— Я видел, как незнакомец туда шёл.
— Хорошо. Дотуда сколько вёрст?
— Ну, три-четыре.
— И незнакомец пошёл пешком? Не взял извозчика?
— Ну, я же видел, как он шёл.
— А скажи мне, как тебе показалось, незнакомец молод или стар?
— Да старый он.
— Почему ты так решил?
— Так борода седая, сам какой-то неказистый.
— Всё же вспомни, может быть, незнакомец хотел старым предстать. Вот как он шёл в рощу? Какой походкой? Старческой или?.. Плечи при ходьбе расправил или сгорбившись шёл? — допытывался Мечислав Николаевич.
— Шустро он ходил, — после некоторого раздумья поведал парнишка, — издали в самом деле казалось, что молодой идёт.
— Ну, ладно. Ты меня до рощи доведёшь? — Кунцевич и сам бы себе не ответил, зачем ему туда идти. Не хотелось верить, что прапорщик находится там, засыпанный жёлтыми опавшими листьями. Но иначе куда он исчез?
— А может быть, на лошадях доедем? — хитро спросил парнишка.
— Можно и на лошадях, только я не один, — Кунцевич показал на двоих мужчин, одетых не с таким шиком, как он сам.
Парнишка вопросительно посмотрел на них, потом на чиновника для поручений.
— Так надо, — пояснил Мечислав Николаевич.
Тело прапорщика обнаружили случайно.
Роща оказалась не такой уж маленькой, как о ней поведал парнишка. Она была прямоугольной формы, примерно двести саженей в длину и около ста в ширину. Хотя деревья росли не слишком близко друг к другу, найти что-либо не представлялось возможным. Однако скорее по наитию, нежели по велению здравого смысла, Мечислав Николаевич прошёл вглубь рощи и… провалился в небольшую яму, полностью засыпанную опавшими листьями. Упал, выставив перед собой руки, и под ними ощутил ткань. Когда разворошил листья, первое, что увидел, — рукав статского пиджака и бледную, холодную на ощупь кисть. Общими усилиями вскоре откопали тело.
Лицо фон Линдсберга не выражало никаких чувств. Ни боли, ни страха. Посиневшие губы почти сливались с тёмными усами. Широкий потемневший разрез на шее, похожий на чудовищную улыбку, словно напоминал о том, что жизнь хрупка, и простое острое лезвие в один миг может оборвать течение суетливых дней.
Парнишка смотрел перед собой немигающим взглядом и стоял неподвижно, словно обратился в соляной столп. Губы его побледнели.
— Отведи его в сторону, — приказал Кунцевич одному из полицейских. Его собственное лицо выдавало, что в голове вихрем крутятся мысли, постепенно выстраиваясь в логичный ряд.
Мечислав Николаевич опустился на колени и продолжал разгребать листья, чтобы вокруг трупа образовалось пустое пространство, — возможно, отыщется если не орудие убийства, то какая-нибудь вещь, случайно обронённая преступником.
В карманах убитого обнаружились несколько купюр различного достоинства, немного серебряных мелких монет, письмо в конверте без адреса и интересная бумага на бланке Департамента полиции, подписанная заведующим Вторым делопроизводством действительным статским советником Зуевым.
Бумагу Кунцевич положил во внутренний карман пиджака. С ней стоило разобраться более тщательно.
4
— Ну и… — Ольга Николаевна наморщила не только лоб, но и нос, явно пытаясь что-то припомнить. — Нет, — решительно сказала она, — я знаю только тех лиц, которых назвала.
— Ольга Николаевна, — Власков так тяжело вздохнул, что собеседница с невольным вниманием посмотрела на него, как бы пытаясь угадать ещё не произнесённые слова и, не выдержав паузы, спросила:
— Кто-то ещё… умер?
— Если бы умер, — совсем тихо ответил Николай Семёнович.
— Убит?
Чиновник для поручений только кивнул.
— Карл или Варламеев?
— Последний.
— О боже! — Ольга Николаевна прижала руку ко рту. — Как это случилось?
— Убийца перерезал горло Александру Андреевичу. Именно поэтому я прошу вас вспомнить всё, что говорил Николай Иванович о своих недругах, ссорах или иных неприятных событиях.
— Если бы я знала, если бы я знала… — прошептала женщина, — я бы запомнила все наши разговоры, но увы, прошло три года. Вы понимаете, три долгих года. И что можно вспомнить? Слова, они как птицы — вылетели и исчезли в небесах, — Щепина смахнула платочком слезу в уголке правого глаза. — Я постараюсь, но не могу ничего обещать.
— Варламеев и Николай Иванович были близкими приятелями?
— Да. Николай плохо сходился с людьми, поэтому в приятельских отношениях состоял с немногими.
— С кем, за исключением Варламеева и Карла фон Линдсберга?
— В последние годы только с этими двумя, хотя после нашего расставания я точно не знаю. А вот ранее был у Николая близкий друг, с которым они то ли поссорились, то ли кто-то из них нанёс другому смертельную обиду. Я толком не знаю.
— Что за друг?
— Николай только раз его упомянул, но так, вскользь…
— В связи с чем?
Женщина прерывисто вздохнула.
— Прошло столько лет… — неуверенно сказала она.
— Но всё же, — настаивал Власков.
