– Опять вчера глаз покраснел. Лиза, обработай окуляры микроскопа чем-нибудь, а то там кто-то живет. Чем-чем, не знаю чем, трусь об окуляры всю операцию. А потом глаза краснеют и чешутся. Ну может, и аллергия. Ток. Ток. Тахокомб открывай сразу. Тут может подкравливать. Ток. Шарик. Скальпель. Ножницы. Не режут, дай золотые. Хорошо. Подсоси. Вон как вена идет. Где-нибудь там она впадает. Нажми, я зафиксирую. Ток. Ток. Почисти рядом. Подрезать надо. Ножницы. Подшиваем дуру. Дмитрий, ты помнишь? Ах да, Дмитрий кого-то в травмпункт повез. Ток. Ток. Вену коагулируем. Ток. Ток. Подшили. Нечистая кора, куча грануляций, поэтому колупаемся. Здесь помыть. Где-то вот здесь моторная кора должна быть. Ватник. Кость дай, которую при трепанации убрали, я коронарный шов гляну. Вот извилина, которую надо удалять. А здесь должен быть мотор. Свет выключите, аласенс же. Светится? Светится. Я сейчас заднюю границу еще раз гляну. Вену я нашел. А в темноте вы можете стимулировать? Хорошо. Позовите санитарку, пусть все время стоит, мы же включать-выключать свет будем. Я ставлю стимулятор. Будет голень и бедро скорее всего. Всё, можно? Я встал на предполагаемую зону ноги. Стою.
– Стопа. М-ответ хороший со стопы.
– Сдвинулся чуть в сторону. Стою.
– Стопа и голень.
– Сдвинулся. Стою.
– Голень.
– Хорошо, а вот здесь? Нет? Правильно, и не может быть, я в стороне встал. А здесь?
– Голень.
– Здесь.
– Голень.
– Смотрите, здесь голень все время повторяется. А здесь?
– Сомнительная стопа.
– Повторим на всякий случай. Стою.
– Стопа.
– Стою.
– Стопа и голень.
– Стою.
– Сомнительная стопа.
– Вот смотрите: вот тут четкая стопа, здесь стопа и голень, здесь голень, а здесь сомнительно. Ну хорошо, этот кусочек тоже оставим.
– Релаксанты можно вводить? Мониторинг окончен?
– Да, всё, мониторить больше не будем. Ватники ставлю. Здесь голень была на 1,5 миллиампера. Ставим. Здесь стопа. Мы смотрели на 5 миллиампер, это 5 миллиметров до тракта.
– На тракты монополяр надо.
– Ну хорошо. Сейчас картинку еще раз гляну. Нет, тракты в стороне остались. Это кора отвечала.
– Реланиум добавим. Релаксанты давай в систему и частыми каплями.
– Спасибо, Олег, отличный наркоз, я все видела.
– Ток. Ток. Тут извилина заканчивается и еще что-то начинается… но тут ответа не было. Ток. Ток. Тут давай ватник поставим, побольше зона. Ну-ка, посмотрим, какого цвета мозги. Свет выключите, я флюоресценцию включу. Светится. Ага, вот здесь еще. Она и должна светиться по-хорошему. Ну вот я тут разворошил, тут ответов не было никаких. Ток. У-у, а вот тут как светится. Она тут и по цвету другая. Ток. Вон очаги накопления, убираем. Вот это надо как-то отодрать. Ток. Ток. Хвост. Полей. Картинку гляну. Ток. Вот это всё мы должны убрать, не заходя на то, где был ответ. Как вот он еще это перенесет. Ну я все выделил, поехали. Ультразвук. Ток. Ток. Хвостик. Тут какая-то артерия. Выделяем. Хвост. Пережгу я это. Ток. Ток. Ток. Ультразвук. Этот кусок на гистологию. Он самый информативный, светящийся. Хвост новый. Ультразвук на 40. Посветим. Нигде уже не светится? Вот тут немножко. Главное – ничего не оставить. Вот там где-то валялась артерия, я помню. Вот она. Плохо то, что не вся опухоль светится. Она и на МРТ неравномерно контраст копит. Значит, и светится не везде. Свежий хвост. Вот тут где-то я арахноидальную оболочку оставил. Практически все. Лишь бы… ну, будем надеяться. Вот моторная кора, с которой был ответ, мы ее не тронули. Значит, все будет хорошо. Гемостаз.
Глава девятнадцатая. А в это время в поликлинике
Александр Сергеевич (но не Пушкин) открыл ключом дверь кабинета «Прием нейрохирурга» и неодобрительно посмотрел на пятерых человек в очереди. До начала рабочего дня оставалось еще минут двадцать – и зачем приходить так рано? К началу приема эти пятеро превратятся в пятнадцать, а там и пойдет.
Он прошел в кабинет, поставил за стол портфель – натуральная кожа и выглядит, как будто приобретен в лондонском магазине «Дебенхемс». Правда, Александр Сергеевич честно улыбался и говорил, что портфель куплен в отделе «Мир сумок» универмага «Радуга», но ему не верили. Потом надел белоснежный, хрустящий от крахмала халат. Александр Сергеевич (хоть и не Пушкин) на обычном поликлиническом приеме выглядел так же импозантно, как на своих иностранных конгрессах: белоснежная рубашка, иногда в тончайшую полоску, английский галстук из магазина «Хоус и Куртис», золотые запонки, огромный золотой перстень размером с фрезу-перфоратор от краниотома (историческая вещь, подарок от уралмашевских «братков» в лихие девяностые, когда Александр Сергеевич удачно прооперировал какого-то крутого деятеля). Александр Сергеевич – большой человек, нейрохирург, доктор медицинских наук, профессор. Сейчас он уже не оперировал. В какой-то момент сказал себе: «Все. Теперь ребята работают лучше меня», – и ушел на куда менее престижный и хуже оплачиваемый поликлинический прием – тут же, в онкоцентре. Не каждый нейрохирург найдет в себе силы самому уйти из операционной по достижении определенного возраста, многие цепляются за скальпель до последнего. Операционная – это немножко наркотик.
До начала приема десять минут. Александр Сергеевич приоткрыл окно – проветрить, включил компьютер, выбрал иконку «Медофис», посмотрел, кого на сегодня девочки в регистратуре записали на прием. Потом перевел взгляд на окно – надо закрыть, дует сильно, хотя щель маленькая.
За стеклом белело нечто знакомое. Александр Сергеевич за пятьдесят лет работы видел это сотни раз, может, тысячи.
– А, привет, – равнодушно сказал Александр Сергеевич Смерти. – Ты таки заявилась, вот прямо я тебя приглашал, да? Ну заходи, что с тобой сделаешь. Против смерти не попрешь, как говорил мой папа, тоже всю дорогу хирург, а он в смертях разбирался. Вон ко второму компьютеру садись, поработаешь за медсестру – Лена на больничном. Будешь записывать на госпитализацию, направлять на КТ и МРТ. Вдвоем с тобой мы быстро раскидаем всю очередь. И еще не забывай тем, кто ложится на операцию, давать подписать информированное добровольное согласие на все виды медицинских вмешательств, включенных в перечень, потом информированное добровольное согласие на обработку персональных данных, потом информированное добровольное согласие на видеонаблюдение, потом информированное добровольное согласие на операцию, потом информированное добровольное согласие на наркоз… Э-э-э, ты куда? Я еще не все перечислил! Ты таки меня бросаешь? Так не честно, мы так не договаривались. Я что, сам должен заполнять все эти бумажки? Ладно, согласие на наркоз возьмет анестезиолог… ты все равно не хочешь?
Смерть в ужасе шарахнулась от Александра Сергеевича и исчезла в рассветном сумраке.
