Нездоровое любопытство старухи не вызывало у Генриетты отвращения, даже нравилось, потому что, она была уверена, оно понравилось бы самому Джону. Если выпало ему умереть, он предпочел бы, чтобы старая миссис Крэбтри получила от этого какое-то удовольствие, а не шмыгала носом и лила слезы.
— Чего я хочу, так это чтоб поймали того, кто его укокошил, и повесили, — продолжала мстительно миссис Крэбтри. — Теперь не вешают, как раньше, на народе… а жалко. Мне всегда хотелось посмотреть… и уж я бы поспешила, сами понимаете, посмотреть, как вешают того, кто убил доктора! Настоящий злодей, вот он кто! Господи, да такого доктора поискать! Один на тысячу. А какой умный! Какой обходительный! Рассмешит, даже если тебе совсем не до смеха. Такое иногда, бывало, отмочит! Я бы для него что хочешь сделала. Это уж точно!
— Да, — сказала Генриетта. — Он был очень умный. И вообще замечательный!
— А как про него говорили в больнице! Все медсестры! И все больные! Каждый верил, что поправится, если он был рядом.
— Вот и вы должны поправиться, — сказала Генриетта.
Маленькие проницательные глаза старухи на секунду потускнели.
— Не очень-то я в это верю, милочка! Теперь у меня этот молодой парень в очках. Совсем не такой, как доктор Кристоу. Никогда не улыбнется. У доктора Кристоу всегда была наготове шутка. Иногда так плохо мне было от этого лечения. «Не могу больше терпеть, доктор», — бывало, говорю ему, а он: «Можете, — говорит, — миссис Крэбтри! Вы крепкая. Выдержите. Мы с вами еще сделаем открытие в медицине — вы и я!» И всегда он так развеселит. Я бы для него все… ну все бы сделала! Надеялся на меня, ну и, значит, нельзя было его подвести, понимаете?
— Понимаю, — сказала Генриетта.
Маленькие быстрые глазки пристально всматривались в нее.
— Извините меня, милочка, вы случайно не жена ему?
— Нет, — ответила Генриетта. — Я просто друг.
— Понятно, — сказала миссис Крэбтри.
Генриетта подумала, что ей действительно понятно.
— Вы уж не обижайтесь, только что это вдруг вы пришли, к незнакомой-то старухе?
— Доктор много говорил мне о вас… и о своем новом лечении. Я хотела узнать, как вы себя чувствуете.
— Мне хуже… вот так-то, мне хуже.
— Но вам не должно быть хуже! — воскликнула Генриетта. — Вы должны поправиться!
— Уж я-то не хочу выходить из игры, и не думайте!
— Ну так боритесь! Доктор говорил, что вы настоящий боец!
— Правда! — Миссис Крэбтри минуту лежала молча, потом медленно сказала: — Кто его убил… это же злодейство! Таких, как доктор, — не часто встретишь!
«Таких, как он, мы не увидим боле…»[221] — мелькнуло в голове Генриетты. Миссис Крэбтри проницательно смотрела на нее.
— Не вешайте носа, голубушка, — сказала она и, помолчав, спросила: — Похороны хоть у него были хорошие?
— Очень хорошие, — сказала, желая ей угодить, Генриетта.
— Эх! Хотела бы я поглядеть! — вздохнула миссис Крэбтри. — Скоро отправлюсь на свои собственные похороны…
— Нет! — закричала Генриетта. — Вы не должны сдаваться! Вы же сами только что сказали, что говорил вам доктор — вместе, он и вы, сделаете открытие в медицине. Ну что ж, теперь вы должны продолжать одна за двоих. Лечение ведь то же самое. У вас должно хватить силы, и вы сделаете это открытие — ради него.
Миссис Крэбтри минуту-другую смотрела на нее.
— Уж очень важно сказано! Постараюсь, голубушка. Больше ничего не могу сказать.
Генриетта встала и взяла ее руку в свою.
— До свидания. Если можно, я зайду навестить вас.
— Заходите. Поговорить немного про доктора — это мне только на пользу. — Озорной огонек сверкнул опять в глазах миссис Крэбтри. — Молодец доктор Кристоу, во всем молодец!
— Да, — сказала Генриетта. — Был.
— Не отчаивайся, голубушка, — сказала старуха. — Что ушло, то ушло. Его не вернешь.
«Миссис Крэбтри и Эркюль Пуаро высказали одну и ту же истину, — подумала Генриетта, — только разными словами».
Она вернулась в Челси, поставила машину в гараж и медленно вошла в студию.
«Вот теперь, — подумала она, — настал момент, которого я так боялась… Я одна. И мое горе со мной».
Как она тогда сказала Эдварду? «Я хотела бы оплакать Джона».
Она опустилась на стул, откинула назад волосы.
Одна… опустошенная… лишившаяся всего… Эта ужасная пустота! Слезы набежали на глаза, медленно потекли по щекам.
«Вот я его и оплакиваю, — подумала она. — Вот я и скорблю…»
О Джон… Джон… И в хаосе воспоминаний… Вдруг его голос, полный боли: «Умри я, первое, что ты сделаешь, — со слезами, льющимися по щекам, начнешь лепить какую-нибудь чертовщину, вроде скорбящей женщины или символ горя…»
Она тревожно шевельнулась. Почему вспомнилось именно это?
Скорбь, скорбь… скрытая покрывалом фигура, очертания едва просматриваются, алебастр…
Она видела очертания. Высокая, удлиненная фигура, печаль скрыта, она видна лишь в длинных скорбных складках покрывала… Скорбь, проступающая сквозь чистый светлый алебастр.
«Умри я…»
Внезапно горечь нахлынула на нее.
— Джон был прав. Я не могу любить. Я не могу отдаться горю всем своим существом. Мидж! Люди, подобные Мидж, они — соль земли. Мидж и Эдвард в Эйнсвике. Это реальность, сила, теплота.
«А я, — думала она, — неполноценный человек. Я принадлежу не себе, а чему-то вне меня. Я не могу даже оплакать мертвого. Вместо этого я должна превратить мою скорбь в скульптуру из алебастра».
«Экспонат № 58. „Скорбь“. Алебастр. Мисс Генриетта Сэвернейк».
— Джон, прости меня, — прошептала она. — Прости меня… я не могу иначе.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Появлению этого романа читатели обязаны профессору египтологии Стивену Глэнвиллу, другу семьи Кристи, с которым Макс Мэллоуэн служил в Министерстве воздушных сил во время второй мировой войны и который полагал, что такой роман будет интересен не только поклонникам детективов, но и любителям старины.
При написании романа были использованы записки Хеканакте, хранителя гробницы, которые были найдены в захоронении под Луксором.
В процессе работы над романом Агата Кристи часто обращалась к Глэнвиллу за помощью и консультациями. Позже она писала:
«Впоследствии Глэнвилл, должно быть, сильно пожалел, что подсказал мне эту идею. Я постоянно звонила ему и задавала вопросы, которые, по его словам, занимали у меня три минуты, ответы же на них ему приходилось искать чуть ли не в восьми разных книгах».
Профессор Глэнвилл тщательно читал рукопись и делал на полях пометки. Он уговорил миссис Кристи изменить развязку романа, и годы спустя она сетовала, что с удовольствием переделала бы концовку, которая когда-то была более драматичной.
В этом романе Кристи удалось создать достоверную и убедительную картину жизни цивилизации, существовавшей четыре тысячелетия назад. Тем не менее необходимо отметить, что перенесение чисто английских реалий в своеобычный мир фараонов выглядит довольно двусмысленно. Видимо, именно из-за этого роман вызвал диаметрально противоположные отзывы критиков, оставаясь при этом уникальным в своем роде.
Роман вышел в Англии в 1945 году.
На русском языке существует два перевода. Перевод Н. Емельянниковой впервые опубликован в сборнике: Агата Кристи. Смерть Нофрет: Университетское, 1990. Для настоящего издания перевод выправлен и отредактирован.
Один из романов Агаты Кристи, где расследуется преступление из прошлого. Больше известен под названием «Игристый цианид».
Здесь, как и в романе «Карты на столе», Агата Кристи сразу очерчивает нам узкий круг людей, среди которых читателю предлагается найти убийцу. И как потом выясняется, не только убийцу, но и детектива, ведь известному читателям по многим романам («Человек в коричневом костюме», «Карты на столе», «Смерть на Ниле») полковнику Рейсу так и не суждено раскрыть ни одного преступления.
Антураж романа полностью перенесен из малоизвестного рассказа о Пуаро «Желтый ирис». В целом «День поминовения» вполне характерен для Кристи 40—50-х годов, но с чуть большим акцентом на романтических отношениях и налетом спиритизма.
И на этот раз Агата Кристи не изменяет лучшим своим качествам: естественности, мягкости и бесстрашию. Во второй главе первой части романа она почти «проговаривается» относительно личности преступника. Как тут не вспомнить ее слова: «Вы ведь знаете, что я не обманываю. Я просто говорю нечто такое, что можно истолковать двояко».
В первый год публикации было продано 30 000 экземпляров. Именно с этого романа уже каждая очередная книга Кристи будет величаться «бестселлером».
Впервые опубликован в Англии в 1945 году.
Существует два перевода на русский язык. Перевод А. Ставиской напечатан в сборнике: Агата Кристи. День поминовения: Лениздат, 1991.
Для настоящего издания перевод выправлен и отредактирован.
Это произведение, пожалуй, самое спорное из всего написанного Дамой Агатой. Сама писательница называла его скорее романом, нежели детективом.
Дом, вдохновивший миссис Кристи на создание «Лощины», явно списан с дома ее друзей — актера Френсиса Салливана и его жены, которым она и посвятила свой роман.
Сама по себе коллизия не так уж безупречна, но персонажи выписаны великолепно, описания дома, округи и упоминаемого в разговорах поместья Эйнсвик очень изящны и впечатляющи, а сама манера письма при внешней сдержанности весьма выразительна.
Миссис Кристи считала, что вынужденное присутствие Эркюля Пуаро только портит книгу. Низведенный до положения второстепенного персонажа, он лишен своей обычной роли устроителя судеб.
Мнения критиков в оценке романа существенно разнятся — от Барнарда, отметившего «более сложную обрисовку персонажей», до Криспина, упрекавшего писательницу за «слабый сюжет». Построение интриги действительно скорее характерно для романов Эллери Куина, нежели Агаты Кристи. К особой удаче, по мнению некоторых литературоведов, следует отнести и отображение трудно поддающегося описанию душевного состояния, когда персонажи внезапно обретают дар предвидения и им открывается некое иррациональное знание. Это удалось ей куда убедительней, чем иным крупным литературным авторитетам.