— Будем надеяться, что надолго, — отозвался Яхмос. Он говорил громче, чем обычно, словно обращался к глухому.
— А? Что? — Имхотеп, казалось, был не в себе. Потом вдруг ни с того ни с сего добавил: — Это зависит от Хенет, верно? Да, все зависит от Хенет.
Яхмос и Ренисенб переглянулись.
— Я не понимаю тебя, отец, — тихо, но отчетливо сказала Ренисенб.
Имхотеп пробормотал что-то еще, чего они не расслышали. Потом громче, но глядя перед собой пустыми и тусклыми глазами, заявил:
— Хенет меня понимает. И всегда понимала. Она знает, как велики мои обязанности, как велики… А взамен всегда одна неблагодарность… Отсюда и возмездие. Так и должно быть. Высокомерие заслуживает наказания. Хенет же всегда была скромной, покорной и преданной. Ей причитается награда…
И, собрав последние остатки сил, спросил властным голосом:
— Ты понял меня, Яхмос? Хенет вправе требовать всего, что захочет. Ее распоряжения следует выполнять!
— Но почему, отец?
— Потому что я так хочу. Потому что, если желания Хенет будут удовлетворены, смерть уйдет из нашего дома.
И, многозначительно кивнув, удалился, оставив Яхмоса и Ренисенб в полном недоумении и тревоге.
— Что это значит, Яхмос?
— Не знаю, Ренисенб. Порой мне кажется, что отец не отдает себе отчета в том, что говорит или делает.
— Возможно. Зато, по-моему, Хенет чересчур хорошо знает, что говорит или делает. Лишь на днях она заявила мне, что в самом скором времени она будет щелкать кнутом у нас в доме.
Они стояли и смотрели друг на друга. Потом Яхмос положил руку на плечо Ренисенб.
— Не ссорься с ней, Ренисенб. Ты не умеешь скрывать своих чувств. Ты слышала, что сказал отец? Если желания Хенет будут удовлетворены, смерть уйдет из нашего дома…
Сидя на корточках в одной из кладовых, Хенет пересчитывала куски полотна. Это были старые холстины, и, заметив на одной из них метку, она поднесла ее к глазам.
— Ашайет, — прочитала она. — Значит, это ее холст. Тут вышит и год нашего приезда сюда. Много лет прошло с тех пор. Знаешь ли ты, Ашайет, на что сейчас идут твои холстины? — Она захихикала, но тут же, словно поперхнувшись, умолкла, ибо услышала за спиной чьи-то шаги.
Она повернулась. Перед ней стоял Яхмос.
— Чем ты занимаешься, Хенет?
— Бальзамировщикам не хватило полотна на погребальные пелены. Все им мало. Только за вчерашний день ушло четыре сотни локтей[52]. Ужас сколько полотна они изводят. Придется нам взять это старое. Оно хорошего качества и не совсем ветхое. Это холстины твоей матери, Яхмос.
— А кто разрешил тебе их брать?
Хенет засмеялась.
— Имхотеп сказал, что я могу распоряжаться всем, чем хочу, и ни у кого не спрашивать разрешения. Он доверяет бедной старой Хенет. Знает, что она сделает все как надо. Я уже давно веду хозяйство в этом доме. Пора и мне получить вознаграждение.
— Может, и так, — согласился Яхмос. — Отец сказал… — он помолчал, — …что все зависит от тебя.
— Он так сказал? Что ж, приятно слышать. Но ты, Яхмос, я вижу, не согласен с отцом?
— Почему же? — Яхмос по-прежнему не повышал тона, но не сводил с нее пристального взгляда.
— По-моему, тебе лучше согласиться с отцом. Зачем нам лишние неприятности, а, Яхмос?
— Я не совсем понимаю тебя. Ты хочешь сказать, что, если ты станешь хозяйкой у нас в доме, смерть покинет его?
— Нет, смерть не собирается уходить.
— И кто же будет ее следующей жертвой, Хенет?
— Почему ты решил, что я знаю?
— Потому что, по-моему, тебе многое известно. Несколько дней назад, например, ты знала, что Ипи умрет… Ты очень умная, Хенет.
— А ты это только сейчас понял? — вскинулась Хенет. — Хватит мне быть бедной глупой Хенет. Я все знаю.
— И что же ты знаешь, Хенет?
У Хенет даже голос изменился. Он стал низким и резким.
— Я знаю, что наконец-то могу делать в этом доме что хочу. И никто не посмеет мне возразить. Имхотеп уже во всем полагается на меня. И ты будешь делать то же самое, Яхмос.
— А Ренисенб?
Хенет засмеялась злорадно, с явным удовольствием.
— Ренисенб здесь скоро не будет.
— По-твоему, следующей умрет Ренисенб?
— А по-твоему, Яхмос?
— Я хочу услышать, что скажешь ты.
— Может, я только хотела сказать, что Ренисенб выйдет замуж и уедет.
— А что на самом деле ты хотела сказать?
— Иза однажды обвинила меня в том, что я много болтаю, — хихикнула Хенет. — Может, и так.
И опять рассмеялась, покачиваясь на пятках.
— Итак, Яхмос, как ты думаешь? Имею я наконец право делать в этом доме что хочу?
Яхмос пристально на нее посмотрел и только потом ответил:
— Да, Хенет. Раз ты такая умная, можешь делать все, что хочешь.
И повернулся навстречу Хори, который вышел из главного зала.
— Вот ты где, Яхмос! Имхотеп ждет тебя. Пора подняться наверх.
