а службе по вольному найму в бухгалтерии Экспедиции заготовления государственных бумаг. Определён на службу в Санкт-Петербургскую Сыскную полицию в октябре тысяча девятьсот третьего года.
Служил ни шатко, ни валко. К тайнам и секретам начальника сыскной полиции приобщён не был. И вот — такое происшествие…
Поневоле и сердце застучит громче и настырнее, да и мысли сразу же нахлынут такой волной, что деться никуда от них невозможно. Филиппов стоял и смотрел на распростёртое перед ним тело ещё недавно молодого жизнерадостного человека. А сейчас — остывшего, раскинувшего в стороны руки, словно в последний смертный час приготовился обнять всю землю.
Тело Чубыкина обнаружил дворник дома номер двадцать пять по Тамбовской улице.
— Как же он сюда прошёл?.. — Филиппов сжал губы, потом добавил: — Кто первый прибыл сюда?
Арку дома закрывали ворота, а калитка в них почти всё время была под надзором дворника.
— Городовой Иванов, — ответил Мечислав Николаевич. — Пригласить?
Владимир Гаврилович кивнул головой.
— Ваше… — гаркнул городовой, но увидев, как поморщился, словно от зубной боли, начальник сыскной полиции, смутился и умолк.
— Как тебя кличут, служивый? — голос Филиппова звучал тихо, но в нём чувствовалось напряжение.
— Антоном, ваше благородие!
— Ты сюда явился первым?
— Так точно.
— Ты здесь ничего не трогал?
— Мы ж с понятием, — ответил полицейский, но тут же вытянулся, пожирая начальство глазами, — я ж по инструкции…
— Понятно. Кому ты сообщил о найденном трупе?
— Приставу Силину. Наш участок размещён в доме номер восемь по этой же улице, я и послал дворника, а сам остался на месте, — и добавил: — чтобы следы не затоптали.
— А где сам дворник? — осмотрелся Филиппов.
Кунцевич жестом приказал одному из сыскных надзирателей, чтобы тот привёл дворника.
— Когда ты, Антон, прибыл сюда, ничего подозрительного не видел?
Городовой посмотрел сперва направо, потом налево, перевёл взгляд на убитого, словно продолжавшего обнимать напоследок землю.
— Нет, ваше благородие, ни посторонних, никого здесь я не видел.
— Где твой пост?
— Да тут, на углу с Курской улицей.
— На ней подозрительных лиц не видел час тому?
— Нет, ваше благородие, не видел, да и народу-то много ходит. Всех разве ж упомнишь?
— Хорошо. Мечислав Николаевич, вы послали агентов опросить жителей дома?
— Да, Владимир Николаевич. Через час будем знать, видел ли кто что-то или нет.
Филиппов обернулся и увидел, как к ним направляется доктор Стеценко.
— Когда мне телефонировали и сказали, что господин Филиппов выехал на очередное убийство, — вместо приветствия произнёс Пётр Назарович, — то я сразу почему-то подумал: неспроста. Уж не связано ли оно с теми, более ранними? Или я ошибаюсь?
— Пётр Назарович, это поведаете нам вы после вскрытия, как я понимаю, — Владимир Гаврилович отвернулся и посмотрел на мёртвого Чубыкина.
Статский советник Стеценко поставил на землю саквояж.
— Ваш запечатлитель эпохи отфотографировал для потомков молодого человека?
— Можете, Пётр Назарович, спокойно заниматься.
Доктор опустился на корточки, поднялся, обошёл тело, вновь опустился, не прикасаясь к нему. Выпрямился и посмотрел в глаза Филиппову.
— Владимир Гаврилович, как мы пишем в актах, первоначальным осмотром я, доктор Стеценко Пётр Назаров, констатирую, что обнаруженный во дворе дома…
— Двадцать пять.
— Благодарю за подсказку, двадцать пять по Тамбовской улице, убит тем же способом, что и ранее найденные господа Власов, Воздвиженский и Варламеев.
— Вы не ошибаетесь? — глухо спросил Филиппов.
— Нет, Владимир Гаврилович. Точнее я скажу, как вы верно подметили, после вскрытия, но убийство произведено острым лезвием, располосовавшим шею жертвы от уха до уха.
— Тогда я чего-то не понимаю, — признался начальник сыскной полиции и потёр пальцами виски.
— Какое отношение сыскной надзиратель имеет к убитым ранее трём приятелям? Мечислав Николаевич, проверьте всю подноготную нашего Чубыкина. Может быть, нам что-то о нём неизвестно?
— Владимир Гаврилович, — Кунцевич подошёл совсем близко к начальнику и заговорил так тихо, что даже окружающие его не слышали, — мне кажется… — он умолк, кусая губы.
— Продолжайте.
— Простите, может быть, мои слова покажутся сущим бредом, но мне… кажется, наверное, правильнее сказать, я даже уверен, что тело сыскного агента — это послание нам…
Филиппов отступил на шаг назад, окинул гневным взором чиновника для поручений.
— Вы бредите?
— Отнюдь, я в здравом уме, как пишут юристы, и твёрдой памяти. Посудите сами: мы сорвали планы нашего убийцы и не стали считать за виновного поручика, как должно было случиться по мысли Веремеева или кого-то, кто там вместо него. Не купились, поэтому он сорвался с Воздвиженским, хотя вы сами понимаете, что нотариус к дознанию ничего нам неизвестного не добавил. Поэтому его демонстративное, — Мечислав Николаевич с нажимом произнёс последнее слово, — наказание Дмитрия Ивановича обращено к нам. Не знаю, доносит ли ему кто о ходе наших соображений, или он идёт впереди нас, но здесь он попросту сорвался.
