– В бардачке стаканчики.
– Ничего, – ответил он, забирая у неё из рук бутылку, – я попью после вас и узнаю все ваши мысли и сердечные тайны.
– Валяй, – согласилась она.
Глава 28
Домой они вернулись только под утро. Прямо у ворот их встречал разгневанный кот.
– Солнышко, – бросилась к нему Мирослава, – прости, пожалуйста, так сложились обстоятельства.
Дон взмахнул своим пушистым хвостом и, приняв гордый независимый вид, зашагал к дому.
– По-моему, – шепнул Морис, – надо дать ему время для того, чтобы он остыл и пришёл в себя.
– Ты прав, – согласилась Мирослава.
– А меня нужно искупать, – вздохнул Морис.
– Ты говоришь так, как будто провёл время не в кабинете следователя, а в обезьяннике.
– Всё равно, – упрямо проговорил Миндаугас.
– Если хочешь, я готова тебе помочь. – В её глазах запрыгали озорные искорки.
– Спасибо за отзывчивость, – усмехнулся он в ответ, – но вынужден вас огорчить, я сам справлюсь.
– Что ж, придётся принимать душ одной, – сделала она вид, что страшно расстроилась, и тут же расхохоталась. Бессонная ночь никак не отразилась на ней. Скорее, наоборот, подняла настроение и влила новые силы.
После завтрака, который можно скорее назвать полдником, Мирослава улеглась спать и проспала до ужина. Дон, уже простивший к этому времени своей хозяйке её долгое отсутствие, спал рядом с ней. В отличие от этих двоих Морису удалось вздремнуть всего пару часов. Сначала ему казалось, что вот-вот позвонит Шура. Потом Миндаугас сообразил, что Наполеонов не позвонит им, пока окончательно не разберётся с этим делом.
После ужина Мирослава сказала:
– Жаль, что сегодня в город ехать уже поздно.
– А зачем вам в город? – удивился Миндаугас.
– Ты что, забыл, что я обещала Ивану и Никите привезти телефон?
– В общем-то, да, – признался он.
– А я никогда о своих обещаниях не забываю, – проговорила она нравоучительно, подражая голосу Шуры Наполеонова.
И вышло это у неё так забавно, что Морис рассмеялся и ответил:
– Так это вы им пообещали. А я лично ничего не обещал, так что с меня все взятки гладки.
– Всё тренируешься в употреблении русского фольклора, – поддразнила она его.
– А как же, – отозвался он, – втираюсь в доверие, хочу сойти за своего.
– И знаешь, у тебя это неплохо получается, – рассмеялась она и, став серьёзной, спросила: – Так ты едешь завтра со мной или нет?
– Еду. Вот думаю, надо им чего-нибудь домашнего отвезти.
– Чего это, интересно?
– Котлет, например, картошки тушёной, пирожков, сварю трёхлитровую банку компота.
– Слушай, Миндаугас, может, тебя пристроить на работу в какую-нибудь благотворительную организацию?
– Не надо, – проворчал он, – нас и тут хорошо кормят.
– Или ты всех кормишь, – хмыкнула Мирослава.
К Ивану и Никите они поехали, как и договорились, на следующий день и отыскали их в здании, предназначенном под снос. Мужички мирно спали валетом на старом матрасе, оставленном съехавшими жильцами на втором этаже дома.
– Просыпайтесь, сони, – громко сказала Мирослава, – встречайте гостей.
Первым проснулся Никита и долго тряс за плечо Ивана, прежде чем тот проснулся.
Волгина отдала Никите телефон:
– Вот, как обещала.
– Здорово, – обрадовался тот, – спасибо! Честно говоря, не ожидал.
– Не буду же я вас обманывать.
– Мало ли, – уклончиво отозвался он.
– Принимайте провизию, – между тем заявил Морис.
– Ой, что это?
– Вот эти два пакета, – Миндаугас отодвинул их в сторону, – разберёте потом. А вот эту сумку разгрузите сейчас, только осторожно. И пока всё горячее, садитесь есть.
Иван и Никита не заставили себя упрашивать, разгрузили сумку. В ней, кроме еды, оказались миски, половник и ложки.
– Живём, Ванятка! – радостно воскликнул Никита, разливая по мискам наваристый борщ с большими кусками мяса.
– Сто лет такой еды не ел, – отозвался Иван. И вскоре у обоих только за ушами трещало.
После первого и второго в виде гречневой каши с котлетами был душистый чай с ватрушками. Трёхлитровую банку компота из сухофруктов пока бережно разместили под окном.
– Вы давно бомжуете? – как бы вскользь спросила Мирослава.
– Я уже третий год, – вздохнул Никита. – Правда, сначала я спал в машине, а потом её пришлось продать.
– Как же вы оказались на улице?
– Это я так удачно женился, – усмехнулся Никита.
– Расскажите.
– Чего тут рассказывать – мне квартира после матери досталась, я женился на девчонке. Таней звали. Приехала из деревни, по общежитиям мыкалась. Я думал, что она мне будет хорошей женой, а она квартиру приватизировала на себя, меня на улицу выгнала.
– Чего же вы не судились с ней?
– Какое там судиться, она с участковым сошлась, и тот посоветовал мне уносить ноги подобру-поздорову. Я и унёс. Вернее, сел в свою старенькую машину и укатил. С горя запил. С работы меня попёрли. Машину продал, и вот теперь я здесь, – Никита обвёл рукой пространство комнаты, в которой они находились.
