Волгина верила, что Иннокентий встретит хорошую девушку, создаст с ней счастливую семью и всё у него будет хорошо.
Морис другое дело, он родился в благополучной семье, достаточно обеспеченной, чтобы отдать сына в музыкальную школу, нанимать ему репетиторов для усовершенствования иностранных языков. Французский язык он вообще впитал с молоком матери, которая была преподавателем французского языка. Дальше он, конечно, двигался сам, поступление в институт и стажировка в Германии были его личной заслугой. Но старт у него был хорошим.
То же самое можно было сказать и о самой Мирославе. Когда она родилась, дед был подполковником МВД, вскоре стал полковником. Семья никогда не бедствовала. Более того, дед успел спасти сбережения, заранее потратив их на квартиры обеим дочерям и большие земельные участки для внуков. Никто из них не остался и без автомобилей. Пусть они были отечественными, но всё же.
Так что Иннокентий вызывал у Мирославы особое, вполне заслуженное уважение.
Глава 19
Повертевшись пару минут на стуле, Наполеонов сказал:
– Знаешь что, друг мой ситный, ты давай накрывай на стол, а я пойду Мирославу поищу в саду и притащу её сюда. Иначе вы так меня бедного, несчастного со своими противоречивыми чувствами голодом уморите. – И он решительно зашагал к двери.
Морис грустно улыбнулся и стал сервировать стол к ужину. В том, что Шура отыщет Мирославу и приведёт её к столу, он ни минуты не сомневался.
Наполеонов сначала направился по тропинке, выложенной плиткой, к пруду. Ему показалось, что, когда он, поставив машину, направлялся в дом, именно в направлении пруда промелькнул чёрный пушистый хвост Дона. А где хвост, там и кот. А где кот, там чаще всего находится и его хозяйка. Но, к огорчению Наполеонова, возле пруда не было ни кота, ни Мирославы. Только потревоженные его шагами лягушки прыгали в воду чуть ли не из-под его ног.
– Тьфу ты! – выругался Наполеонов.
Тогда Шура решил позвать её, сложил руки рупором и закричал:
– Мирослава! Ау!
В ответ ни гу-гу. Шура достал свой мобильник и набрал номер сотового Мирославы. Не раздалось ни единого звука, хотя, судя по длинным звонкам, мобильник Мирославы был включён. Скорее всего, как это обычно с ним случалось, он либо прохлаждался в спальне Мирославы, либо лежал на тумбочке в прихожей.
– И для кого только люди придумали сотовые телефоны, – проворчал Наполеонов. Ответ на этот вопрос его на самом деле не интересовал. От своей подруги он много раз слышал, что мобильный телефон – это современный ошейник для человека. За него всегда можно было дёрнуть кого угодно и вытащить на свет божий – ага! Попался, голубчик! Поэтому сама Волгина брала с собой мобильник только в случае профессиональной необходимости. Да и то чаще всего держала или лишённым звука, или вовсе выключенным.
Шура не раз пытался спорить с ней по этому поводу. Но вскоре понял, что его слова и воззвания к совести подруги с Мирославы как с гуся вода. Поэтому он смирился, как смирялся с многими её привычками, утешая себя тем, что друзей нужно принимать такими, какие они есть. Тем более что Мирослава мирилась с его привычками и не пыталась его перевоспитывать.
Так, занятый своими мыслями, он поплутал по саду и вышел на липовую аллею. Липы ещё только набирали цвет, и меж их ветвей время от времени пролетали только одинокие пчёлы. Зато в самом конце аллеи были заросли тёмно-лиловой махровой сирени и пара кустиков белой. В этих зарослях пряталась удобная беседка со столиком и скамьями возле него. Именно здесь, продравшись сквозь густо переплетённые ветки, Шура обнаружил свою подругу и кота. Дон лежал на скамейке с полузакрытыми глазами и тихо мурлыкал, а Мирослава читала. Ни кот, ни подруга детства даже не повернули голов в сторону ввалившегося в беседку Шуры.
– Вы чего тут делаете? – закричал Наполеонов, с остервенением вытаскивая из волос запутавшиеся в них листочки и прочий древесный мусор.
– Сам не видишь, что ли, – лениво отозвалась Мирослава, не отрывая глаз от книги.
– Я, между прочим, есть хочу! – Шура топнул ногой.
– Здесь нет еды, – так же лениво прозвучал ответ.
– Нет! Вы только посмотрите на неё. – Наполеонов воздел обе руки вверх. – Замученный работой голодный друг приезжает к ней в гости после долгого отсутствия, а она и ухом не шевелит!
– Ухом вместо меня шевелит Дон, – улыбнулась Мирослава, закрыла книгу, встала, подошла к Шуре и чмокнула его в макушку. – Ладно уж, – ласково проговорила она, – идём, моё горе злосчастье.
– Я счастье! – воскликнул он. – И не тащи меня так быстро, мы сейчас все о ветки обдерёмся! Неужели так трудно лишние остричь!
– Ты не там лез сюда, мой котик сладенький, – нараспев проговорила она, свернула за угол беседки, отвела две ветки в сторону, и Шура выбрался наружу на этот раз без всяких потерь.
– Всё у них хитрости разные, – проворчал он. – Разве нельзя всё сделать, как у цивилизованных людей? Ты что, в детстве не наигралась в казаков-разбойников?
Она фыркнула и пожала плечами.
