В прихожей горничная помогла Лере отыскать пальто, и она вышла на крыльцо. В воздухе порхали редкие белые мухи – надо же, первый снег в этом году! Лера выставила руку из-под козырька и позволила снежинкам падать на ее ладонь. Они послушно приземлялись и тут же таяли на ее теплой коже. В саду не оказалось ни души, но фонари по-прежнему горели, ярко освещая все вокруг. Сад выглядел большим, и Лера, выбрав одну из мощеных дорожек, пошла по ней, разглядывая клумбы.
В это время года особо смотреть было не на что, но сам ландшафт выглядел интересно. Тут и там возвышались искусственные холмы и горки, выложенные камнями разной величины и формы, под кустами смородины разместились садовые фигуры разнообразных птиц и животных – Лера даже заприметила семейство оленей! В конце дорожки, на пересечении ее с тремя другими, расположился фонтан, который сейчас не работал. Она попыталась представить себе, как сад выглядит летом, и пришла к выводу, что очень даже мило. Выбрав другую дорожку, ведущую обратно к дому, девушка пошла по ней. Дойдя до угла здания, она уже намеревалась свернуть к крыльцу, как вдруг услышала приглушенный разговор и остановилась.
– …все равно узнает, не от меня, так от кого-то еще! – возбужденно говорила женщина.
– Не узнает, если ты не станешь распускать язык! – шипел в ответ мужчина.
Лера определила голос: он принадлежал Кириллу Третьякову! Ей бы тихонечко удалиться, но природное любопытство взяло верх, поэтому девушка прижалась к стене и украдкой заглянула за угол. У «черного» входа стояли двое. Фонарь, висевший прямо над их головами, позволял рассмотреть лица спорщиков очень хорошо. Одним и в самом деле оказался ее новый знакомый, а его собеседницей – та самая красотка в алом платье. Сейчас на ее голые плечи была наброшена легкая шубка, Третьяков же оставался в одном костюме, словно не замечая холода. Выражения лиц обоих были напряженными: несомненно, беседа носила недружеский характер.
– Почему я должна молчать? – возмутилась собеседница Третьякова. – Это и меня каса…
– Нет, не касается! – перебил он. – Мы не болтаем о таких вещах, потому и живы-здоровы до сих пор! И если ты хочешь, чтобы так и дальше оставалось, то будешь держать язык за зубами!
– А если нет?
– А если нет – пожалеешь!
Лицо артиста, освещенное светом фонаря лишь с одной стороны, выглядело зловещей маской, а певица походила на маленького зверька, пытающегося храбриться в присутствии хищника. Лера и не подозревала, что Кирилл Третьяков, казавшийся таким приятным парнем, мог вести себя столь брутально! Интересно, о чем речь?
– Ты мне рот не заткнешь! – прошипела актриса. – Я все равно…
Она осеклась: кто-то шел по дорожке со стороны ворот. И она, и Третьяков отступили в тень, а Лера услышала удивленный окрик:
– Эй, ты чего тут болтаешься? Холодно же!
В группе людей, подходящих к дому, она узнала сестру.
– Да я вот… – забормотала Лера, продвигаясь вдоль стены в надежде, что Третьяков и его партнерша не догадаются, что она подслушивала.
– А ну-ка, марш в дом! – скомандовала Эльвира. – Мне срочно нужен бокал шампанского!
Народ в столовой рассосался, переместившись в гостиную, и сестры легко получили доступ к напиткам.
– Ты где была? – поинтересовалась Лера, наливая себе и Эльвире: официанты тоже, видимо, перебрались в гостиную, поэтому обслуживать себя приходилось самим.
– Так, знакомых встретила, – отмахнулась сестра. – Удивительно, какой маленький город Питер, да? Куда ни плюнь, встретишь кого-то из своего окружения… А ты что делала на улице?
– Прогуляться вышла.
– Одна? В последний раз я видела тебя в компании Третьякова!
– Мы немного поболтали.
– Только ничего себе не придумывай, ладно?
– В смысле?
– В смысле этот кобель имел всех баб в театре, а моя сестрица – товар эксклюзивный, я ее кому попало тискать не позволю, понятно? Кроме того, она скоро замуж выходит!
– Она?
– Ты.
– Слушай, а как ты думаешь, Третьяков и с вице-губернаторшей… того?
– Ну, я свечку не держала, – наморщила лоб Эльвира. – Но между ними точно что-то есть! Однако тебя, Валера, это беспокоить не должно!
– Да меня и не беспокоит, просто…
– Ой, что-то ты темнишь, сестрица!
– Еще шампанского?
Алла ненавидела посещать морг и старалась любыми способами этого избегать – особенно, если уже видела тело на месте преступления. Наверное, трудно найти человека, которому нравились бы подобные места с их металлическими прозекторскими столами, множеством раковин, шлангов и отверстиями в полу для стока крови и прочих жидкостей. Однако Алла не могла ждать: с тех пор как она вернулась со свалки, где обнаружили тело неизвестной, ей уже несколько раз звонили представители различных СМИ – и как только они успевают пронюхать о таких вещах еще до того, как трупы, в буквальном смысле, успевают остыть?! С другой стороны, Алла ценила профессионализм в представителях любых профессий, и эти звонки означали лишь одно: репортеры работают лучше, чем Следственный комитет. Лучше, чем она!