– А кем вы работали?
– Крановщиком.
– А вы, Иван?
– Я всего год скитаюсь. Работал учителем физкультуры, накостылял двум парням, что приставали к нашей молоденькой преподавательнице химии. А их папочки, как на грех, возьми и окажись шишками! Из школы меня попросили уйти. Жил я в родительской квартире с сестрой, её мужем и детьми. А тут нигде не работаю. Зять сказал, что я повис у них, как камень на шее, я и ушёл. Куда податься, не знаю. Так и оказался здесь.
– А вы это всё не сочинили? – прищурилась Мирослава.
– Так наши слова несложно проверить. Только зачем вам это?
Мирослава ничего не ответила. Посидев ещё часок в компании Никиты и Ивана, поговорив на посторонние темы, детективы распрощались с ними.
– Жалко мужиков, – сказал Морис, когда их машина отъехала от дома под снос.
– И не говори, – согласилась Мирослава.
Наполеонов позвонил через две недели, сообщил, что дело раскручивается. Взяли Аниту Трифонову, и она раскололась сразу. Зато Люция держалась чуть ли не до последнего. Пообещал, что подробнее расскажет потом.
– И на том спасибо, – сказала Мирослава.
– На чём на том? – удивился он.
– Что вообще соизволил позвонить.
– Тогда пожалуйста, – хмыкнул следователь и отключился.
Поступки Мирославы, с точки зрения Шуры, часто были необъяснимыми и непредсказуемыми. Он при любом удобном случае подтрунивал над её интуицией. К тому же раньше на вопрос, откуда она достаёт свои отгадки, она не моргнув глазом отвечала: «Из ноосферы». Кстати, это у Волгиных семейное, тётя Мирославы говорит, что оттуда она черпает свои стихи и прозу.
Жаль, что в своё время Шура, будучи мальчишкой, не удосужился спросить деда Мирославы, каким образом он, работая почти всю свою жизнь, раскручивал сложнейшие дела. По крайней мере, Шура не помнил, чтобы полковник Волгин заводил хоть раз разговор об интуиции и ноосфере. Наполеонов вздохнул. Он понимал, как бы Мирослава ни распутывала цепь преступлений, она всегда оказывалась права. По крайней мере, он не мог вспомнить, как ни старался, ни одного случая, где бы она допустила грубую ошибку и не разоблачила преступника. Вот и дело по убийству Трифонова казалось весьма сложным. Никому в голову, кроме Мирославы, не пришло, что две девушки из глухого посёлка могли разработать сложный план, после чего приехали в столицу их губернии и воплотили его в реальность. Одна выходит замуж за богача. Другая спустя полтора года становится его любовницей и убивает его. Это уже потом они рассказали следователю, как встали на путь преступления и что их к этому подтолкнуло.
Одна подруга работала гардеробщицей в поликлинике, другая курьером.
– Я не собираюсь всю жизнь подавать драные пальто старичью.
– А я не хочу пробегать до пенсии, как гончая.
Та, что работала курьером, приносила из вестибюлей фирм гламурные журналы, и две подруги вместе рассматривали их и исходили слюной и желчью от зависти.
Одна сказала другой:
– Если бы мы с тобой родились в социалистическом государстве, то, как наши мамы и бабушки при советской власти, окончили бы институты и работали в чистом месте, жили бы не хуже других. А теперь, при диком капитализме, мы с тобой никто! Две девчонки из дыры на бюджетное место никогда не попадут, хоть мы и неплохо учились в школе. А на платное отделение денег у нас с тобой нет.
– Что же делать? – спросила другая. И добавила: – Ведь денег ужасно хочется!
– Надо взять их у того, кто отнял их у простого народа! – загорелась революционным энтузиазмом первая.
– Ты хочешь сказать, грабь награбленное? – усмехнулась вторая. – Прямо как большевики.
– И чего? Моя прабабка при большевиках получала 120 рублей и каталась на свою пенсию как сыр в масле. А теперь у неё 12 тысяч. Половина уходит на коммуналку, третья часть на лекарства. Вот бабка и говорит: «Хорошо, что все зубы выпали, ем теперь мало».
– Люся! Мне так тошно от этой жизни!
– Не тебе одной! Надо ехать в мегаполис. И запомни, я теперь не Люся, а Люция! А ты не Нюся, а Анна, нет, Анита!
– Но документы…
– Нам надо их поменять.
– Как?
– Для начала мы разъедемся в разные города. Например, я в Воронеж, а ты в Свердловск. Паспорта придётся потерять и получить новые. Заодно сменить имена.
– Ты думаешь, у нас получится?
– Я уверена в этом! К тому же нам обеим повезло с внешностью. И мы без проблем воспользуемся похотливостью глупых самоуверенных самцов.
– Я боюсь, – заканючила первая.
– Тогда оставайся плесневеть здесь. Я уеду одна.
– Нет, Люся, я с тобой! Оставаться здесь без тебя мне ещё страшнее.
Сказано – сделано.
Наполеонов разговаривал с обеими из них по отдельности. Слушал их исповедь, изумлялся и ужасался.
– То есть это произошло не спонтанно, – уточнил следователь.
– Конечно, нет, – снисходительно рассмеялась Анита.