— Вы полагаете, что кто-то из нас, даже не догадываясь о сути дела, передаёт сведения убийце?
— брови Филиппова сошлись на переносице. — Нет, Мечислав Николаевич, вы ошибаетесь. Ход дознания известен только мне, вы выполняете, по сути, мои поручения. Нет, — категорично произнёс начальник сыскной полиции и вполне серьёзно добавил: — я ни с кем дело не обсуждаю.
— Владимир Гаврилович, не обессудьте, приходят всякие мысли, но я и в голове не держу того, что кто-то из нас связан с убийцей. Прошу прощения, но…
— Мечислав Николаевич, вы правы, надо предусмотреть все имеющиеся в нашем распоряжении варианты. И я уверен в вас, господа чиновники для поручений. Видимо мы недооценили нашего убийцу. Пусть он кровожаден, мстителен и наверняка мнителен, но он умён. В этом нельзя ему отказать, пока он водит нас за нос и бахвалится своей вседозволенностью и безнаказанностью. А мы только следуем в фарватере его движения. Он опережает нас. Хорошо, всё, что вы сказали, обсудим вечером. Сейчас же я хотел бы поговорить с дворником.
Невысокого роста мужчина неопределённых лет с куцей бородкой предстал перед Владимиром Гавриловичем. Дворник испуганно озирался. В чертах его лица проскальзывало что-то лисье, словно он хотел утаить некие неблаговидные поступки.
Филиппов молча смерил его взглядом с головы до пят и обратно. Начальник сыскной полиции знал породу таких людей, сперва совершивших некие проступки, а потом пытающихся их скрыть всеми возможными путями.
У дворника внутри всё похолодело.
— Стало быть, в этом доме ты следишь за порядком?
— Так точно, поставлен, как вы сказали, следить за порядком, — повторил вслед за Филипповым дворник, хотя руки у него начали дрожать. Уж больно проницательный взгляд у полицейского начальника.
— Ты, значит, с утра до вечера во дворе, как мне сказали?
— Правильно вам, ваше превосходительство, донесли, — дворник повысил Владимира Гавриловича в табели о рангах на целых пять ступеней, но начальник сыскной полиции не обратил на это внимания, — с самого утра до позднего вечера.
— И никто не может проскользнуть во двор, уж я не говорю о доме, без твоего ведома?
— Совершенно верно, — осклабился дворник.
— Ты нашёл убитого?
— Так точно, я.
— Если ты такой внимательный и целый день находишься во дворе, то как не заметил господ, вошедших сюда?
Дворник икнул и втянул голову в плечи.
— Так, ваше превосходительство, я ж иной раз и по нужде отлучаюсь, — выискивал он попытку оправдаться.
Филиппов опять окинул взглядом дворника.
— Ты знаешь, что я могу тебя посадить за поможение убийце?
— Ва… ва… ваше превосходительство, я же убийцу и в глаза не видел…
— Ой ли, — перебил Владимир Гаврилович грозным тоном, — а кто тебя за пивом посылал?
У дворника открылся в изумлении рот, и он рухнул на колени. Полицейский начальник и это знает!
— Ты мне комедию не разыгрывай. Поднимайся. Если правду расскажешь, то я буду знать, что ты невиновен. Я слушаю.
— Вашпре… ство, — торопливо начал дворник, — сегодня зашёл во двор офицер, ну я сразу к нему, мол, к кому вы, господин хороший, прибыли. Он улыбается и говорит: хочешь, мол, на пиво получить? А кто ж супротив будет? Вот он и говорит: я хочу приятеля своего разыграть, вот ты на час в портерную сходи — и протягивает мне красненькую. Я-то что, час могу и там посидеть. А прихожу — тут такое, я сразу так сробел…
— Почему сразу правду не сказал?
— Боязно мне стало, вдруг на меня подумают.
— Можешь офицера того описать?
— Высокий, шинель ладно сидит, как влитая. Лицо длинное такое и бородка куцая, как у басурман бывает. Глаза, как два уголька, насквозь готовы прожечь. Волосы тёмные, но под фуражкой, звиняюсь, не заметил, какого именно цвета.
— Шрамы какие-нибудь или родинки заметил?
— Нет, — покачал головой дворник. — Во! — вдруг обрадовался он, — сейчас тепло, а он в перчатках был.
— И всё?
— Кажись.
— Ты мне скажи, он — настоящий офицер или ряженый был?
— Не, ваш-превосходительство, разве ж я человека дворянского звания от простого люду не отличу? Да и при том, сабля у него на боку висела и пистолет в, как её…
— Кобуре?
— Так точно, кобура на этой… — дворник замялся, вспоминая.
— Портупее, что ли? — подсказал Кунцевич.
Дворник с благодарностью посмотрел на Мечислава Николаевича.
— Истинно так.
Филиппов тяжело вздохнул.
— Поверю я тебе в этот раз. Но смотри у меня! Погубит тебя привычка к дармовой выпивке. — Владимир Гаврилович посмотрел на чиновника для поручений. — Захватите-ка его с собою в сыскное отделение…
— Как же так? — дворник опять втянул голову в плечи. — Ваш-преходство, я же как на духу, я же…