– И что мне с тобой делать? – вздохнул он.
– Что тебе со мной делать, я не знаю, а что мне с тобой делать, я знаю. – Мирослава хитро подмигнула ему одним глазом.
– И что же ты ещё такое задумала на мою разнесчастную голову, – заныл Шура.
– Не бойся, – она погладила его по макушке, – больно тебе не будет.
– Пока я голодный, – твёрдо заявил он, – можешь даже не приставать ко мне со своими выдумками.
– Разве я пристаю к тебе, Шурочка? – Она подмигнула ему другим глазом.
Он махнул на неё рукой в безнадёжном жесте и быстро зашагал к дому. Но тут его опередил кот.
– Ты откуда взялся?! – вознегодовал Наполеонов. – Я-то думал, что ты в беседке остался!
Но кот уже был на крыльце и первым забежал в дом. Когда Мирослава и Шура зашли на кухню, Дон уже сидел на подоконнике и ел из своей миски куриную грудку, освобождённую от костей и разрезанную на кусочки заботливой рукой Мориса.
– Правильно люди говорят, – проворчал Шура, – наглость – второе счастье, – и одарил кота ревнивым взглядом.
Но тот сделал вид, что его это не касается.
– Что-то ты сегодня долго разыскивал свою подругу, – проговорил Морис, пряча иронию.
– Она в старой беседке пряталась, в самой чащобе, – пожаловался Шура, – сидела там со своим котом и не отзывалась. – Он покосился на облизывающего свою мордочку Дона. – И почему ты только кусты сирени не обстрижёшь, – набросился Наполеонов на Миндаугаса, – и ещё европейцем обзывается!
– Не обзывается, а называется, – машинально поправил его Миндаугас.
– Он ещё будет меня родной речи учить, – фыркнул Шура.
Морис решил не реагировать на ворчание следователя и объяснил:
– Я много раз предлагал Мирославе облагородить заросли сирени, но она запретила их трогать. Однако, если свернуть за угол беседки, через чащу можно пробраться, всего лишь раздвинув несколько веток.
– А заранее ты предупредить меня об этом не мог? – снова набросился на него Шура.
– Я же не знал, что ты туда полезешь, – не смог сдержать улыбки Морис.
– Не знал он!
– И потом, ты знаком с Мирославой гораздо дольше, чем я, и по идее тебе надо было бы лучше знать заветные уголки её сада, чем мне.
– Учи учёного! Ты тут живёшь! А я бываю наездами!
– Учти на будущее, – снова улыбнулся Морис, – и приезжай к нам почаще.
– Я бы вообще у вас жить остался, – признался Шура, – но не могу же я ма одну оставить.
– Тоже верно, – согласился Морис и добавил осторожно: – Но однажды тебе всё равно придётся это сделать.
– Что ты имеешь в виду? – удивлённо захлопал рыжеватыми ресницами Наполеонов.
– Твою женитьбу.
– Ты с дуба свалился?!
– Я туда ещё не забирался.
– Я в том смысле, что я никогда не женюсь, – вздохнул Шура.
– Это ещё почему? – удивился Морис.
– Потому что я уже женат!
– Шутишь?
– Нисколько!
– И кто же твоя жена, которую ты так тщательно скрываешь от друзей? – усмехнулся Морис.
– Я её не скрываю, – снова вздохнул следователь. – Моя жена – моя работа.
– Да ну?
– Вам, европейцам, этого не понять. Слышал песню, которую пели солдаты в царской армии?
– Какую именно?
– Песня длинная. Но там есть такие слова: «Наши жёны – пушки заряжёны!»
– Шур!
– Чего?
– По-моему, тебе надо работать поменьше.
– Я бы и рад, батенька, – Наполеонов встал на цыпочки и похлопал Мориса по плечу, – да государева служба расслабиться не даёт. Это не то что у вас, частный сектор, – проговорил он с лёгким пренебрежением, – хочу работаю, хочу баклуши бью.
Морис не выдержал и расхохотался.
– Мальчики, – встрепенулась Мирослава, – чего это вы там друг другу такое интересное рассказываете?
– Мы говорим о работе, – важно ответил Наполеонов.
– А! Работа это то, чем мне не следует забивать свою милую женскую головку, – придав голову легкомысленность, проговорила Мирослава.
– Вот-вот, – согласился Шура охотно и, повернувшись к Морису, спросил строгим голосом: – Есть скоро будем?
– Уже всё готово. – С этими словами Морис водрузил на стол супницу и открыл крышку.
Вдохнув вкусный пар, Наполеонов спросил:
– А ты не можешь сразу в тарелки наливать?
– Я ему об этом давно говорила, – заметила Мирослава.
– Помолчите оба! Иначе готовить будете сами.
– Да мы ничего, мы это так, – быстро проговорил Шура.
Мирослава только улыбнулась.
На десерт были любимые Шурины пирожные наполеон. Увидев их, Наполеонов, как кот, зажмурился от удовольствия и тихонечко пододвинул блюдо поближе к себе. Мирослава и Морис разделили одно пирожное на двоих. Шура, как ни силился, не мог понять, как можно не любить наполеон. Утешал он себя мыслью, что ему больше достанется. И он был прав. Как правило, все пирожные именно ему и доставались.
После того как Шура допил третью чашку чая, а пирожные мог есть уже только глазами, Мирослава спросила: