– Вот хорошо. Спасибо.
Долго молча сверлит.
– Как это все еще заживать будет.
– Как-нибудь. Молодая же.
– Молодая, да эндокринная система ни к черту.
– Да она уже столько гормонов получила за свои шесть операций.
– Аня, она дергается.
– Я добавлю эсмерон.
– Нельзя! Мониторинг тут же встанет.
– А что делать? Ничего больше не сделать.
– Да прямо не сделать. Добавить пропофол, фентанил. Не надо эсмерон!
– Я уже ввела. У них все равно еще доступ.
– Очень хочется русскими словами сказать все, что я об этом думаю. Ну все, на час мы ничего не видим, потому что Анечка ничего не соображает в наркозе при мониторингах. Я тогда на час ухожу.
Варвара пришла через час.
– Это вы вот тут уже?
– Да, уже опухоль.
Долго выделяют в молчании.
– Ира, в двойку! Дай перчатку. Нет, коричневую, резинку отрезать.
– Ножницы. Прямые. Маленький ватник. Ножницы еще. Ток. Ток. Ток. Ватник.
– Такой же?
– Чуть поменьше.
– Пальцем шевельнула. Заглубитесь.
– Где бы она ни оперировалась, нигде, заразы, не делали снимки сразу после операции. Удалили, не удалили – непонятно.
– Ну вы удаляете уже или нет? До восьми, что ли, тут сидеть?
– Нет, еще выделяем.
– Варвара Вадимовна, эсмерон-то, наверное, вышел?
– Да вышел, но я ничего не вижу. На М-ответ я не надеюсь, раз такой парез в ногах, но на интерференционной-то миографии должны быть сигналы. Пока ничего не вижу.
– Хвост надо?
– Нет пока.
Выделяет долго.
– Дай еще ватник. Вот тут, в верхнем краю. Отсос. Ватник неплетеный. Нет, пока не надо.
– А надо будет?
– Да. Позже. Ножнички. Дай средние. На гистологию. Ватник.
– Ирина, принеси баночки для гистологии.
– А, удаляете, да? Пульс снизился до 109, класс.
– Отсос.
– У девочки еще такой метаболизм высоченный. Как успехи?
– Удаляем потихонечку.
– Совсем потихонечку?
– Ну тут все в рубцах, седьмая операция, быстро не сделать.
– 400 пропофола. Ах ты собака! Да блин, кто так делает ампулы! Это какую силу надо применить, чтобы вскрыть. Сейчас мы ей покажем, сейчас…
– Это как же Ане ипотеку на 20 лет дали? Это что, она до 74 лет будет работать? Мы же с ума сойдем.
– Ну, Исаакич же работает.
– Исаакич нормально работает.
– Исаакич сказал, что в апреле уйдет. Сертификат кончится, а продлевать не будет. Я бы тоже ушел, если бы был источник средств. Достало все.
– Ну у вас же есть пенсия. Ни в чем себе не отказывайте.
– Профессиональное выгорание теперь в списке болезней. Больничный могут дать.
– Мне купите новый ИОМ, так у меня тут же выгорание пройдет.
– Кто тебе купит. Вон лифты не могут купить.
– Лиханов звонил. У него в отделении два хирурга уволились, так меня зовет. Обещал и краниотомы, и дрели, и луну с неба. Не то что у нас.
– Анечка, иди отдыхай, мы тут сами. Иди, иди.
– Вы пропофола сколько всего сделали?
– 1200.
– Наконец-то реакция с L2 справа. Ну слава богу, а то я уж думала, ничего не будет. О-о, и с L3L4 справа тоже. Очень маленькая реакция.
– Помочь? Я свою операцию закончил.
– Да нет, Мигель, спасибо. Тут нечего держать или тянуть. Убираем помаленьку.
– Ирина, воды. И на ламинопластику все.
– А что первая операционная делает?
Глеб (заглядывает): Ну что, стабилизировалось?
– Так на бета-блокаторах.
– А-а. Приедет в палату, опять 150 будет. Много убрали-то?
– Да не больше половины. Она медленно убирается.
– Может, вторым этапом?
– Варвара Вадимовна, вы, наверное, уже не понадобитесь, я верх отработал, а внизу все равно сигнала не будет.
– А завтра по плану что?
– Две головы.
– А какие?
– Да страшные бошки. Одна в реанимации лежит, а вторая тоже рецидив, тромбоцитопения. А Фахруллин с сахарным диабетом первого типа.
– Хирурги вообще Фахруллина не хотели оперировать, домой хотели отпустить.
– Их Олег уговорил и Глеб. Говорят, что он лежит в отделении, помирает, а так хоть минимальная надежда.
– Что-то я не могу больше. С девяти работаем, внимание рассеивается. Давайте сейчас зашьемся, а завтра закончим. Я еще только половину убрал, а времени пятый час. Боюсь, испорчу все.
– А удаляется?
– Да нормально удаляется, медленно только. Не верю я, что в ноябре ей все удалили. Такая опухоль не могла с ноября вырасти. Завтра закончу.
– Варвара, севоран можно вводить? Сколько зашиваться будем?
– Можно всё что угодно. Я электроды уже снимаю.
– Часа два будем зашиваться. К шести закончим.
– Ладно, я ухожу. Ну что же, Кирилл Саныч, мне с вами было сегодня интересно.
– А нам с вами было спокойно.