— Я попытаюсь, но только не сейчас. Мне в голову ничего не приходит, кроме службы. У нас сейчас сложные времена, но если я вспомню, то обязательно телефонирую вам. Можно телефонировать в сыскную полицию?
— Не можно, а нужно, только скажите, что сведения для Власкова.
— Непременно.
— Да, вот ещё что, — Николай Семёнович уже собирался уходить, когда ему пришла в голову одна безумная мысль. — Скажите, Ольга Николаевна, когда господин Власов получил по завещанию имение и капитал, были ещё наследники?
— Точно не помню, простите, — она усмехнулась, — моё тогдашнее состояние не позволяло заниматься реальностью. Те события я помню, как во сне, но… — женщина замолчала.
— Что?
— По-моему, кто-то ещё претендовал на имение, но за давностью лет я могу что-то напутать.
— Благодарю.
5
Мечислав Николаевич вполголоса выругался. Его инкогнито в этих краях раскрыто, придётся выуживать из портмоне бумагу, выданную в столице. Рассказывать, с какой целью он прибыл в Шавельский уезд, объясняться с местными чиновниками.
Кунцевич вытер руки платком, потом провёл ладонью по лицу.
— Вот что, Ваня, поезжайте-ка вместе с этим сообразительным парнишкой в Жагоры за становым приставом, пусть захватит с собою надзирателя, потом судебного следователя, прокурора и, само собой, доктора. Покажешь, где кто живёт? — обратился Мечислав Николаевич к парнишке.
Последний только молча кивнул.
Если бы Кунцевич не распорядился огородить верёвкой яму с жуткой находкой, приехавшие через час затоптали бы всё, и не осталось бы ни одного следа. Хотя, пока длилось ожидание, Мечислав Николаевич на коленях облазил яму и пространство в радиусе нескольких саженей вокруг неё, но не нашёл ничего, заслуживающего внимания.
Первым прискакал на лошадях из Попелян становой пристав Руссакович в сопровождении полицейского урядника и трёх стражников. Несмотря на грузную фигуру и одышку, Полуэкт Осипович резво соскочил с коня и, не здороваясь, спросил, тяжело дыша и с трудом выговаривая каждое слово:
— Вправду сын фон Линдсберга убит? — В глазах его стоял призрак страха, руки тряслись, как у старого пьяницы.
— Да, — коротко ответил Кунцевич. У него кошки скребли на душе, словно он сам был виновен в гибели молодого человека.
— Господи, — пристав огляделся, словно в первый раз увидел и рощу, и жёлтую листву, и людей, стоящих неподалёку, — почти у самого дома! Самого Филиппа Иваныча! Господи, что деется? Что деется? Нашего предводителя сына-то… Не верится мне! Как же так? Не иначе, кто-то разума лишился, чтобы руку на сына такого человека поднять, — продолжал он бубнить себе под нос.
Только спустя несколько минут пристав посмотрел на Мечислава Николаевича и поинтересовался недружелюбным тоном:
— Простите, а вы кто будете?
— Чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции Санкт-Петербурга Кунцевич, — отрекомендовался сыскной агент.
Полуэкт Осипович грозно сдвинул на переносице брови — явно хотел сказать нечто грубое, но не посмел.
— Вы, господин чиновник, какими судьбами оказались именно в этом месте?
— Простите, с кем имею честь разговаривать? — совершенно спокойным голосом спросил Мечислав Николаевич.
Пристав вначале оторопел, но успокоившись, решил за лучшее представиться. Даже выпятил грудь вперёд.
— Становой пристав Руссакович.
— Мечислав Николаевич, — сказал Кунцевич.
— Полуэкт Осипович, — без особых раздумий выпалил приехавший, потом спохватился: — Но позвольте, как вы оказались в наших краях?
— По делам службы, — сухо произнёс Кунцевич, но тут у него мелькнула мысль, что придётся заниматься дознанием с местными, если те, конечно, позволят. — Я командирован начальством для опроса господина фон Линдсберга по одному из ведущихся нами дознаний.
— Опросили? — в голосе пристава звучало то ли осуждение, то ли разочарование, то ли издевательское превосходство местного жителя.
— Не успел, — вполне серьёзно ответил петербургский гость.
— То-то, — и продолжал, уже тоном ниже: — Как же Филиппу Иванычу-то доложить? Он-то… Господи, родного дитятю потерять, да ещё рядом с имением… Спуску он точно никому не даст, а если и даст, то поспособствует, чтобы на службу в сибирские губернии отправили.
— Крут? — спросил Мечислав Николаевич.
— Ещё как! У него здесь… — но пристав тут же прикусил язык, сочтя, что слишком разоткровенничался со столичным чиновником.
Не успели нарушить последовавшую паузу, как к роще подкатило ещё несколько экипажей. Из первого вышел полноватый господин с профессорской бородкой в цивильной костюмной паре. Поправил очки и, заметив станового пристава, направился к последнему. Вторым спустился на землю высокий худой господин в чиновничьем мундире со знаками надворного советника.
— Этого только не хватало, — прошептал Руссакович.
По тому, каким быстрым шагом, почти бегом, приблизился Полуэкт Осипович к прибывшим, Кунцевич понял, что явились местные начальники должностью повыше станового.