Один тореро унаследовал качества Хоселито, после чего утратил их из-за сифилиса. Второй скончался от другого профзаболевания, третий превратился в труса при первом же ранении. Из двух новых мессий я не вижу убедительности ни в Ортеге, ни в Бьенвениде, хотя болею за Бьенвениду. Это хорошо воспитанный, приятный и не тщеславный парень, только дела у него в последнее время не складываются, и я желаю ему удачи.
Пожилая дама: Вот вы всегда так: желаете человеку удачи, а сами перечисляете его ошибки, злобно критикуете. И как же получилось, сударь, что вы столь много говорите и пишете про корриду, а сами вовсе не матадор? Отчего же вы не пошли в эту профессию, если она вам так глянулась, и вы считаете себя большим знатоком?
— Сударыня, я пробовал кое-что делать, самые простые вещи, но безуспешно. Слишком я для этого старый, тяжелый и неуклюжий. Да и фигура у меня ненадлежащая — толстая там, где надо быть жилистым, — и на арене от меня толку как от боксерской груши.
Пожилая дама: Разве быки вас не поранили самым преужасным образом? Почему вы до сих пор живы?
— Сударыня, у них рога были обмотаны или затуплены, не то из меня и вправду все вывалилось бы, как из перевернутой корзинки для рукоделия.
Пожилая дама: A-а, так вы против обмотанных рогов сражались? Признаться, я была о вас лучшего мнения.
— «Сражался» — это преувеличение, сударыня. Я не сражался; меня швыряло.
Пожилая дама: Но вам довелось-таки столкнуться к быками, чьи рога не были прикрыты? Вас сильно изранило?
— Я был на арене с такими быками, однако не пострадал, хотя и покрылся синяками, когда сам себя скомпрометировал неповоротливостью. Я падал быку на морду, вцепившись в рога, словно грешник над бездной, и с такой же пылкостью. Что и возбуждало в зрителях изрядное веселье.
Пожилая дама: И как затем поступал такой бык?
— Если он обладал достаточной силой, то отшвыривал. Если нет, то я какое-то расстояние проезжал у него на голове, которой он нещадно тряс, пока другие энтузиасты тянули его за хвост.
Пожилая дама: У вас отыщутся свидетели сих подвигов? Или вы их просто выдумали как писатель?
— Тысячи свидетелей, сударыня, хотя многие, пожалуй, уже скончались от надорванных диафрагм или животиков.
Пожилая дама: Так вот почему вы решили не ходить в эту профессию! Вас осмеяли!
— Я принял решение с учетом моих физических несоответствий, совета добрых друзей, а также того факта, что с течением лет становилось все труднее выходить на арену, если только не пропустить перед этим три-четыре стопки полынной водки, которая хоть и разжигала смелость, несколько притупляла рефлексы.
Пожилая дама: В таком случае могу ли я предположить, что вы покинули арену даже в качестве дилетанта-любителя?
— Сударыня, нет таких решений, которые нельзя отменить, но чем дальше летит время, тем острее я чувствую, что должен посвятить себя искусству письма. Мои тайные агенты докладывают, что благодаря тонкой работе господина Уильяма Фолкнера издатели нынче готовы публиковать что угодно, лишь бы не заставлять тебя вычеркивать лучшие пассажи, и я с удовольствием возьмусь описывать те дни моей юности, что были проведены в наилучших домах терпимости, среди избраннейшего тамошнего общества. Нарочно оставил эту тему про запас, чтобы заняться ею на склоне лет, когда расстояние позволит рассмотреть ее получше.
Пожилая дама: А этот ваш господин Фолкнер хорошо писал о таких местах?
— О да, сударыня, просто блестяще. Его описания достойны всяческих похвал. Давненько я такого не читывал.
Пожилая дама: Непременно прикуплю его книжек.
— С Фолкнером все без осечки. А уж плодовитый!
Едва успеваешь заказать одну, тут же появляется другая.
Пожилая дама: Не страшно. Хорошего мало не бывает.
— Совершенно с вами согласен, сударыня.
Глава пятнадцатая
Изначально плащ выполнял роль средства защиты от животного. Позднее, когда фиеста оказалась формализована, плащом полагалось вести быка, выбегающего из ториля; уводить его от сбитого пикадора к тому, чья очередь выдерживать атаку; ставить быка в нужную позицию для бандерильеро, а затем и для матадора; и наконец, отвлекать его от тех тореро, кто попал в сложную ситуацию. Конечной целью и кульминационной точкой всего боя был завершающий удар шпагой, а плащ, по идее, только придатком, который помогал подготовить быка к моменту истины.
