— Может быть, мне в Адресном столе поискать людей, приехавших из волости, где расположено имение Веремеевой?
Даже не задумываясь, Филиппов отвечал:
— Не совсем… — хотел выразиться довольно грубо: «не умная», но взял себя в руки — не следует обижать чиновников, — хорошая затея, — сгладил острый угол. — Мы с вами думаем, что убийца прибыл из Псковской губернии, а что, если он много лет проживал в других местах и теперь прибыл по подложным документам? Вот именно поэтому, Николай Семёнович, пустая трата времени.
— Тогда… — и Власков умолк.
— Что вы хотели сказать?
— Владимир Гаврилович, с кем я в доме не поговорил, так это с новоиспечённой вдовой. Может быть, Дмитрий Иванович ей что-либо рассказывал?
— В такой день…
— Владимир Гаврилович, наоборот, пока ничего не забыто.
— Женщина в таком состоянии… — Филиппов покачал головой. — Несколько часов назад её муж убит таким дичайшим способом. Нет, это не слишком хорошо, хотя, — он сощурил глаза и на миг задумался. — А впрочем, поезжайте. Лунащук вернётся либо завтра к вечеру, либо на третий день утром. Кунцевич, тот застрял в Шавли, и неизвестно, когда вернётся. Вдруг и вправду что вспомнит.
— Новостей от Мечислава Николаевича нет?
— Пока никаких.
Жена Воздвиженского оказалась миловидной женщиной чуть старше тридцати лет, с золотистыми волосами, уложенными в замысловатую причёску. Большие голубые глаза не выдавали никаких чувств. Словно перед Власковым стояла древнеримская статуя из белого мрамора — именно такого цвета были её лоб и щёки.
— Я вас слушаю, Николай Семёнович. — голос женщины немного подрагивал, выдавая внутреннее волнение.
— Мне совестно вас расспрашивать, — чиновник для поручений был серьёзен и слегка сбит с толку. Он не ожидал, что жена убиенного пригласит его для беседы, после того, как он вручил карточку служанке, — но происшествия такого рода мы расследуем, извините, по горячим следам, поскольку велика вероятность скорой поимки злоумышленника.
— Спрашивайте, — в её голосе послышалось нетерпение, но на лице не дрогнул ни один мускул.
— Дмитрий Иванович ничего вам не рассказывал о своих клиентах, или каких-то подозрительных людях?
— Что вы имеете в виду?
— Странные случаи бывали? Какие-нибудь старые знакомые или клиенты не приходили?
— Нет, в последние дни, даже месяцы всё было как обычно. Как вы говорите, «странностей» не происходило. А клиенты? Увы, я не интересовалась людьми, жаждущими помощи нотариуса.
— Значит, Дмитрий Иванович ничего вам не рассказывал?
— Я, — она сделала упор на «я», — делами мужа не интересовалась, и тем более его клиентами.
— Простите, видимо, я напрасно вас потревожил.
— Наверное, хотя… постойте, — её рука вспорхнула птицей и опустилась, — вчера муж упомянул о каком-то давнем призраке. Я спросила, уж не поверил он во всякую мистическую чушь. Он улыбнулся и сказал, что это был призрак из прошлой жизни. Более ничего не добавил.
— Он не называл имени призрака?
— То ли Иван, то ли Степан, — она задумалась, — право, не могу припомнить.
— Благодарю за помощь, и примите мои искрение соболезнования по поводу безвременной кончины вашего супруга. Простите за беспокойство, — Николай Семёнович приложился к протянутой горячей руке и быстрым шагом вышел.
4
Имение, ранее принадлежавшее Веремеевой, а в последние годы — Власову, застыло в какой-то полудрёме. Казалось, оцепенение охватило весь работающий люд. Как распорядится полученным наследством новый хозяин? Или, за неимением наследников, всё отойдёт казне?
Лев Борисович встретил петербургского чиновника без энтузиазма, с настороженностью, посматривал на приезжего косо, но в глаза улыбался и с первой минуты старался произвести хорошее впечатление. Потом, когда узнал, что чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции прибыл не по его душу, успокоился.
— Вы по делу о смерти Николая Ивановича?
— Точно так, — отвечал Лунащук, — мы в сыскном ведём дознание о насильственной смерти господина Власова.
— Михаил Александрович, что ж мы с вами на ходу беседуем, как иноземцы какие. Пожалуйте к столу, там и разговор… за чаркой веселей пойдёт.
Через четверть часа они сидели напротив друг друга в столовой. Перед ними на столе стояло с десяток разнообразных закусок, графин с тёмно-красной жидкостью и две рюмки.
— Надежда Павловна властной была женщиной, в кулаке не только мужа держала, но и всех в округе. Она же стала здесь хозяйкой ещё в дореформенное время. Если мне память не изменяет, то вышла замуж за Льва Андреевича… — он сдвинул брови и спросил у служанки, которая принесла на блюде исходящее паром мясо. — Прасковья, не помнишь ли, в каком году Надежда Павловна и Лев Андреевич свадьбу сыграли?
— В пятидесятом, — уверенно сказала женщина и пошла к выходу.
