Эриберто Гарсиа и Фермин Эспиноса, он же Армильита Чико — два мексиканца, состоявшихся артиста с мулетой. Эриберто Гарсиа может посоперничать с любым, и в его работе нет той индейской холодности, которая столь характерна для бесстрастных, неэмоциональных выступлений большинства мексиканцев. Армильита же холоден; это смуглый индеец-коротышка со скошенным подбородком, неровными зубами, идеальным телосложением для тореро, когда ноги длиннее туловища, и он один из поистине великих артистов с мулетой.
Никанор Вильялта, заполучив быка, который атакует в лоб Достаточно уверенно, чтобы матадор мог держать ступни вместе, работает рядом с животным, постепенно распаляясь, входя в раж, сам начинает выписывать дуги, все ближе подставляя живот рогам, а своими удивительными запястьями, что управляют мулетой, заставляет и быка бегать вокруг себя кругами, раз за разом, пропускает его до того близко к груди, что бык порой задевает его плечом, а рога настолько близки к брюху, что после боя, в гостинице, на коже можно видеть следы, и это не преувеличение; я сам их видел, только решил было, что их оставили комельки бандерилий, потому что он пропустил быка так близко, что шкура испачкала ему рубашку кровью; но нет, это были следы оснований рогов, которые летали в такой близи, что мне приглядываться не хотелось. Когда он выполняет фаэну блестяще, это сплошной героизм; героизм и то волшебное запястье, которые заставляют тебя закрывать глаза на непревзойденную топорность, что он демонстрирует со всеми быками, не позволяющими ему держать ступни вместе. Великолепные фаэны Вильялты можно видеть в Мадриде; туда специально для него поставили больше торо браво, чем для кого бы то ни было еще. Всякий раз, когда ему достается сложный бык, можно не сомневаться, что Вильялта будет нескладным как богомол, но тут нельзя забывать, что эта неуклюжесть обусловлена его телосложением, а вовсе не трусостью. Из-за своих физических особенностей он умеет быть изящным, лишь поставив ступни вместе, и хотя неуклюжесть в случае изящного от природы тореро есть признак его паники, у Вильялты это означает всего лишь, что ему попался бык, для работы с которым он вынужден расставлять ноги. Но если увидишь бой, где у него получается держать ступни вместе, где при атаке быка он гнется словно деревце в бурю, где он заставляет его кружить вокруг себя вновь и вновь; где он входит в такое упоение, что встает на колени перед только что укрощенным быком и кусает ему рог — вот тогда простишь ему и шею, которой его наградил Господь, и мулету размером с простыню, и ноги длиной с телеграфный столб, потому как в странной смеси его телесных черт таится столько доблести и пундонора, что их хватит на дюжину тореро.
Каэтано Ордоньес, он же Ниньо де ла Пальма, был способен в совершенстве управляться с мулетой в любой руке, являлся великолепным исполнителем с великим артистическим и драматическим чутьем в фаэне, но уже не смог повторить былое, когда обнаружил, что быки не только катают на своей холке пять тысяч песет, но и носят в рогах неизбежную госпитализацию и весьма вероятную смерть. Песеты его интересовали, но он не хотел приближаться к рогам, в чьих кончиках таилась расплата. Чтобы прийти к человеку, смелость преодолевает короткое расстояние: от сердца до головы, но вот как далеко она уходит, не знает никто; может, в кровопускание, или в женщину, но куда бы она ни уходила, в этот период лучше не заниматься корридой. Порой ее возвращает новая рана; первая приносит с собой страх смерти, а вторая может забрать его, или бывает так, что страх смерти забирает какая-то женщина, а другая женщина его возвращает. Тореро остаются в деле, опираясь на свои навыки, знания, умение ограничить риск и надежду, что смелость все-таки вернется, что она порой и проделывает, хотя в большинстве случаев нет.
Ни Энрике Торрес, ни Викгориано Роже (Валенсия II) так и не овладели мулетой по-настоящему, и как раз это не пускает их дальше, раз уж оба способны, если оказались в ударе, показать себя замечательными артистами с плащом. Луис Фуенгес Бехарано и Диего Маскарян, он же Фортуна, очень храбры, очень подкованы в своей профессии, способны укротить трудных быков и показать компетентное выступление с любым животным, но только вот стиль у них тяжеловесный и ничем не выделяющийся. Фортуна более старомоден, нежели Бехарано, чья манера есть всего лишь дурная современная мода на трюкачество, однако оба не уступают друг другу в храбрости, профессионализме, удивительном везении и отсутствии гениальности. Это матадоры, на которых есть смысл ходить в случае заурядных или трудных быков. Там, где стилисты ничего не станут предпринимать, они дадут тебе компетентный бой со всеми дешевыми потугами на сенсационность и театральность, куда будет подмешана пара-другая подлинно эмоциональных моментов. Из тройки наилучших убийц в корриде, а именно, Антонио де ла Аба (Сурито), Мартин Агуэро и Маноло Мартинес, лишь Мартинес способен дать некое подобие фаэны с мулетой, и ее успех целиком продиктован его смелостью и рискованностью, а не подлинным умением обращаться с этим куском саржи.