В современной же корриде важность плаща несравненно возросла, приемы работы с ним стали куда более опасны, так что момент истины — убийство — превратился в чрезвычайно запутанное дело. Матадор по очереди с другими тореро принимает на себя ответственность за отведение быка от пикадора с лошадью, а также за их защиту после бычьей атаки. Это действие — вывод быка на середину арены, а затем и помещение его в позицию для атаки на следующего пикадора — называется китэ, то есть «отвлечение». Матадор стоит в очереди слева от лошади со всадником, и тот тореро, который отводит быка от упавшего пикадора, после завершения китэ занимает конец очереди. Хотя по своей сути китэ является всего лишь защитным действием, в последнее время стало не просто модно, а прямо-таки обязательно проводить этот прием с максимально возможной быстротой, дерзостью и элегантностью. От матадора ждут, что он будет «водить» быка (не важно, каким стилем, но, как правило, все выбирают связки из вероник) не менее четырех раз и как можно ближе к себе, с предельной неподвижностью и, следовательно, риском. Нынче работу тореро оценивают и оплачивают в первую очередь по его способности вести быка плащом близко от себя, спокойно и без суеты, а навыки обращения со шпагой отошли на второй план. Возросшая важность и спрос на стиль работы с плащом и мулетой, который был изобретен (или просто доведен до совершенства) Хуаном Бельмонте, неписанное требование, чтобы каждый матадор водил быка элегантными китэ-связками, и взгляд сквозь пальцы на огрехи при убийстве, если только матадор показывает артистизм с плащом и мулетой, — вот основные изменения в современной корриде.
Если на то пошло, китэ в нынешнем виде стало едва ли не таким же моментом истины, как и собственно убийство. Современные китэ несравненно изящней любых былых приемов с плащом, да и по накалу эмоций ничуть им не уступают. Именно оттого, что требуется раздобыть животное, с которым можно проделывать такие вещи, до предела сблизившись с рогами, тореро и молятся на «прямолинейных» быков; именно современная манера работы с плащом — восхитительно прекрасная, опасная и нахальная — и поддерживает популярность корриды, не говоря уже о ее растущей прибыльности, на протяжении всего периода, когда царствует упадничество, и лишь плащ подводит к неподдельному моменту истины. Матадоры «тореарят» плащом как никогда прежде. Настоящие мастера переняли манеру Бельмонте работать на территории быка, они держат плащ низко, у них двигаются лишь руки; да они самого Бельмонте перещеголяли, вернее сказать, перещеголяют, если достанется подходящий бык. В части работы с плащом упадка не было. Как не было и Ренессанса, одно лишь постоянное, непрерывное и полномасштабное усовершенствование.
Я не буду пускаться здесь в описания различных приемов с плащом, как-то гаонера, марипоса, фарол, или, возвращаясь к старой школе, камбио де родильяс, гальео или серпентина, с той же степенью детализации, с какой изложил сущность вероники, так как заочная словесная картинка, в отличие от фотографии, все равно не позволит опознать эти приемы в действии. Мгновенная фотография нынче достигла таких высот, что глупо с ней тягаться, пытаясь что-то объяснить. Как бы то ни было, важно помнить, что вероника — это лакмусовая бумажка всей работы с плащом. Вот где сливаются воедино и великий риск, и великая красота, и чистота линий. Именно при веронике бык полностью минует человека, а в корриде величайшим достоинством обладают как раз те маневры, где бык во время атаки проскакивает мимо тореро. Практически все прочие пассы с плащом представляют собой живописные варианты того же самого принципа или более-менее жульнические фокусы. Единственное исключение мы находим в китэ дела марипоса, приеме, изобретенном Марсиалем Лавандой. Марипоса, кстати, означает «бабочка». Здесь — и фотоснимки ясно это доказывают — больше заимствовано от мулеты, нежели от плаща. Сей прием ценится, когда его выполняют медленно и когда складки плаща, напоминающие крылья бабочки, перекидываются плавно, а не хлестким отдергиванием, в то время как человек пятящимся маятником встает от животного то с одной стороны, то с другой. При грамотном исполнении каждое перекладывание плаща напоминает натураль с мулетой и столь же опасно. Из всех, кого я видел, лишь Марсиаль Лаланда умеет исполнять марипосу без огрехов. Подражатели, в особенности Висенте Баррера, этот жилистый, горбоносый валенсиец с трясущимися ногами, выдергивают плащ у быка из-под носа до того судорожно, словно их бьют током. Оно и понятно, с чего их так дергает. Ведь медленная марипоса несет с собой смерть.
Первоначально китэ выполнялись пассом типа ларга, дословно, «язык». Для этого матадор сначала собирает плащ в одну руку и затем расправляет его на всю длину перед быком, который, начав следовать за тканью, вынужден остановиться, когда человек вдруг забрасывает плащ за плечо и, картинно развернувшись, уходит прочь. Ларгу можно исполнить с превеликой элегантностью. К тому же есть масса разновидностей. Например, в коленопреклоненном положении, с выброшенной над головой рукой, в которой раскручивается плащ; будто змея, отчего этот вариант и называется ларга серпентина, т. е. «змееподобная ларга»; ну и прочие фантазии, на которые Рафаэль Эль Галло был мастак. Впрочем, для всех ларга принцип един: бык следует за свободно развернутой полой плаща, после чего разворачивается и застывает на месте, когда человек, одной рукой удерживающий противоположный край плаща, выдергивает его из поля зрения животного. Преимущество этого приема заключается в том, что бык разворачивается не столь резко, как при двуручных пассах, и, стало быть, не калечится, не теряет своей кондиционности для атак в последнем терсьо.