Себек ласково улыбнулся брату. Он был в приподнятом расположении духа.
— А ты, как обычно, верен поговорке: медленно, но верно, — усмехнулся он.
Ничуть не обидевшись, Яхмос ответил с улыбкой:
— В конце концов всегда убеждаешься, что так лучше. Кроме того, отец был щедр к нам. Лучше его не раздражать.
— Ты в самом деле любишь отца? — с любопытством взглянул на него Себек. — До чего же у тебя доброе сердце, брат! Вот мне, например, ни до кого нет дела, кроме себя. А потому — да здравствует Себек!
И он одним глотком опорожнил еще ковш вина.
— Остерегись, — посоветовал ему Яхмос. — Ты сегодня почти не ел. Порой, если выпить вина…
И замолчал, губы его свело судорогой.
— Ты что, Яхмос?
— Ничего… Ни с того ни с сего стало больно… Я… Ничего…
Однако лоб его покрылся испариной, и он отер его левой рукой.
— Ты побледнел.
— Только что я чувствовал себя отлично.
— Уж не подложил ли кто яда в это вино? — расхохотался Себек и снова потянулся к сосуду. И так и остался с протянутой рукой, согнувшись пополам от внезапного приступа боли.
— Яхмос, — задохнулся он, — Яхмос, я тоже…
Яхмос, скрючившись, сполз с сиденья. У него вырвался хриплый стон. Лицо Себека исказилось от муки.
— Помогите, — закричал он. — Пошлите за лекарем…
Из дома выскочила Хенет.
— Ты звал? Что такое? Что случилось?
Ее крики услышали другие.
— Вино… отравлено, — еле слышно произнес Яхмос. — Пошлите за лекарем…
— Опять беда! — завизжала Хенет. — Наш дом и вправду проклят. Скорее! Спешите! Пошлите в храм за жрецом Мерсу, он опытный и знающий лекарь.
Имхотеп нервно ходил взад-вперед по главному залу. Его красивые одежды были испачканы и измяты, но он их не менял и не мыл тела. Лицо его осунулось от беспокойства и страха.
В глубине дома слышались приглушенные причитания и плач — плакали женщины, проклиная злой рок, опустошающий дом. Громче других рыдала Хенет.
Из бокового покоя доносились голоса лекаря и жреца Мерсу. Последний пытался привести в чувство Яхмоса. Ренисенб, потихоньку проскользнув с женской половины в главный зал, прислушалась, и ноги сами понесли ее к отворенной двери, где она остановилась, уловив нечто успокоительное в звучных словах молитвы, которую нараспев читал жрец от лица Яхмоса.
— О Исида, великая в своем могуществе, укрой меня от всего худого, злого и кровожадного, заслони от удара, нанесенного богом или богиней, от жаждущих мести мертвых мужчины или женщины, что задумали погубить меня…
Еле слышный стон сорвался с губ Яхмоса.
Ренисенб тоже присоединилась к молитве жреца:
— О Исида, великая Исида, спаси его, спаси моего брата, Яхмоса, ведь ты умеешь творить чудеса… От всего худого, злого и кровожадного, — повторила она и в смятении подумала: «Вот в чем причина того, что происходит у нас в доме… В злобных, кровожадных мыслях убитой женщины, жаждущей мести».
И тогда она мысленно обратилась прямо к той, о ком думала:
«Ведь не Яхмос убил тебя, Нофрет, и, хотя Сатипи была его женой, почему он должен отвечать за ее поступки? Она никогда не слушалась его, да и других тоже. Сатипи, которая убила тебя, умерла. Разве этого недостаточно? Умер и Себек, который только грозился, но не причинил тебе никакого зла. О Исида, не дай Яхмосу умереть, спаси его от мести и ненависти Нофрет».
Имхотеп, который в полной растерянности продолжал метаться по залу, поднял глаза и увидел дочь. Лицо его стало ласковым.
— Подойди ко мне, Ренисенб, дочь моя.
Она подбежала к отцу, и он обнял ее.
— Отец, что они говорят?
— Что у Яхмоса еще есть надежда, — глухо отозвался он. — А Себек… Тебе известно про Себека?
— Да, да. Разве ты не слышишь причитаний?
— Он умер на рассвете, — сказал Имхотеп. — Себек, мой сильный и красивый сын. — Голос его прервался, он умолк.
— О, какой ужас! И ничего нельзя было сделать?
— Было сделано все что можно. Ему давали снадобья, чтобы рвотой исторгнуть яд. Поили соком целебных трав. Его обложили священными амулетами и читали над ним всесильные заклинания. И все бесполезно. Мерсу искусный лекарь. Если он не мог спасти моего сына, значит, на то была воля богов.
Голос жреца-лекаря оборвался на высокой заключительной ноте заклинания, и он появился, отирая пот со лба.
— Ну? — бросился к нему Имхотеп.
— Милостью Исиды твой сын остался в живых, — торжественно провозгласил лекарь. — Он еще слаб, но опасность миновала. Власть зла слабеет.
И продолжал обыденным тоном:
— К счастью, Яхмос выпил гораздо меньше отравленного вина, чем Себек. Он отбивал по глотку, а Себек, по-видимому, опрокинул в себя не один ковш.
— Вот и тут сказалась разница между братьями, — печально проговорил Имхотеп. — Яхмос робкий, осторожный, медлительный, он никогда не спешит, даже когда ест и пьет. А Себек, расточительный и щедрый, ни в чем не знал меры и, увы, поступал опрометчиво.