Из остальных тридцати четырех полных матадоров в строю лишь несколько имен заслуживают упоминания. Среди них Андрес Мерида из Малаги: высокий цыган с отсутствующим выражением лица, гений по части плаща и мулеты, и единственный тореро из всех мною виденных, кто на арене смотрится совершенно отвлеченно, будто размышляет о каких-то очень далеких и не относящихся к корриде вещах. Он склонен к припадкам ужаса до того полного и всеобъемлющего, что для них не найдется подходящего слова, но если бык не лишает его уверенности, зрелище может выйти чудесным. Из троицы настоящих цыган — Каганчо, Хитанильо де Триана и Мерида — больше всех мне нравится Мерида. Он столь же изящен, что и остальные, но с неким оттенком гротескности, которая в сочетании с характерным рассеянным видом является в моих глазах наиболее привлекательной чертой у всех цыган на арене после Эль Галло. Самый талантливый из них — это Каганчо. Хитанильо де Гриана обладает самой большой отвагой и честью. Прошлым летом я от нескольких человек в Малаге слышал, что Мерида в действительности не цыган. Если это правда, его дар подражания превзошел оригинал.
Сатурио Торон — великолепный бандерильеро, очень храбрый, обладатель наихудшей, самой невежественной и опасной манеры работы в качестве матадора из всех, кого я видел. Поработав в роли бандерильеро, он в 1929-м принял шпагу начинающего матадора и показал славный сезон благодаря личной доблести и редкостной удаче. В 1930-м был официально переведен в полные матадоры в Памплоне при поручительстве Марсиаля Лаланды, и на третьем же бою получил серьезное ранение. Если его вкус улучшится, он, возможно, сумеет очистить свой стиль от провинциальной вульгарности и поймет, как именно надо сражаться с быками, но, судя по тем его выступлениям, что я видел в 1931-м, его беды непоправимы, так что я могу лишь надеяться, что быки его не погубят.
В этом перечне тех, кто начал, обещая стать замечательным матадором, и закончил неудачами или трагедиями, двумя важнейшими причинами поражения, если не считать злосчастья, являются отсутствие артистизма, которое не восполнить одной лишь доблестью, и страх. Два поистине храбрых матадора, которые тем не менее потерпели фиаско в карьере из-за скудности своего репертуара, это Бернард Муньос, он же Карничерито, и Антонио де ла Аба по прозванью Сурито. Еще один настоящий храбрец, причем с более богатым репертуаром, чем у этих двоих, так что он может чего-то добиться, хотя ему несколько мешает невысокий рост, это Хулио Гарсиа, он же Пальменьо.
Помимо Доменико Ортеги, о ком я уже писал в другом месте этой же книги, к новым матадорам, обладающим хоть какой-то репутацией, относится и Хосе Амрос с его характерным «резиновым» стилем — позволяющим ему как бы вытягиваться подальше от быка, словно его сделали из эластичных лент — и вечным второсортным рейтингом, если не считать его уникальной «резиновости»; Хосе Гонзалес, прозванный Мексиканским мясничком, тореро-индеец, воспитанник школы бесшабашных сорвиголов, которые едят быков живьем, и хотя он чрезвычайно отважен, неплохо работает с бандерильями, талантлив и очень эмоционален, он не задержится с нами надолго, если с матерыми быками будет идти на тот же риск, какой демонстрирует с молоденькими бычками, а поскольку он приучил своего зрителя к столь ярким сенсациям, то практически наверняка потеряет популярность, когда перестанет отчаянно рисковать; ну и самый многообещающий из всех новых имен — это Хесус Солорсано. Хесус, или Чучо (это уменьшительная форма его имени, если вы не знали), родился в Мексике, но не индеец; он состоявшийся тореро, отважный, артистичный, эрудированный, съевший собаку во всех аспектах своей профессии, за исключением одной мелочи, а именно дескабельо, то есть добивающего удара, и при этом полностью лишен индивидуальности. Такой недостаток трудно анализировать, но как минимум возникает впечатление, что он состоит из своего рода виноватой, робкой, несовершенной, нахохленной манеры держаться, когда Хесус не имеет дело с быком напрямую. Среди тореро бытует поговорка, что страх лишает характера, в смысле, если тореро дерзок и самонадеян, или же уравновешен и элегантен, страх отбирает эти черты; но Хесусу, похоже, и терять-то нечего. И все же, работая с быком, в котором уверен, он идеален во всем, что делает; так, он вонзил лучшую пару бандерилий, двигаясь к нему медленно, шаг за шагом на манер Гаоны, выполнил лучшую и самую медленную работу с плащом, выдал самую близкую и наиболее эмоциональную фаэну с мулетой из всех, что я видел за весь сезон 1931 года. Отрицательная сторона его манеры заключается в том, что, блестяще отработав с животным, стоит ему отойти от него на шаг, как его тут же охватывает понурая апатия, а лицо застывает маской; как бы то ни было, он чудесный тореро, обладающий эрудицией, великим искусством и доблестью.
К двум другим новым матадорам принадлежат Хосе Мехьяс по прозвищу Пепе Бьенвенида, младший брат Маноло, причем он смелее и более склонен входить в запал, нежели его старший брат, обладает широким и зрелищным репертуаром, очень привлекательной самобытностью, однако уступает Маноло по части артистизма, знаний о безопасном установлении господства над быком, хотя со временем это может к нему прийти; и Давид Лисеага, молодой тореро-мексиканец, который неизмеримо опытен с мулетой, не обладает ни стилем, ни навыками работы с плащом, и, как ни странно для мексиканца, посредственен с бандерильями. Это я пишу заочно, на основе мнения людей, которым доверяю, они-то его видели, а вот я еще нет. В 1931-м он выступил в Мадриде лишь дважды; один раз в качестве новильеро, но в тот день я ездил в Аранхуэс на Ортегу, и еще раз в октябре, при посвящении в полные матадоры, когда я уже покинул Испанию. Но он весьма популярен в Мехико, и желающие узнать его поближе наверняка смогут сделать это в Мексике зимой.