Кстати, в эпоху, когда дон Индалесио Москвера взялся продвигать мадридскую арену и в корриде его не интересовало ничего, кроме размера быков, статистика доказывает, что быки в Мадриде были крупны как никогда.
Примерно в то же время в Мексике погиб Антонио Монтес, и народ тут же осознал, что как раз он-то и был подлинным героем своего времени. Серьезный и всемогущий, никогда не подводивший публику, Монтес был убит небольшим, длинношеим мексиканским бычком со впалыми боками, который не стал следовать за мулетой, а взял да вскинул голову, когда в него вонзилась шпага. Когда Монтес развернулся, чтобы выскочить из своеобразного «ухвата» из рогов, правый рог попал ему точнехонько между ягодиц, вскинул в воздух и понес будто сидящего на стуле (рог, кстати, вошел полностью, до основания); бычок пробежал так метра четыре и свалился замертво. Монтес прожил еще четыре дня.
Тут на сцену выходит Хоселито, которого в начале карьеры прозвали Пасос-Ларгос, дословно «Широкие шаги», и на него набрасываются все почитатели Бомбиты, Мачаквиты, Фуэнтеса и Висенте Пастора, которые, к счастью, успели уйти на пенсию и, стало быть, оказались несравнимыми, а заодно и несравненными. А про Бельмонте Гверрита заметил, мол, если хотите посмотреть на него, делайте это поскорее, так как он-де долго не протянет; никто не может работать столь близко к быкам. Когда тот стал работать еще ближе, все обнаружили, что быки-то, естественно, не что иное, как жалкие пародии на исполинских животных, которых он, Гверрита, убивал в свое время. Газеты признавали, что Хоселито весьма хорош, но при этом указывали, что он умеет втыкать бандерильи только под правую руку (не забывая опять-таки напомнить про быков-недомерков); убивает настолько высоко вскинутой шпагой, что кое-кто утверждал, будто он выдергивает ее из собственного темечка, хотя другие держались точки зрения, что она была продолжением его носа; и еще — ей-богу, не вру! — его освистали и закидали подушечками в последний день мадридских выступлений, 15 мая 1920 года, когда он работал со своим вторым быком, успев получить отрезанное ухо от первого. Так ног, ему заехали в лицо кожаной подушечкой, покамест толпа орала «¡Que se vaya! que se vaya!», что можно перевести как «Чтоб его духу здесь больше не было!». На следующий день, 16 мая, он погиб в Талавера-де-ла-Рейне; рог прободал ему подбрюшье, так что кишки вылезли (и он не смог удержать их обеими руками; скончался от травматического шока, пока врачи работали над раной; лицо его ни операционном столе было таким безмятежным после смерти; есть снимок с его свояком, склонившимся над изголовьем смертного одра, с носовым платком у глаз; на улице толпа воющих цыган, к которым присоединяются все новые и новые рыдальщики; а вот Эль Галло, в одиночку, весь потерянный, бродит кругами у часовни, страшась зайти и увидеть родного брата мертвым; бандерильеро Альмендро причитает: «Говорю вам, уж если его убили, нас и подавно прикончат! Вот попомните мои слова!»), и пресса тут же объявила его величайшим тореро всех времен; даже выше, чем Гверрита, Фраскуэло, Лагартихо, если верить все тем же людям, которые при жизни на него нападали. Бельмонте вышел на пенсию и немедленно превзошел даже Хосе, а когда вернулся после смерти Маэры, то народ обнаружил, что он, оказывается, лишь наглый, охочий до денег эксплуататор некогда великого имени (не спорю, в тот сезон для него действительно специально отбирали быков), провыступал еще с годик (клянусь, лучший в его карьере), когда сражался со нсеми быками без каких-либо требований к их размеру, показал полный триумф во всем, включая закалывание (чего раньше никак не мог освоить в полной мере), но весь тот сезон газеты не оставляли на нем живого места. После почти что смертельного ранения вновь ушел на пенсию, и все современники хором сказали: он-то и есть величайший из ныне живущих тореро! Вот такая картина царит у нас в корриде, и я понятия не имею, каким на самом деле был Педро Ромеро, пока не прочитаю о нем отзывы современников до, в течение и после окончания его карьеры, хотя я очень сомневаюсь, что таких отзывов найдется достаточно много (пусть даже в письмах друзьям), чтобы можно было составить по-настоящему объективное мнение.
Судя по различным источникам и мнениям современников, которые я читал, эпоха крупнейших быков и воистину золотой век мадридской корриды пришлись на период выступлений Лагартихо и Фраскуэло, которые считались величайшими тореро за последние шестьдесят лет вплоть до появления Хоселито и Бельмонте. Время Гверриты не было золотым веком, и на него ложится ответственность за внедрение моды на быков помельче да помоложе (я проверил и живые веса и снимки), и за те двадцать лет, что он провел на арене, у него был лишь единственный по-настоящему отличный год, а именно, 1894-й. Крупных быков вернули в период Мачаквито, Бомбиты, Пастора и Эль Галло, после чего их габариты вновь заметно уменьшились в золотой век Хоселито и Бельмонте, хотя те не раз сражались с действительно крупными животными. В настоящее время матадорам без имени достаются матерые быки, ну а быки поменьше и помоложе, идут для тех, кто достаточно влиятелен, чтобы с их мнением считались при отборе. Зато в Бильбао никто не обращает внимания на матадоров, и тамошние быки всегда крупные; как правило, андалусийские животноводы отправляют свои наилучшие и наимощнейшие экземпляры на июльскую ярмарку в Валенсию. Я своими глазами видел там триумф Бельмонте и Марсиаля Лаланды с быками, крупнее которых, пожалуй, не было за всю историю валенсийской арены.
