— Я всегда готов взять в свои руки следствие, никогда от дела не отказываюсь, — отозвался судебный следователь, в голосе которого звучала то ли обида, то ли злость.
— Ну, про ваши успехи мы знаем, — невозможно было понять, прозвучала в словах уездного исправника издёвка или похвала.
Иван Николаевич хотел было насупиться, но не стал. Петербургский хлыщ уедет, а ему ещё здесь, в уезде, лямку судебную тащить. И хотелось бы не один год. В этих краях преступления настолько редки, что о такой спокойной жизни можно только мечтать.
— Но вот мне непонятно, почему гость наш так с вами, любезный Леонид Мартинович, разговаривал, будто он у нас старший? — подлил масла в огонь Кривицкий.
Сосновский, то ли придя под действием винных паров в сентиментальное настроение, то ли просто не сочтя нужным отвечать на колкость судебного следователя, вместо этого произнёс:
— Филипп Иваныч такого сына потерял — красавец, умница, гвардейский офицер, впереди блестящая карьера. Ан на тебе…
Воцарившуюся тишину нарушил становой пристав:
— Леонид Мартиновыч, вы его знали?
— Нет, и что с того? Я знаю фон Линдсберга.
— Но…
— Вот что, господа, — перебил Руссаковича Леонид Мартинович, — чтобы не выглядели мы с вами перед столичным гостем неотёсанными крестьянами, — его щека отчего-то дёрнулась, — будьте любезны, не отказывайте ему в его просьбах. Мне бы не хотелось, чтобы Филипп Иваныч думал о нас плохо, — высказал опасение исправник.
6
Михаил Александрович застал начальника сыскной полиции выходящим из кабинета.
Филиппов, уже намеревавшийся отправится к себе на квартиру, покрутил пальцем ус, отступил в сторону и жестом пригласил чиновника для поручений войти.
— Садитесь, Михаил Александрович, садитесь, — сам же обошёл стол и сел на стул. — С какими новостями вы ко мне пожаловали?
— Владимир Гаврилович, — удручённо произнёс Лунащук, — результатов, к сожалению, нет. Простите, что отвлёк вас от дел…
— Чего уж там, — отмахнулся Филиппов, — не всегда удача сама падает нам в руки. Если не ошибаюсь, вы были в Военно-медицинском управлении?
— Совершенно верно, и в управлении, и у сестры убитого Варламеева. Столоначальник Нерстенс — тот вообще ничего толком не сказал. Мол, служил Александр Андреевич хорошо, взысканий не имел, никто на него жалоб не приносил. Откровенности между ними никогда не было. У меня слоилось мнение, что сам Варламеев никого к себе близко не подпускал. Эдакая идиллия в присутствии царила.
— Здесь Нерстенса можно понять: кому понравится мусор выгребать из собственной конюшни?.. А что сестра?
— Обвинила нас в смерти брата и попросту выставила за дверь.
— Такого исхода можно было ожидать. Сестра всегда защитит родную кровь, даже если брат замешан в нелицеприятные дела.
— Нет, Владимир Гаврилович, мне показалось, что она искренне убеждена в его невиновности.
— Н-да, — Филиппов сузил глаза, — значит, с этой стороны у нас подходов к делу нет. Вы выяснили, есть ли у Власова родственники?
— В столице близких нет.
— Неужели никаких?
— Я выясню, — кивнул головой Лунащук, — о не слишком близких я не подумал. Я займусь ими.
— Выясните, кто наследовал Николаю Ивановичу, может быть, здесь что-то интересное обнаружится. Ведь, насколько я помню, Власов получил капитал от умершей тётушки? — Владимир Гаврилович вопросительно посмотрел на чиновника для поручений.
— Простите, но я что-то не припомню, чтобы он наследовал тётушке. — на лбу Лунащука появились морщины.
— Пожалуй, вы правы. Мы упустили этот момент из дознания. Проверьте, кто ему завещал состояние, и не имелось ли иных претендентов.
— Понял, — глаза Михаила Александровича загорелись, — сейчас же и начну проверку, — он поднялся со стула. — От Мечислава Николаевича новости не поступали? — полюбопытствовал чиновник для поручений.
— Увы, — начальник сыскной полиции развёл руками, — пока известий нет. Но попал наш Кунцевич, как кур в ощип. Приехал арестовать человека, а нашёл его хладный труп.
7
Не получив никаких сведений в Аукционной камере, Власков задумался, возвращаться ли ему в сыскное отделение, либо… И здесь его осенила неожиданная мысль. Обычно начинают дознание с родственников или тех, кто становился наследником. А почему бы не проверить, от кого досталось состояние Николаю Ивановичу? Кого он обошёл в погоне за обладанием наследства? Ведь об этом упоминала Ольга Николаевна. Чем судьба не шутит? Может быть, здесь повезёт. Хотя, конечно, спустя три года мстить за неполученное наследство?.. Очевидно, глупо, да и наследует к тому времени уже кто-то другой. А значит, действовать придётся в интересах третьего лица. Не сходится… Николай Семёнович остановился и провёл рукой по лицу. Зачем убивать ни в чём не повинных приятелей Власова? От них никакого прибытка же не будет?
Но, невзирая на новые мысли, Власков направил свои стопы на Невский проспект в контору нотариуса Воздвиженского, резонно рассудив, что последний может знать содержание духовного завещания, сделавшего Власова состоятельным человеком.