– А то помогла бы, – безнадежно сказал ей вслед Александр Сергеевич. – Хоть какая-то от тебя польза.
Он вздохнул и нажал кнопку. В коридоре загорелась лампочка «Входите», и первая пациентка просунула голову в дверь:
– Можно?
– Можно, куда ж деваться, – развел руками Александр Сергеевич, и прием начался.
– Здравствуйте, что случилось? Да. Да. И сильно шатать стало? Да, МРТ тоже похуже. В областной больнице отказались оперировать? И правильно отказались. Да-да, такое количество очагов не удалишь, только навредишь вам. И когда вы от нас выписывались, вам это сказали. Нет, очаги никуда не делись. Нет, только симптоматическое лечение. Это значит что болит, то и лечим. Невролог по месту жительства… ну да, он правильно лекарства выписал. Нет, зря вы говорите, что он ничего не соображает, вполне грамотно назначено. Вы ведь были и в областной больнице, вам то же самое сказали. У вас же стабильное состояние… ну, хуже ходите, но ведь ходите же. Никто операцию делать не будет, там десятки очагов в головном мозге, их не вырезать. А кто говорит про рак? У вас нет рака. У вас демиелинизирующее заболевание. Оно вообще в онкоцентре обычно не лечится. Если делать операцию – просто угробим, а вам еще жить да жить. Какая старость, вам всего 68 лет! Следующий!
– Здравствуйте, проходите. Присаживайтесь. Да, я помню, вы в прошлый раз пришли без старых снимков, а сегодня принесли? Как себя чувствуете? Сознание больше не теряете? А нога когда болеть начала? Ну это не связано с нашими болячками. Конечно, нога заболит, если вы на нее упали и ушибли. И бок ушибли? Ну это совсем не нейрохирургия. В травмпункте были? Сказали, что перелома нет, ушиб? Хорошо. Итак, вы наблюдаетесь с 2003 года, это уже 17 лет. Операцию больше не делали, только химиотерапия. Хорошо. Головные боли утром? Вечером? А давление мерили, когда голова болит? Ах вот как, 170 на 110, ну так что вы хотите от бедной головы, любая голова заболит при таком давлении. Займитесь-ка давлением, нам с вами инсульт вообще не нужен. Давайте-ка повторим МРТ, я вас записываю на седьмое. Старые снимки все с собой взять. Нет, всё бесплатно, как и было. Ну, пока все хорошо, состояние стабильное. До свидания. Следующий!
– Здравствуйте, проходите. Как вас много. Это группа поддержки? Садитесь. И вы все тоже садитесь, на кушетке как раз поместитесь. В регистратуре были? Хорошо, давайте карточку. Илья Владимирович, что заставило вас к нам обратиться? А боли где-то есть? Только «ноги отстегнулись»? А когда началось? Примерно хотя бы – неделю, год? А похудели тогда же? Чем болели в жизни? Травма позвоночника в 1990-м – какая травма? Туберкулеза не было? Онемения нет? Задержки мочи нет? Смотрите сюда за молоточком. Теперь сюда. Руки вытяните вперед. Держать, держать, не ронять. Правая рука травмирована? Да, видно. Руки на коленки положите. Теперь вашу МРТ посмотрим. Так. Так. Так. А гормоны делали? Дексаметазон внутримышечно не назначали? Не помните, ну ничего. А вы кто? Племянница? Вот вы не видели его два года, он сильно похудел за эти два года? Так. А вы кто? Дочь? Я понимаю, что живете не вместе, но встречаетесь же. Когда он так резко похудел? А почему, когда его десять лет назад сюда к нам направляли, вы не приехали? Что значит «ничего не болело»? Что-то, значит, тогда уже было подозрительное, если доктор в вашем городе направил к нам, вот запись 2009 года, а сейчас на носу 2020-й. Хорошо, Илья Владимирович, я вас посмотрел, т