И настойчиво переспросил:
— А в вине на самом деле был яд?
— Нет никаких сомнений, Имхотеп. Мои молодые помощники дали допить остатки вина животным, и те подохли, кто раньше, кто позже.
— А как же я? Я пил это же вино часом раньше, и ничего не случилось.
— Значит, тогда в нем еще не было отравы. Яд всыпали позже.
Имхотеп ударил кулаком одной руки по ладони другой.
— Здесь у меня в доме, — заявил он, — ни одна живая душа не осмелилась бы отравить моих сыновей. Такого не может быть. Ни одна живая душа, говорю я!
Мерсу чуть наклонил голову. Лицо его было непроницаемо.
— Об этом судить тебе, Имхотеп.
Имхотеп стоял, нервно почесывая за ухом.
— Я хочу, чтобы ты послушал одну историю, — вдруг сказал он.
Он хлопнул в ладоши и, когда вбежал слуга, приказал:
— Приведи сюда пастуха.
И, обратившись к Мерсу, объяснил:
— Этот мальчишка немного не в себе. Он с трудом понимает, что ему говорят, и порой плетет нечто несуразное. Но глаза у него есть, и видит он хорошо. Он всей душой предан моему сыну Яхмосу, который добр к нему и терпим к его недостаткам.
Вошел слуга, таща за руку худого темнокожего мальчишку с раскосыми глазами и напуганным бессмысленным лицом. На пастухе, кроме короткого передника, ничего не было.
— Говори, — приказал Имхотеп. — Повтори то, что ты мне только что рассказал.
Мальчишка стоял повесив голову и теребил свой передник.
— Говори, — крикнул Имхотеп.
Опираясь на палку и прихрамывая, в зал вошла Иза. Она вгляделась в присутствующих тусклыми глазами.
— Ты пугаешь ребенка. Ренисенб, возьми-ка у меня сушеную ююбу, дай ее мальчишке. А ты, дитя, расскажи нам, что ты видел.
Мальчик посмотрел на Изу, потом на Ренисенб.
— Вчера, когда ты заглянул во двор, ты увидел… — решила помочь ему Иза. — Что ты увидел?
Но мальчишка отвел глаза в сторону и, покачав головой, пробормотал:
— Где мой господин Яхмос?
— Твой господин Яхмос желает, чтобы ты поведал нам свою историю, — произнес жрец ласковым, но властным тоном. — Не бойся. Никто тебя не обидит.
Лицо мальчика стало осмысленным.
— Господин Яхмос всегда милостив ко мне, а потому я выполню его желание.
И снова замолчал. Имхотеп хотел было опять прикрикнуть на него, но, встретив взгляд лекаря, сдержался.
И вдруг мальчишка затараторил, волнуясь, глотая слова, оглядываясь по сторонам, словно боялся, что его услышит кто-то невидимый.
— С палкой в руках я гнался за осликом, которому покровительствует Сет[49] и который вечно проказничает. Он вбежал в ворота, что ведут во двор, и когда я заглянул туда, то увидел дом. На галерее никого не было, но стоял сосуд с вином. А потом из дома на галерею вышла женщина, одна из хозяек дома. Она подошла к сосуду с вином, подержала над ним руки и потом… потом, наверное, скрылась в доме. Не знаю точно, потому что я услышал шаги, повернулся и увидел, что господин Яхмос возвращается с полей. Я опять начал искать ослика, а господин Яхмос вошел во двор.
— И ты не предупредил его! — гневно воскликнул Имхотеп. — Ты ничего ему не сказал!
— Откуда мне было знать, что затевается что-то дурное? — закричал мальчишка. — Я видел только, что госпожа стояла, держала руки над сосудом с вином и улыбалась… Больше я ничего не видел…
— Мальчик, кто была эта госпожа? — спросил жрец.
Мальчишка покачал головой, на его лице снова появилось выражение тупой безучастности.
— Не знаю. Должно быть, кто-то из хозяек этого дома. Я их не знаю. Мое стадо пасется в самом дальнем конце владений. На ней было платье из беленого холста.
Ренисенб вздрогнула.
— Может, служанка? — спросил жрец, зорко следя за мальчишкой.
Мальчишка решительно покачал головой.
— Нет, не служанка… У нее были накладные волосы и украшения. На служанке украшений не бывает.
— Украшения? — переспросил Имхотеп. — Какие украшения?
Мальчишка ответил уверенно и с готовностью, словно наконец преодолел страх и не сомневался в правдивости своих слов.
— Три нитки бус, а посредине с них свисали золотые львы…
Палка Изы со стуком упала на пол. У Имхотепа вырвался стон.
— Если ты лжешь, мальчик… — пригрозил Мерсу.
— Это правда. Клянусь, что правда, — в полный голос закричал мальчишка.
Из боковых покоев, где лежал Яхмос, чуть слышно донеслось:
— В чем дело?
Мальчишка метнулся в открытую дверь и притаился возле ложа, на котором покоился Яхмос.
— Господин, они хотят меня пытать.
— Нет, нет. — Яхмос с трудом повернул голову, лежавшую на подголовнике из резного дерева. — Не обижайте ребенка. Он простодушен, но честен. Обещайте мне.
— Конечно, конечно, — заверил его Имхотеп. — В этом нет нужды. Нам и так ясно, что мальчишка сказал о том, что видел, — вряд ли он все это выдумал. Иди, дитя, только не уходи далеко. Побудь возле усадьбы, чтобы мы могли позвать тебя, если ты еще нам понадобишься.