— Если фон Линдсберги так богаты, то отчего же глава семейства отослал младшего отпрыска проходить службу в войсках?
— Такова судьба младшего сына, — каким-то назидательным тоном произнесла хозяйка. — Усадьба достаётся первому по старшинству, он-то и должен содержать остальных.
— И много детей у него?
— Три сына и две дочери. О! Одна выдана замуж за князя Пшевелецкого из Привисленских краёв, — глаза женщины загорелись, в них промелькнула нескрываемая зависть, — а вторая ныне проживает в Бессарабии с мужем — губернатором, камергером Его Величества. Кстати, вы упомянули младшего, так он служит при дворе в гвардии. А туда простые смертные не допускаются.
— Это нам, столичным, известно, — подыгрывал женщине Кунцевич. — Принимает ли старый фон Линдсберг гостей?
Хозяйка окинула взглядом Кунцевича и презрительно фыркнула.
— Смотря каких! Если простого звания и маленького чину, то может в аудиенции, — она так и сказала: «аудиенции», — отказать. Древний род, свои традиции. Фон Линдсберг кичится тем, что его предки пришли на эту землю, будучи именитыми рыцарями.
— Значит, к нему не попасть?
— А вы попытайтесь, — женщина вновь окинула Мечислава Николаевича насмешливым долгим взглядом. — Стало быть, вы приехали к ним?
Кунцевич вспыхнул, хотел было опровергнуть это предположение, но потом стеснительно улыбнулся и произнёс, будто сознаваясь в тайных намерениях:
— Да, мне по делам службы надобно повидать главу семейства фон Линдсбергов.
— Вам повезло — недели две тому он вернулся из Италии. В последнее время здоровье его пошатнулось. Годы берут своё, вот он и колесит по Европе почти круглый год.
— Значит, я могу его повидать нынче?
— Ну, если он соизволит вас принять.
— Благодарю.
4
Первым докладывал эксперт Брончинский. Он сидел на стуле в углу, закинув ногу на ногу.
— Итак, милостивые господа, покойничек наш лишён жизни тем же способом, что и небезызвестный надворный советник Власов. Кстати, возможно, и тем же оружием. Пока не буду держать его в руках, точнее сказать не смогу. Варламеев сидел за столом и что-то писал. К сожалению, бумагу забрал убийца. Каких бы то ни было следов мной не обнаружено. Складывается впечатление, что бесплотный дух возник из эфира и скрылся в тот же эфир. Простите, это выяснять вам.
Филиппов обвёл взглядом присутствующих в кабинете Власкова и Лунащука и вновь обратил взор на Константина Всеволодовича. Поблагодарил кивком головы за сведения.
— Перед отъездом мы условились с Мечиславом Николаевичем об обмене телеграммами, если будут новости. О том, что убит Варламеев, я его информировал. Поэтому Кунцевич в свете открывшихся обстоятельств должен выяснить, на месте ли находится прапорщик фон Линдсберг. Если наше предположение верно, и обе наши жертвы…
— Три, — прошептал Власков.
— Что вы сказали? — обратился к Николаю Семёновичу начальник сыскной полиции.
— Жертвы три, — не поднимая головы, произнёс чиновник для поручений.
— Да-да, три, я не посчитал Степанидову, — и Филиппов продолжал: — если наше предположение верно, и три наши жертвы убиты одним и тем же преступником, то получается…
— Кунцевич прапорщика не застанет, — дополнил Филиппова Лунащук.
— Это верно, но мы допускали в наших предположениях и другую версию. Фон Линдсберга кто-то намеренно нам подсовывает. И тогда…
— Неминуемо, что Мечислав Николаевич не застанет в усадьбе прапорщика, — вдруг тихо произнёс Власков и покраснел, как слушательница женских курсов.
— Что вы этим хотите сказать? — с подозрением взглянул на Николая Семёновича Филиппов.
— Он становится ненужным свидетелем, — ответил вместо Власкова Лунащук.
— Мне приходила эта мысль в голову, но чтобы доехать до столицы из Жагор, нужно время. Убийца не мог одновременно быть в двух местах.
— Если убийца всё-таки прапорщик, то у него было достаточно времени, чтобы после убийства Власкова побывать дома, под каким-нибудь предлогом уехать на три дня, и…
— Возможно, вы и правы. Получается, пока мы не поговорим с прапорщиком, дознание начинает у нас буксовать.
— Отчего же? — Михаил Александрович пожал плечами. — Мы будем искать свидетелей происшествия с господином Варламеевым. Не верю я, чтобы никто ничего не видел.
— Хорошо, но мы ушли в сторону, — потеребил ус Филиппов. — Варламеев открыл дверь убийце самолично и, кроме того, не страшась пришедшего, ибо ему доверял, пошёл дописывать бумагу, которая впоследствии была забрана. Вот какая штука, господа.
Молчали недолго. Казалось, каждый рассматривал свою версию развития событий, но в итоге все приходили к одному. Все улики указывали на прапорщика.
— Не понимаю, — первым нарушил тишину Власков, — если убийца фон Линдсберг, то я ничего не понимаю. Посудите сами, прапорщику Власов был вроде отца и относился к нему, как к родному сыну, выделял нужные суммы. Видимо, вспоминал себя в таком же возрасте. Простите, — добавил он, заметив слегка удивлённый взгляд Владимира Гавриловича, — но я не вижу мотива для убийства нашим подозреваемым своего благодетеля! Тем более — какие имеются мотивы для лишения жизни Варламеева?