– Алла Гурьевна, ну зачем вы беспокоились? – укоризненно покачала головой Сурдина при виде следователя. – Я же сказала, что позвоню…
– Да-да, Анна Яковлевна, – перебила судмедэксперта Алла, – но у меня есть немного времени, вот я и решила забежать сама и спросить: может, есть какие-то зацепки?
– Я еще не закончила, но кое-что сказать могу. Во-первых, как я и предполагала, косметика на лице жертвы – грим.
– Что, прям театральный?
– И тот, кто его накладывал, знает в этом толк!
– А почему так важно знать, как это делать?
– Ну смотрите, – сказала Сурдина, подходя к столу и откидывая простыню, открыв исключительно голову убитой, за что Алла была ей благодарна: не хотелось бы наблюдать последствия вскрытия, да еще и «незавершенного»! – Главная особенность театрального грима в том, что он жирный. В его составе вазелин, парафин, пчелиный воск, ланолин, титановые белила, красители и т. д. Для его фиксации используется пудра: это очень важно, иначе грим может пачкаться, размазываться или лосниться. Вот потому-то я и говорю, что убийца, несомненно, имеет отношение либо к кинематографу, либо к театру.
– Интересно… – пробормотала Алла. – Можем ли мы на этом основании предположить, что и жертва из этих кругов?
– Тут уж я вам вряд ли помогу, – покачала головой Сурдина. – Могу сказать следующее: женщине около шестидесяти лет, волосы, зубы и кожа в приличном для ее возраста состоянии.
– А можно определить, принадлежала ли ей одежда, в которой ее обнаружили?
– Скорее всего, да, но это вряд ли что-то вам даст: все довольно старое, никаких новомодных штучек: вряд ли она перед смертью отоварилась в магазине и тут же нацепила наряд на себя!
– Зато он может помочь ее опознать: вдруг в сводках проходит такая пропавшая? Люди чаще запоминают незначительные детали – одежду, аксессуары, нежели внешность человека, если она не примечательна!
– Ну, тогда конечно.
– Причина смерти?
– Как мы и предполагали с самого начала – асфиксия: удар в висок не был смертельным.
– А странгуляционная…
– Странгуляционной борозды нет, так как убивали ее, судя по всему, накрыв чем-то нос и рот.
– Подушкой?
– Возможно: в бронхах я обнаружила хлопковые волокна.
– Вряд ли злодей притащил подушку с собой: видимо, она находилась там, где они встретились.
– Согласна. Маникюр поврежден – очевидно, во время борьбы она сломала несколько ногтей. – В подтверждение своих слов Сурдина вытащила из-под простыни левую руку убитой и продемонстрировала ее пальцы.
– Что можете сказать об орудии, которым нанесли удар?
– В ране я нашла частички резины.
– Резиновая дубинка?
– Как вариант.
– Странный выбор! Скажите, Анна Яковлевна, а ее не…
– Нет, это точно: сексуального насилия не было.
– Какое облегчение!
– И не говорите, – вздохнула судмедэксперт. – От этого всегда… гадко на душе становится! Но хоть ее и не насиловали, боюсь, вам предстоит тяжелая работа: у того, кто это сделал, точно с головой не в порядке!
Алла склонна была согласиться с экспертом: убить может и психически здоровый человек, но манипуляции, проделанные убийцей, явно указывали на то, что он не вполне нормален. Она терпеть не могла такие дела: когда речь идет о наживе, мести или ревности, можно строить логические цепочки, ведущие от жертвы к убийце, а что делать, если никакой особой причины убивать нет – просто кто-то выбрал человека и решил, что хочет его смерти!
Задумавшись, Алла и не заметила, как добрела до своего кабинета, рядом с которым мерили шагами небольшое пространство опера.
– Ну что, Алла Гурьевна, есть новости? – завидев ее, спросил Белкин. – Это маньяк?
– Давайте не торопиться с выводами, – охладила она его пыл. – Если это серия, мы, несомненно, найдем похожие преступления: я лично этим займусь.
Отперев кабинет, Алла запустила коллег внутрь и вошла следом. Усевшись за стол, она подождала, пока остальные устроятся, и спросила:
– Как дела со свалкой?
– Как я и предполагал, никто из жителей поселка ничего не видел! – сказал Белкин торжествующе: ему было приятно оказаться правым.
– Жаль! – вздохнула Алла.
– Но кое-что все-таки удалось выяснить, – добавил Дамир.
– Ну? – встрепенулась она.
– Парочка местных упомянула, что свалка легальная, но они судятся с владельцами, так как, во-первых, ее давно следовало закрыть из-за переполненности, а также по ночам туда свозят неучтенные отходы.
– И зачем нам это знать? – развел руками Белкин. – Главное, что никто не видел…
– Дамир, – не обращая внимания на возражения молодого оперативника, медленно проговорила Алла, грызя кончик карандаша, – а как жители поселка собирались доказывать, что нелегальный сброс имеет место?
– У них есть видео, на которых видно, что грузовики, направляющиеся на свалку, не принадлежат компаниям, с которыми заключены договоры.