«А ведь он серьезно это сказал, – подумала Варвара. – Правда, я же ему вообще-то жизнь продлеваю, он со мной меньше волнуется, спокойно оперирует, может, из-за меня на какой-нибудь день-два дольше проживет, а то и больше набежит за всю жизнь-то, не день-два, а месяц-другой… Во какая у меня работа – продлевать жизнь не только пациентам, но и хирургам!»
Глава десятая. В этот же день в два часа дня
Сидим мы на летальном разборе, то есть разбираем всей больницей, от чего человек умер и нельзя ли было это предотвратить или хотя бы продлить жизнь на пару месяцев. Уже заканчиваем. Как всегда, нашли сто пятьдесят мелких ошибок, в основном по заполнению истории болезни, но все согласились, что исход был неизбежен. А надо сказать, что у нас главная проблема – не то, что больной умер, а то, что мы ему выставляем один диагноз (например, «острая дыхательная недостаточность при пневмонии, фоновое заболевание рак почки»), а патологоанатомы пишут наоборот – «рак почки, фоновое заболевание пневмония». Ну это пример, суть та же самая и результат не меняется, а нас за это бьют – неправильный диагноз, несовпадение клинического и патологоанатомического диагнозов.
Встает Наталья – главный наш патологоанатом, умница – и говорит: «Вчера я была на конференции, посвященной правильной постановке диагноза. Там сказали, что в Америке и Европе смертность от онкологии 30 %, а у нас всего 16 %, это непорядок, надо тянуться за Америкой. А из-за сердечно-сосудистой недостаточности зато у нас умирает очень много, хуже, чем во всякой Африке, а это социальное заболевание, которое очень нехорошо страну характеризует. Поэтому сейчас мы будем ставить посмертные диагнозы так, чтобы смертность по онкологии выросла, а по сердечно-сосудистым заболеваниям упала. То есть от чего бы ни умер онкологический больной, основным заболеванием мы ему выставим онкологию. Вы понимаете, коллеги, вот поступил пациент в отделение с диагнозом «рак простаты» – на облучение, например, он еще сто лет проживет, это благоприятная форма. Разволновался и скоропостижно скончался от инфаркта, так ему в диагноз не инфаркт надо ставить, а рак простаты!»
В зале ликование: так нам же легче!
Вздымается над коллегами огромный Глеб и радостно кричит, потрясая кулаками: «Ура! Они перестанут умирать от пневмонии! Они будут добропорядочно умирать от опухоли! Санитарные врачи могут заткнуться!»
Михаил Петрович тоже кричит: «А если на онкологического больного машина наехала, основное заболевание тоже рак?»
То есть вывод ясен: не надо совершенствовать помощь пациентам с сердечно-сосудистыми заболеваниями, не надо заниматься профилактикой инфарктов и инсультов – надо просто искусственно увеличить смертность от онкологии, и она скроет все наши социальные проблемы! И будем тянуться за Америкой! Ура!
Глава одиннадцатая. Обычное событие в реанимации
– Ну что, Макс, Она не приходила?
– Не приходила. На дежурстве было много веселого, например Фахруллин, чуть не улетевший в кому, но Ее не было.
– Наверное, еще в бутылке сидит, хи-хи! Молодец, Митя!
– Может, еще пару дней не придет. Хоть патроны сэкономим, у нас перерасход в этом месяце.
– Кто о чем, а заведующий о снабжении.
– Доля моя такая горькая. О, Кирилл Саныч пришел и даже не опоздал!
– Да я вообще никогда не опаздываю. Как Ника?
– А что Ника? Ника спит и ждет, когда ты ее сегодня доделаешь. Гемодинамика стабильная, все норм. А что ты с Тимофеевым собираешься делать? Больно ему. И на вчерашней МРТ не очень красиво.
– Я его после Ники беру и ставлю винты. Хотел обойтись простой операцией – не вышло, надо укреплять стабилизирующей конструкцией.
– А успеешь? А то все в операционной опять ворчать будут, что задерживаешь.
– Дежурную бригаду возьму и по неотложке прооперирую.
– Ты дежуришь, что ли?
– Нет, Алексей Олегович дежурит, как всегда по пятницам.
– Доброе утро, Она не приходила?
– Нет. Митя Ее насовсем в бутылку упрятал.
– А вы с Ней договориться не пробовали?
– Что?
– Ну вы Ее гоните, швыряетесь всяким, – продолжил Митя. – А может, по-хорошему договориться? Многоуважаемая Смерть, мы к вам со всем почтением…
– Но вы нам надоели хуже горькой редьки, – продолжил Макс. – Поэтому шли бы вы отсюда далеко и надолго, а то я как заведующий пробью тендер на покупку атомной бомбы и шарахну вас так, что мало не покажется!
– Ну вот, опять угрозы, – погрустнел Митя. – А надо по-хорошему.
– Доброе утро! Как Ника? Как Тимофеев? Смерть не приходила?
– Двадцать лет учу тебя, Варвара, что утром добрым не бывает, а ты все на что-то надеешься, – проворчал Макс. – Ника нормально. Тимофеев погано. Смерть не приходила. Вон Митя предлагает с ней по-доброму договориться, а не швыряться тяжелыми предметами и не орать неприличные слова.
Варвара плюхнулась на свое место на диванчике и задумалась.
– Интересная идея, – сказала она. – Мы принимаем Смерть на работу в отделение. Макс, какая ставка у нас вакантна?
– Санитарская, – сказал Макс. – То есть младшей медсестры. После того как санитаркам по закону увеличили зарплату, их всех начальство перевело в младшие медсестры, потому что у младших медсестер зарплата намного меньше, а делают они то же самое.