Этот исторический экскурс начался словами сожаления по поводу отошедшей в прошлое практики убийства в манере ресибьендо, которая, если повторить ту же мысль конспективно, исчезла оттого, что ее ни преподавали, ни практиковали, поскольку этого не требовал зритель; ну а раз эта вещь технически сложна, ее надо отрабатывать раз за разом, в ней надо тщательно разобраться, мастерски освоить: ведь она слишком опасна, чтобы ее можно было реализовать как импровизацию. Кабы эта техника до сих пор входила в арсенал типичных приемов, то была бы вполне доступна, но только в том случае, когда быков подводят к концу схватки в надлежащей физической форме. Однако любой суэрте, который можно заменить чем-то гораздо менее опасным и в то же время похожим с точки зрения интереса публики, безусловно вымрет, если только зритель не станет его требовать вновь.
Для правильного исполнения волапье необходимо, чтобы бык всем своим весом опирался на ноги, причем его передние конечности должны быть в этот момент сведены вместе и располагаться параллельно друг другу. Если же одна нога окажется вынесена вперед, то соответствующая лопатка тоже подастся вперед, и «окошко», сквозь которое должна пройти шпага — по своей форме оно напоминает сложенные совком ладони со слегка расставленными запястьями, — так вот, «окошко» это закроется точно так же, как сойдутся вместе ладони, если одну из них сдвинуть вперед. Когда ноги у быка стоят не вместе, это «окошко» сужается, так как лопатки сведены ближе друг к другу, ну а при широко расставленных ногах оно может закрыться полностью. Шпага должна проникнуть в тело именно через это «окошко», к тому же ее погружению не должны мешать ни ребра, ни хребет. Чтобы облегчить проникновение и повысить шансы поражения аорты, лезвие шпаги слегка изогнуто возле кончика. Когда человек сокращает дистанцию и закалывает быка спереди, подавшись вперед левым плечом, то при ударе между лопаток он автоматически попадает в пределы досягаемости рогов; мало того, он вообще должен нависнуть над правым рогом в момент втыкания лезвия. Если при этом его левая рука, крестом перекрывающая туловище мулетой, которая практически касается земли, не сможет вынудить быка опустить голову, человек будет распорот. Чтобы избежать этой чрезвычайной опасности, которой матадор подвергает себя всякий раз, когда совершает закалывание по всем правилам, многие тореро делают «обрисовку» на значительном удалении от быка, чтобы тот, увидев приближение человека, сам бросился в нападение, а матадор, пересекая линию его атаки правым — не левым! — плечом вперед, попытается вонзить шпагу так, чтобы вообще не оказаться в пределах досягаемости рогов. То, что я сейчас описал, есть самая циничная форма неряшливого убийства. Чем ближе к голове оказывается вонзенная в шею шпага и чем она ниже в сравнении с уровнем загривка, тем меньшему риску подвергает себя человек и тем выше вероятность гибели быка, так как лезвие при этом проникает в легкие, перебивает яремную вену или, скажем, сонную артерию да и прочие жизненно важные кровеносные сосуды шеи, до которых можно добраться шпагой, не подвергая себя риску.
Именно по этой причине о качестве убийства судят по месту вонзания шпаги и по манере сближения с быком, а вовсе не по результативности. Успешное закалывание с первого же удара не приносит никаких очков, если только шпага не оказалась между лопатками, а человек при этом находился в пределах досягаемости рогов.
Далеко не раз на юге Франции, а порой и в тех испанских провинциях, где коррида редкость, я видел матадоров, которым рукоплескал зритель за убийство с первого удара, хотя этот Тореро рисковал не больше, чем живодер на бойне: он вообще не подвергал себя опасности, а просто ткнул шпагой в незащищенную и легко ранимую точку. Причина, почему человек должен убивать быка между лопатками, состоит в том, что бык способен защитить эту область, и она становится доступной лишь тогда, когда тело матадора оказывается в пределах досягаемости рогов, да и то если он сократит дистанцию по правилам. Закалывание в шею или, паче того, в бок, который бык не может защитить, это уже преступное умерщвление.
Убийство между лопатками требует от человека пойти на риск, здесь нужны отработанные навыки, чтобы избежать гибели. Если человек использует эти навыки для грамотного и решительного сближения, подставляет свое тело под удар рогом, но при этом и защищается левой рукой, то он отличный мастер. Если же он применяет свои навыки для мошенничества, лишь бы угодить шпагой в нужное место, не подставляя себя под удар, то, какими бы успешными ни были его результаты, он всего лишь умелый истребитель быков, а вовсе не убийца.