— Что ж, извините, Михаил Михайлович, стало быть, зря мы вас потревожили, — Филиппов поднялся со стула. — Простите, последний вопрос. Вам не известна дата отъезда прапорщика?
— Он собирался уехать двадцать шестого.
— Простите. Прапорщик не выглядел обеспокоенным или взволнованным?
— Увы, господа, обеспокоенность присутствовала, ведь кто-то у него заболел, и ему доставляла беспокойство повреждённая накануне рука. Он с трудом написал рапорт.
Филиппов и Лунащук переглянулись, у обоих промелькнула одна и та же нехорошая мысль.
Со штабс-капитаном Зеленским беседа состоялась в отдельном кабинете питейного заведения. Высокий, стройный, с тонкой полоской усов на ироническом лице, Александр Иванович не слишком жаловал статских. Как почти все его родственники, он с детства воспитывался с одной мыслью, внушаемой старшим поколением, что единственная достойная служба для дворянина — армейская, а всё остальное — для ленивых и не слишком умных людей.
Вначале штаб-капитан не хотел рассказывать о взаимоотношениях с фон Линдсбергом, но спустя некоторое время (видимо, выпитое вино дало о себе знать) он рассказал, что да, он выиграл в карты у Карла некоторую сумму. Действительно, три тысячи рублей. Срок оплаты долга был назначен на двадцать шестое августа. Именно в тот день прапорщик с самого утра явился к Александру Ивановичу и вручил требуемую сумму. Правая рука? Да, была повреждена. Нет, ничего он не рассказывал. Вручил деньги и откланялся. В тот же день он собирался отъехать в отпуск. Более его не видел.
Проведённый в тот же день обыск на квартире, где проживал прапорщик фон Линдсберг, не дал ожидаемых результатов.
Хотя как посмотреть. Кое-что всё же обнаружилось: окровавленное полотенце, небрежно брошенное в уборной комнате, и две ассигнации по двадцать пять рублей с номерами из амбарной книги убитого Власова.
III
1
Выехать сразу же по завершении обсуждения плана дознания не представилось возможным. Необходимо было заручиться поддержкой директора Департамента полиции и какими-нибудь официальными бумагами, в том числе и прокурорской — для задержания фон Линдсберга. Хотя Ковенская губерния и относилась к Российской империи, но всё-таки имела свои традиции и негласные законы. К центральной власти относились с определённым почтением, но не более. Столица далёко, а местные властители здесь, под боком, и поэтому население больше заглядывало в рот местным, нежели приезжающим на время «варягам».
К главе Департамента Филиппову попасть не удалось, зато его принял вице-директор Войтов, но тут же направил во второе делопроизводство к действительному статскому советнику Зуеву.
Нил Петрович внимательно выслушал начальника сыскной полиции, закусил нижнюю губу, словно бы что-то прикидывал на невидимых счётах.
— Да, — сказал Нил Петрович, — вы правы. В данном случае слишком подозрительным выглядит поведение этого самого прапорщика, да и притом, вы сказали, что Брончинский установил: у убийцы повреждена рука. Н-да, вы упомянули, что тот несчастный господин снабжал деньгами гвардейца, — он как-то стушевался, пошарил руками по столу, — вы же, любезный Владимир Гаврилович, получали циркуляр из Департамента полиции, если не ошибаюсь, за номером десять — двести семьдесят?
— Это о злоупотреблениях званиями и служебными бумагами? — Филиппов позабыл за прошедшие дни о присланном из центрального управления документе.
— Совершенно верно, — Нил Петрович прикусил нижнюю губу, потом пытливо посмотрел на начальника сыскной полиции. — Надеюсь, в данном случае не последует, — он запнулся, — каких-то неприятных историй?
— Нил Петрович, — щёки Филиппова пошли пятнами, — мы…
— Успокойтесь, Владимир Гаврилович, я же понимаю, что мы в России не видим середины, у нас либо всё плохо, либо хорошо. Вот и мотаемся от одной крайности к другой… — Он вызвал секретаря и распорядился составить бумагу, чтобы местные власти не чинили препятствий в проведении дознания, а наоборот, помогли в столь нелёгком деле, как дознание убийства. — Надеюсь, вы арестуете супостата, и тем самым свершите правосудие. — Поставил размашистую подпись на принесённой бумаге.
— Мы сделаем всё, что в наших силах и возможностях, чтобы убийца был разыскан и предан суду, — Владимир Гаврилович поднялся, слегка наклонил голову и вышел из начальственного кабинета.
2
— Вот вам, господа, бумага от начальника Второго отделения Департамента полиции, — напутствовал Владимир Гаврилович чиновников для поручений Лунащука и Кунцевича и, заметив удивлённый взгляд одного из них, развёл руками. — Да, господа, не от вице-директора и тем паче не от директора Департамента, а от действительного статского советника Зуева. Всё-таки вы из столицы, и бумага о содействии дана не петербургским градоначальником, а человеком, имеющим не последнее слово в нашей богадельне. — Филиппов невесело усмехнулся. — Нет, господа, вдвоём вам там делать нечего. Вы справитесь, пожалуй, один, — начальник посмотрел на Кунцевича. — А вы, Михаил Александрович, нужны здесь. Кроме наших трупов, — на его лице вновь появилась улыбка, — у нас достаточно иных дел.
— Владимир Гаврилович, мне арестовывать Линдсберга? — спросил Кунцевич.
Начальник сыскной полиции ни на миг не задумался.
— Конечно, — и положил на стол бумагу, подписанную прокурором.
— Владимир Гаврилович… — собирался было возразить Мечислав Николаевич, но, увидев подпись прокурора Судебного округа, в состав которого входила соседняя губерния, так ничего и не произнёс.
— Привезите его сюда. Всё говорит против прапорщика. И шинель, — Филиппов потеребил ус, — и внезапный отъезд, и выплаченные карточные долги, и повреждённая рука, и найденные во время обыска несколько купюр с номерами из запасов убитого Власова.
— Может быть, кто-то намеренно нам внушает, что господин фон Линдсберг и есть убийца? — подхватил мысль начальника Лунащук.
— Вы верно, Михаил Александрович, заметили — внушает. А если говорить откровенно, то улики внушают. — И многозначительно повторил по слогам: — у-ли-ки. Хотя чего в жизни не бывает. Кстати, не забудьте, что Брончинский указал: убийца то ли порезал руку, то ли сильно оцарапал. Обратите внимание на это обстоятельство при аресте.
Снова вернулись к обсуждению, словно вчерашним днём не заседали, делясь полученными сведениями.
— Странно всё-таки… Да, и хорошо бы мне выехать, зная содержание завещания Власова, — добавил Кунцевич. — Может быть, всплыли бы иные люди, заинтересованные в безвременной кончине Николая Ивановича.
— В котором часу отходит поезд? — Филиппов вроде бы и не обратил внимания на последние слова Кунцевича.
— За двенадцать минут до полуночи.
— Я думаю, к вечеру вы будете знать, кто является наследником господина Власова. Николай Семёнович расстарается. Кстати, какой дорогой вы намерены попасть в Шавли?
— Я уже прикинул, — Кунцевич посмотрел на Филиппова. — Вначале на поезде Петербург — Варшава до станции Кошедары, — Мечислав Николаевич улыбнулся, больно уж название забавное, — а уж потом через Ковно до Шавли. Ну, а там уже по обстоятельствам.
— Каким поездом намерены отправиться в путь?
— Скорее всего, сорок третьим пассажирским, он прибывает в полдень в Кошедары, там пересяду на другой поезд.
— Владимир Гаврилович, я не до конца понимаю. Зачем Мечиславу Николаевичу ехать в эти самые Шавли? Мы же можем запросить местную полицию, чтобы арестовали подозреваемого.
— Вы говорите верно, — Филиппов провёл пальцем по усам, — но есть некоторые, так сказать, неприятные нюансы. В частности, власти наших западных областей с большой неохотой, это я мягко говорю, идут нам навстречу. Там всюду слишком глубоко проникло убеждение, что местных, даже преступников, нельзя выдавать российским властям. Поверьте, я знаю это из первых рук, ибо сам служил в Польском царстве. Другие вопросы есть?
— Но ведь они… — начал Михаил Александрович, но его перебил начальник.
— Там вам придётся полагаться на самого себя, поэтому бумагой, полученной от господина Зуева, размахивать направо и налево не надо. Надеюсь, ясно?
— Да, — кивнул головой Кунцевич.
3
До приезда чиновника для поручений из Ковенской губернии необходимо было проверить некоторые обстоятельства и собрать сведения. Власков вначале не знал, с чего начинать поиски нотариуса, который заверил духовное завещание. Не будешь же объезжать всех по списку? Хотя можно было начать с имеющих конторы поблизости. Но потом он всё-таки решился обратиться к господину Варламееву. Действительно, оказалось, что в Петербурге Власов не имел родственников. Жил Николай Иванович безвыездно в столице. С имения, полученного в наследство, получал только деньги. Один раз он встречался с шумным господином, занимавшимся управлением хозяйства. Лев Борисович, невысокий мужчина шестидесяти с лишком лет, был толстяком с отвисшим брюшком, но при этом — подвижным и деятельным. Наговорил новому хозяину с три короба, наобещал золотые горы и уехал. И в самом деле не обманул, регулярно присылал оговоренную сумму. Власов не пытался узнать, обманывает ли его управляющий, рассуждая: каждый живёт так, как позволяет совесть, а если не совесть, так складывающиеся обстоятельства.
— Простите за вынужденное беспокойство, Александр Андреевич, — Власков смущённо улыбался, словно явился в Военно-медицинское управление к архивариусу Варламееву с нижайшей просьбой, — но так складываются обстоятельства.
— Здравствуйте, Николай Семёнович, — хотя лицо архивариуса не выражало никаких эмоций, но некоторая бледность выступила на щеках, и глаза загорелись неприязнью. — Вы нашли убийцу?
— Увы, — развёл руками чиновник для поручений, — обнаружить преступника нам пока не удалось, но мы уверены, что идём верным путём.
— Тогда что привело вас ко мне? — голос звучал отнюдь не приветливо, даже с каким-то непонятным вызовом.