— Я же говорю, что до моего рождения. Через год или два родители мужа померли, и Надежда Павловна стала полновластной хозяйкой. Не опустила рук, когда царь-батюшка Александр Николаевич Манифест подписал, когда в округе для владельцев настали трудные времена — но только не для Веремеевых. Но она не пыталась выжать из крестьян, которые ранее её собственные были, последние соки, а стала помогать обзаводиться хозяйством, на ноги становиться. С уважением к ней стали относиться, с большим уважением.
— А как же Лев Андреевич?
— Он оказался неспособным к хозяйствованию человеком. За что не возьмётся, всё, как говорится, из рук падает. Пить начал, больше в библиотеке просиживал, как пил запоем, так и читал. Лет пятнадцать так вот просидел и помер, то ли от тоски, то ли безделья.
— Что же Надежда Павловна?
— Та больше хозяйством управляла, да над дитятями квочкой увивалась.
— У неё дети были?
— Господь как давал, так и к себе призывал. Она четверых народила, но только один в пору молодости добрался. Уж лучше… — и Лев Борисович прикусил язык, улыбнулся и разлил по рюмкам пахнущую малиной наливку.
— Значит, Лев Андреевич году в семьдесят пятом дни свои завершил?
— Точно так, но с одной поправочкой: не в семьдесят пятом, а семьдесят седьмом, на Покров. В одночасье: вышел на улицу, глотнул свежего воздуха — и с крыльца вниз. Тогда же и похоронили нашего Льва Андреевича.
— Вы сказали, дочь Надежда Павловна воспитывала?
— Когда ж я про дочерей-то? Все дочери по малолетству в землю сошли. Первая, так та и месяца не прожила, вторая полгода, а третья… Извините, но так время бежит, что не успеваешь отследить.
— Значит, только одного сына Надежда Павловна сподобилась в люди вывести?
— Скажете тоже, «в люди», — хмыкнул управляющий имением, плечи его затряслись. Лунащуку показалось, что от смеха, но, присмотревшись к лицу Льва Борисовича, он заметил, что у того из уголков глаз показались крупные капли. Потом управляющий отвернулся и тайком попытался смахнуть слёзы.
— Не понимаю, — Михаил Александрович старался не смотреть на управляющего, — что не так с сыном? Кстати, как его звали?
— Почему «звали»? — Лев Борисович подался вперёд. — Он что, тоже… как Николай Иванович?
— А что Николай Иванович?
— Вы же сами сказали, что убили его.
— Ах, это… — Лунащук почувствовал, что краснеет, — для вас же это не новость?
— Но я думал, что Николай Иванович от болезни, а оно вот как вышло.
— Н-да, жизнь непредсказуема и преподносит нам иной раз такие подарки, что только и успевай уворачиваться.
— Хорошо, что Надежда Павловна до такого не дожила. Она, хотя женщина была строгая, но в душе… Таких поискать, а этот гадёныш… — и управляющий с ненавистью выдохнул: — это он её в могилу свёл!
— Что он такого умудрился сделать?
— Надежда Павловна недаром его наследства лишила и отписала Николаю Ивановичу.
— Так почему?
— Баловала хозяйка сына, боялась, чтобы раньше срока в могилу не сошёл. Вот он и вырос барчуком, не знающим ни в чём отказа. Всё для него самое лучшее, денег Надежда Павловна не жалела, а он… Я толком-то не знаю, с чего началось, но рос Павел мальчиком неуправляемым. Всё ждали, что перебесится с возрастом. Но не вышло, пошёл он по кривой дорожке. Вначале организовал шайку из малолетних крестьянских детей и порядки завёл железные. Это потом выяснилось, что они не только грабежом на дорогах занимались, но и насильничали над девками да молодыми бабами. А чтоб их никто не опознал, так они маски на себя напяливали, и разговоров не вели.
— Неужели он… как его там?..
— Павел Львович, — подсказал управляющий.
— Неужели Павел Львович таким на дорогах промышлял? Ведь, как я понимаю, ему не было ни в чём отказа?
— Вы не верите, а каково матери было? Она-то в нём души не чаяла — и вдруг как обухом по голове: сын не только вор, но насильник и убийца. У кого хочешь голова кругом пойдёт, не только у любящей матери. — Управляющий прикусил губу, потом посмотрел на петербургского чиновника и добавил: — я б такого сына собственными руками… — и протянул руки над столом. — Жалко мне было Надежду Павловну, по чести говоря, жалко. Один-единственный сын, да и тот — прирождённый преступник.
— Какова его дальнейшая судьба?
— Не могу сказать, — с некоторым подозрением во взгляде управляющий посмотрел в глаза Лунащуку. — Вот, значит, вы по чью душу к нам пожаловали. А я-то… Павел Львович осуждён был в каторжные работы, но до места не доехал, сбежал. Но здесь более не появлялся, это я могу вам точно сказать. Никогда при жизни Надежды Павловны не появлялся.
— А после?
— Со мной не встречался, если вы об этом. Может быть, дружков своих навещал, хотя не думаю. Они все до сих пор тачки таскают где-то в Сибири. О деле Павла Львовича вы бы поговорили с нашим Василием Ивановичем.
— С каким Василием Ивановичем?
— Ну, с нашим становым приставом Соколовским, он принимал участие в задержании шайки. Тогда он нынешнюю должность свою ещё не занимал, но должен многое знать.
— Где расположена квартира Василия Ивановича?