— Правильные вы ставите вопросы, Николай Семёнович, но пока ответов на них у нас нет, только одни догадки, — снисходительно заметил Лунащук, косвенно признавая, что точно такие же мысли пришли в голову и ему.
— Видимо, следует вновь побывать на квартире фон Линдсберга. Может быть, мы что-то важное там упустили? — Филиппов обращался ко всем присутствующим.
— Не знаю, что вы там хотите обнаружить, но я…
— Константин Всеволодович, в вашу задачу не входил просмотр бумаг подозреваемого. А они так же важны, как и поиск орудия убийства. Теперь нам предстоит узнать, с кем, кроме Власова и фон Линдсберга, поддерживал дружеские отношения Варламеев. И видел ли кто человека, пришедшего с визитом к Николаю Ивановичу в последний день его жизни.
Брончинский убрал пылинку с рукава.
— Владимир Гаврилович, мне тоже хотелось бы поучаствовать в повторном обыске в квартире нашего лейб-гвардейца, — высказал просьбу Константин Всеволодович.
— Непременно.
Но всё вышло иначе.
Раздался стук в дверь, и без приглашения вошёл дежурный чиновник — высокий, с заметным брюшком офицер, на лице которого читалась озабоченность.
— Что у вас? — Филиппов ещё оставался погружённым в размышления, хотя и воспринимал реальность.
— Владимир Гаврилович, телефонировали из Литейной части. Вор пытался проникнуть в квартиру некоего Линдсберга, но ему воспрепятствовал дворник. Из разговора я так и не смог понять, зарезан был дворник или только ранен.
Начальник сыскной полиции резко поднялся со стула.
— Вот вам, господа, и Юрьев день, — потом обратил взгляд на дежурного чиновника. — Пролётка?
— Стоит у крыльца.
— Неужели фон Линдсберг? — послышался голос то ли Власкова, то ли Лунащука за спиною спешащего к выходу Филиппова.
5
Прежде чем предстать пред светлы очи потомка немецких рыцарей Филиппа-Иоганна фон Линдсберга, необходимо было собрать сведения о Карле. Слишком большим влиянием обладал глава семейства. Так просто не придёшь и не скажешь, что, мол, мы приехали из столицы для задержания вашего младшего сына.
Кунцевич выяснил, что Карл прибыл то ли двадцать шестого, то ли двадцать седьмого августа. Вспомнить точнее никто не мог. Подтвердили: да, правая рука была в повязке, сам же выглядел уставшим. А ещё приехал без вещей, только с небольшим саквояжем. На вокзале нанял извозчика и сразу же укатил в усадьбу, чтобы предстать перед внимательным взглядом старого фон Линдсберга. Говорили, что глава семейства не баловал младшего сына хорошим содержанием: мол, должен сперва себя зарекомендовать, заслужить авторитет, а уж потом…
Доктор, как ни странно, вчерашним днём сам почувствовал некоторое недомогание. Кости ныли, словно его пропустили сквозь жернова мельницы. В это хмурое сентябрьское утро проснулся совсем больным. Всю ночь лил дождь, бивший косыми струями по металлической крыше. От сырого воздуха шторы, закрывавшие окна его спальни, казались еще более тяжёлыми. И даже обычный шум уличной жизни, которого он привык не замечать на протяжении этих двадцати с лишним лет, сейчас тоже назойливо звучал в ушах. Раздался резкий звон колокола со стоящей по соседству церкви. Не переставая, посылал удар за ударом, перекрывая уличный шум мягким, напоминающим отдалённую траурную музыку, звуком.
Доктор раскрыл свёрнутый маленький пакетик и высыпал порошок себе в рот. Скривился от горечи, но тут же запил глотком тёплого чаю.
Через четверть часа, когда боль перешла в затылок, к доктору явился чиновник из столицы, вежливый и улыбающийся, с вкрадчивым голосом. И ладно бы ещё явился на приём — а то ведь по каким-то, сразу видно, надуманным делам.
— Мечислав Николаевич Кунцевич, чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции, — отрекомендовался столичный гость, забыв при этом добавить, какого, собственно, города.
— Слушаю, — доктор грустными глазами смотрел на Кунцевича. — Что вас беспокоит?
— Я, собственно, — улыбнулся тот в ответ, — не болен. Но меня очень интересуют ваши пациенты…
— Что же, у вас в родном городе их не хватает?
— попытался съязвить доктор, но затылок пронзила игла такой острой боли, что он поневоле поморщился. — Притом, простите, я не могу обсуждать своих больных с кем бы то ни было.
— Вернер Иванович, — улыбка не сходила с губ чиновника для поручений. Он ранее узнал о докторе всё, что возможно в данной ситуации. — Меня не интересует запойная болезнь Леонида Мартиновича, — Кунцевич упомянул местного исправника Сосновского, — или, простите, болезнь Святого Фиакра господина Пугачёва, — Евгений Илларионович, начальник шавельской почтовой конторы, действительно мучился геморроидальными болями. — Это всё ваши пациенты, которых вы пользуете не один год. В конце концов, это ваша тайна, и вам её оберегать…