Дмитрий Иванович, заложив пальцы в часовые карманы жилета, прохаживался по кабинету, поглядывая на чиновника для поручений.
— Николай Семёнович, — нотариус покачал головой, — вы меня ввергаете в неприятное положение. Да, я понимаю, что господин Власов, упокой, Господи, его душу, — Воздвиженский перекрестился, — уже предстал перед Всевышним, но я должен выполнять свои обязанности…
— Дмитрий Иванович, — перебил нотариуса Власков, улыбнувшись уголками губ, — скажите прямо, что вам неизвестно, от кого Николай Иванович получил наследство.
— Зачем вам? Я понимаю, когда полиция проявляет интерес к наследникам, считая каждого из них причастным к убийству, — Воздвиженский явно передразнил кого-то отсутствующего здесь, — но прошлые дела зачем?
— Иной раз там кроется подсказка к нынешнему делу.
— Ну хорошо, — тоном одолжения сказал нотариус (но не сообщил, что после первого визита чиновника для поручений проверил, кому наследовал Власов), — я скажу вам.
Дмитрий Иванович достал с полки журнал для записей.
Власков отметил, что Воздвиженский не стал искать, а взял именно тот, который нужен.
— Вот, — нотариус открыл одну из страниц и прочертил пальцем, — Николай Иванович Власов наследовал по духовному завещанию Надежды Павловны Веремеевой, сестры отца, имение в Псковской губернии.
— Были ли ещё наследники?
— Нет, — категорично ответил Дмитрий Иванович, — не было. — Он на некоторое время задумался, потом добавил: — хотя… — видимо, в памяти начало что-то всплывать. — Постойте, — он остановился, раскрыл широко глаза. — Господи, как я мог забыть? А ведь вы правы, любезный Николай Семёнович, вы абсолютно правы. Господин Власов давно пользовался моими услугами. А три года тому он неожиданно заявляет, что стал наследником состояния, не слишком крупного, но достаточного, чтобы жить в старости, не прилагая усилий, если не спустить от радости всё сразу. Но Николай Иванович рассудительный, простите, был рассудительным человеком. Нет, не стал Гобсеком. Жил в своё удовольствие, но разум от свалившегося на него богатства не потерял. Вот здесь начинается самое удивительное. Тогда же ко мне приходил мужчина лет тридцати. Как он узнал, что я веду дела Власова, мне не ведомо. Но одним погожим днём он явился ко мне, обещал золотые горы, только чтобы Николаю Ивановичу не досталось наследство.
— И что? Тот человек ушёл ни с чем, или вы не сошлись в сумме? — Николай Семёнович прикусил язык, но поздно. Последние оскорбительные слова растворились в воздухе.
Нотариус так тяжело вздохнул, что казалось, сейчас раздавшийся голос буден слышен на другом конце города. Но произошло иное. Дмитрий Иванович взглянул на чиновника для поручений так, что у последнего потёк пот по позвоночнику.
— Простите, ради бога, мою несдержанность, — только и произнёс Власков.
— Не вы первый, — Воздвиженский горделиво повернулся к окну, задрав подбородок кверху, и стал походить на толстенького римского императора, утерявшего тогу. Потом повернулся к сыскному агенту и опять стал обычным петербургским нотариусом.
— Тот человек вам не угрожал?
— О нет! Но одарил таким взглядом, что, я вам скажу, похлеще самых бранных слов будет.
— Вы не запомнили его имени?
Воздвиженский наморщил лоб.
— То ли Иван Иванович, то ли Иван Степанович… нет, увольте, мне не вспомнить. Ведь три года прошло.
— Вы сказали, ему на вид около тридцати?
— Примерно так.
— Как он выглядел?
— Николай Семёныч, здесь то, что три дня тому, иной раз не припомнишь, не то, что три года.
— Но всё-таки, попробуйте вспомнить. Господа с такими предложениями ведь не каждый день приходят?
— Верно, но три года минуло! — снова возмутился Воздвиженский, но, увидев умоляющий взгляд чиновника для поручений, смилостивился: — Ну, хорошо. Ростом он с вас будет. Волосы тёмные, помнится, коротко стрижены. Лицо… худое, и синева на скулах и щеках. Вначале мне подумалось, что он небрит, но нет, выбрит до синевы. Глаза… не помню, то ли синие, то ли серые. Нос такой… — он показал рукой — прямой, истинно греческий.
— Говорил он чисто или с акцентом?
— Вот говор у него, действительно, не петербургский, а скорее московский, с эдаким их произношением, — скривился Дмитрий Иванович, которому припомнилась неприятная история, происшедшая с ним недавно в Москве.
— Какие-нибудь особые приметы? Шрамы? Родинки? Или ещё что?
— Николай Семёнович, не заставляйте меня придумывать несуществующие детали. Иначе такого вам навспоминаю…
Власков, прикусив губу, застыл в ожидании.
Нотариус покачал головой, слегка поморщился.
— Теперь вот, Николай Семёнович, спустя столько времени, я воочию вижу, что меня тогда больше всего поразило. Одет он был неряшливо, — медленно проговорил Воздвиженский, — мне показалось, что даже с чужого плеча или в таком затасканном костюме, что, простите, я бы прислуге постеснялся отдать.