить на дом с облупившимся фасадом, знаете ли! Мне не все равно, что наносить на собственное лицо – думаю, вы, как женщина, должны меня понять.
– Что ж, понимаю, – согласилась Алла. – Но почему же тогда эта коробка лежала в ящике вашего стола и никакого другого грима мы не обнаружили?
– Понятия не имею! А при чем здесь вообще грим?
– Вот, – она выложила на стол несколько снимков лица Анны Понизовой. Третьякова аж передернуло: он вскинул на нее глаза, потом снова поглядел на фотографии и отвел взгляд.
– Что это за гадость?!
– Грим. Грим из этой самой коробки!
– Вы хотите сказать, такой же грим, да? Вы не могли сделать анализ за столь короткое время, чтобы утверждать, что Анну… что этот… короче, то, что у нее на лице, сделали именно этим гримом! Просто для сведения: если, как вы говорите, мы закупили грим от этого производителя, у всех артистов должны быть такие же коробки. Кроме того, я догадываюсь, что наш театр – не единственный потребитель, поэтому…
– Вы правы, не единственный, – перебила артиста Алла. – Но вы же понимаете, что после использования в гриме могла остаться ДНК жертвы, да? Если мы обнаружим…
– Ключевое слово «если»! Я говорю вам, что эта коробка не моя: когда я получил новую упаковку грима, то использовал совсем чуть-чуть и сразу выбросил, так как качество меня не устроило. А здесь чуть ли не половина «вымазана»!
– При всем уважении, это только ваши слова, которые невозможно доказать!
– Хорошо, давайте по-вашему, – кивнул Третьяков. – Я не могу доказать свои слова, но и вы не можете их опровергнуть. Я говорю вам, что грим не мой, а вы уж сами решайте, как станете уличать меня во лжи!
А он не дурак, этот Третьяков! Что-то смущало Аллу в их беседе – как будто он знает, о чем его могут спросить, а потому на все вопросы выдает вполне удобоваримые ответы! Похоже, его трудно поставить в тупик… Может, артист уже сталкивался с правоохранительной системой раньше? Надо выяснить!
– Давайте оставим Понизову и вернемся к Кочакидзе, – сказала она, понимая, что на данный момент против Третьякова у нее есть лишь один весомый аргумент. – Вы помните, что сдавали материал на тест ДНК по делу о ее убийстве?
– Да, конечно.
– Вот результаты, – она извлекла из своего портфеля прозрачную папку и положила перед допрашиваемым. – ДНК принадлежит вам. И, предупреждая ваши возражения, – тут же добавила Алла, – их нашли непосредственно на нижнем белье жертвы, поэтому они не могли попасть туда случайно!
Казалось, впервые за время допроса Третьякову было нечего сказать. Он как будто застыл: ей показалось, что артист даже перестал дышать.
– Это… невозможно… – пробормотал он с трудом, словно что-то застряло у него в горле и мешало произносить слова. – Я не… не знаю, как…
– Вы не знаете, как волосы попали на труп? Я вам объясню: во время насильственного полового акта, скорее всего. Убийца использовал презерватив, поэтому следов семенной жидкости мы не нашли, но волосы тоже сойдут. Они ваши, и в этом нет никаких сомнений!
Третьяков молчал – растерян из-за того, что так глупо попался? Значит, стоит «надавить» на него посильнее!
– Вам знакома эта женщина, Кирилл Андреевич? – спросила Алла, выкладывая на стол свой главный «козырь» – снимок Дорофеевой с места преступления.
Третьяков не шевелился, уйдя глубоко в себя, и Алле пришлось повторить вопрос и постучать по фотографии. Его взгляд равнодушно скользнул по ней, а рот скривился при виде гротескной «маски».