— Иду, — кивнул Яхмос. И, понизив голос, добавил: — Хори, Хенет, по-моему, рехнулась. В нее вселился злой дух. Я и вправду начинаю думать, что вина за все случившееся лежит на ней.
Хори не сразу, но спокойным и ровным тоном откликнулся:
— Она странная женщина, а главное, злая.
— Хори, — перешел на шепот Яхмос, — по-моему, Ренисенб грозит опасность.
— От Хенет?
— Да. Она только что дала мне понять, что очередной жертвой может стать Ренисенб.
— Что, мне весь день вас ждать? — послышался капризный голос Имхотепа. — Что это такое? Никто со мной больше не считается. Никого не интересует, какие страдания я испытываю. Где Хенет? Только Хенет меня понимает.
Из кладовой отчетливо донесся торжествующий смех.
— Ты слышал, Яхмос? Хенет здесь хозяйка!
— Да, Хенет, я понимаю, — через силу выдавил Яхмос. — Власть теперь в твоих руках. Ты, мой отец и я — мы втроем…
Хори поспешил к Имхотепу, а Яхмос задержался, что-то еще сказал Хенет, и та согласно кивнула. Лицо ее расползлось в злобной усмешке.
Яхмос, извинившись за задержку, догнал отца и Хори, они все вместе двинулись наверх, к гробнице.
День почему-то тянулся очень медленно.
Ренисенб терзало беспокойство. Она то выходила на галерею, то спускалась к водоему, то возвращалась обратно в дом.
В полдень Имхотеп вернулся. Ему подали еду. Насытившись, он уселся на галерее. Ренисенб пристроилась рядом.
Она сидела, обхватив руками колени, и время от времени поглядывала на отца. На его лице было все то же отсутствующее выражение, смешанное с недоумением. Имхотеп почти не говорил. Только раз-другой тяжело вздохнул.
Потом встрепенулся и послал за Хенет. Но Хенет не было — она понесла холсты бальзамировщикам.
Ренисенб спросила у отца, где Хори и Яхмос.
— Хори ушел на дальние поля льна. Там надо провести подсчет. А Яхмос здесь, на ближних полях. Теперь все на нем… когда Себека и Ипи не стало. Бедные мои сыновья…
Ренисенб попыталась отвлечь его.
— А разве Камени не может присматривать за работами?
— Камени? А кто такой Камени? У меня нет сына по имени Камени.
— Писец Камени. Камени, которому надлежит стать моим мужем.
Он уставился на нее.
— Твоим мужем, Ренисенб? Но ведь ты выходишь замуж за Хея.
Она вздохнула и промолчала. Жестоко каждый раз поправлять его.
Спустя некоторое время он, однако, очнулся, потому что воскликнул:
— Ты спрашивала про Камени? Он пошел на пивоварню отдать кое-какие распоряжения надсмотрщику. Надо и мне, пожалуй, туда сходить.
И зашагал прочь, бормоча что-то себе под нос, вид у него был такой самоуверенный, что Ренисенб даже воспряла духом.
Быть может, подобное затмение разума — явление временное?
Она огляделась. Что-то зловещее почудилось ей в том безмолвии, что царило в доме и на дворе. Дети играли на дальнем конце водоема. Кайт с ними не было. «Интересно, где она?» — подумала Ренисенб.
На галерею вышла Хенет. Оглядевшись, робко подошла к Ренисенб. И заговорила-заныла с прежней покорностью:
— Я все ждала, пока мы останемся наедине, Ренисенб.
— А зачем я тебе нужна, Хенет?
Хенет понизила голос:
— Хори попросил меня передать тебе кое-что.
— Что именно? — нетерпеливо спросила Ренисенб.
— Он сказал, чтобы ты поднялась к гробнице.
— Сейчас?
— Нет. За час до заката, сказал он. Если его не будет, он просил, чтобы ты его подождала. Это очень важно, сказал он. — Хенет помолчала, а потом добавила: — Мне велено было дождаться, когда ты останешься одна — чтобы никто не подслушал.
И скользнула обратно в дом.
У Ренисенб стало легче на душе. Ее радовала мысль, что она пойдет туда, где царят мир и покой. Радовало, что она увидит Хори и сможет поговорить с ним о чем захочет. Но странно, что он передал свое приглашение через Хенет… Что ж, Хенет хоть и злая, но просьбу Хори она выполнила добросовестно.
«И почему я все время боюсь Хенет? — думала Ренисенб. — Ведь я куда сильнее ее».
И с гордостью выпрямилась. Она чувствовала себя молодой, уверенной в себе и хозяйкой собственной жизни…
После разговора с Ренисенб Хенет снова вернулась в кладовую. Тихо смеясь про себя, она склонилась над охапками холстин.
— Скоро вы опять нам понадобитесь, — радостно проговорила она. — Ты слышишь меня, Ашайет? Теперь я здесь хозяйка и сообщаю тебе, что твое полотно пойдет на пелены для еще одного тела. И чье это будет тело, как ты думаешь? Хи-хи! Ты не очень-то поспешила им на помощь, а? Ты и брат твоей матери, сам правитель! Правосудие? Разве существует правосудие в этом мире? Отвечай!
Почувствовав у себя за спиной шорох, Хенет чуть повернула голову.
И тут же кто-то набросил ей на голову огромный холст, и она стала задыхаться, и, пока не иссякли ее силы, не ведающие пощады руки все обкручивали и обкручивали тканью ее тело, туго пеленая его, точно мумию.