— Ты, — посмотрел на него начальник сыскной полиции, — говоришь, что запомнил лицо офицера, вот нашему художнику и будешь подсказывать, а он — портрет рисовать. Понял?
— Да я… — начал было дворник, но замолчал от греха подальше.
IX
1
Ситуация складывалась крайне неприятная. Не прошло и двух недель, как сыскная полиция уже обнаружила пять трупов в одной только столице, и за всеми убийствами, видимо, стоит один и тот же человек. Главное, что и чиновники для поручений, и сам начальник знают его имя и фамилию, неизвестным остаётся только место, где этот господин облюбовал убежище.
— Теперь мы можем с вами поговорить более подробно, Мечислав Николаевич. Вы высказывали одно интересное соображение по поводу убийства сыскного надзирателя Чубыкина. На чём оно основывается? — Филиппов чувствовал тяжесть в ногах и поэтому не сел, а остался стоять. Потом тяжело будет подниматься, а при подчинённом выказывать свою слабость не хотелось.
— Как я ранее говорил, Веремеев — а ныне я уверен, что за всеми убийствами стоит именно он — потратил десять лет на то, чтобы его план мести стал безупречным. Но он просчитался. Да, мы заподозрили в убийстве господина Власова и его служанки прапорщика фон Линдсберга. Тем более что всё говорило об этом, но здесь убийца уверовал в свою непогрешимость. Даже не в непогрешимость, а в то, что он умнее всех и никто не сможет просчитать его планы. Но Веремеев просчитался. Теперь я с полной уверенностью могу сказать, что хотя Павел Львович благодаря своему побегу избежал каторги, но несколько лет он всё же провёл в тюрьме. Не могу предполагать, под какой фамилией, но он был под стражей и привык судить всех людей по тем, кто его там окружал. Он выпал из жизни, думаю, лет на пять-шесть.
Филиппов внимательно слушал, Мечислав Николаевич сделал новую попытку подняться. Как-то не очень удобно сидеть, пока начальник стоит.
— Сидите, сидите, — сказал Владимир Гаврилович и махнул рукой, — мне стоять сподручнее.
— Павел Львович Веремеев, насколько я могу судить по известным сведениям, — личность не только неординарная, но и слишком мстительная. Можно вспомнить отца Иоанна, дворецкого, и я не буду удивлён, если, проведя эксгумацию тела Надежды Павловны, обнаружится, что и она отравлена. Хотя эксперты могут яд и не обнаружить, он может оказаться растительного происхождения из экзотических краёв. Теперь вернёмся к Чубыкину. Почему Павел Львович убил нашего сыскного агента? Он вышел на тропу войны с нами. Вот здесь мы должны его переиграть.
Владимир Гаврилович покрутил пальцем ус, задумался, на лбу его проступили горизонтальные морщины.
— Может быть, Мечислав Николаевич, в ваших словах содержится истинная правда. Но у меня возникает закономерный вопрос: почему убийца не лишил жизни дворника, ведь последний сможет его опознать? Как-никак, он явился невольным свидетелем, который хорошо его рассмотрел. Веремеев наверняка предполагал, что в первую очередь мы снимем допрос с него.
— Извините, но здесь у меня ответа нет. Исходя из тех сведений, что нам известны, Павел Львович действует по принципу: чем меньше свидетелей, тем спокойнее жизнь. В этом я с вами соглашусь, и, на самом деле, не знаю.
— Хорошо, Мечислав Николаевич, давайте оставим сантименты в стороне, а вернёмся к вашему предположению. Каким бы невероятным оно ни казалось. Вы сказали, что это… — Владимир Гаврилович запнулся.
— Послание, — севшим голосом подсказал чиновник для поручений.
— Да, послание. Эдакое кровавое послание нам. Способ убийства говорит о том, что все преступления — дело рук одного господина. Но здесь я имею в виду приятелей, служанку и Воздвиженского…
— И нашего Чубыкина, — дополнил Кунцевич.
— Конечно, и нашего Чубыкина. Наверное, здесь вы правы, и Пётр Назарович это в акте укажет. Перед нами стоит задача: найти Веремеева, пока он не наломал ещё больше дров. Вы предполагаете, что таким образом он предостерегает нас от дальнейшего дознания, что, мол, это только первая ласточка, и все основные события нас ждут впереди. Тогда у меня возникает вопрос: неужели он не понимает, что теперь наше дело чести — найти его и наказать?
— Я думаю, понимает, — Мечислав Николаевич прикусил губу, — но не желает останавливаться. Он ослеплён тем, что план его разгадан. Столько лет он его вынашивал, и вдруг такая оказия.
— Но если он десять лет вынашивал план, то как же обстоит дело с фон Линдсбергом? Ведь в прошлые годы о нём и речи не шло.
— Павел Львович, скорее всего, предвидел, что у такого человека, как Власов, будут друзья, а то, что одним из них оказался военный, тем более сыграло ему на руку. Именно такому человеку предназначалась роль убийцы. Он попросту исчез бы, и мы никогда бы его не нашли. Я не знаю, что Веремеев мог с ним сделать: расчленить ли, закопать, вывезти в залив и утопить тело. Это не столь важно. Приятель бы словно испарился, предварительно показавшись дворнику в вечер или утро убийства.
— Разумно, но в таком случае следующими жертвами должны стать мы. Я, как руководящий дознанием, вы, как нашедший тело поручика, Михаил Александрович, как чиновник, совершивший поездку в имение Веремеевых-Власовых, ну, и Власков, как сующий нос в чужие дела.
— Верно.
— И пока мы будем присматриваться к каждому высокому военному, Павел Львович изменит обличье и станет кем-то другим. И если он умён, то должен сообразить, что мы рано или поздно узнаем о похищенных паспортах и о фамилиях, на которые они выписаны, а значит, воспользоваться ими будет нельзя.
— Вы совершенно правы, но, Владимир Гаврилович, он может рассудить иначе. Если этим, из сыскной, известны фамилии в паспортах, похищенных десять лет тому, то они не станут их проверять. Сочтут за недопустимую наглость со стороны убийцы пользоваться ими, ведь он, Веремеев, умён, а значит, такую глупость не учинит. Вот я, Павел Львович, ими и воспользуюсь вопреки всем розыскам.
— Заумно, но вполне в духе убийцы. Но мы-то продолжаем поиски. Вот, поступили первые данные, что в Адмиралтейской, Васильевской, Выборгской, Литейной частях люди с такими фамилиями, именами и годами рождения не регистрировались. И надо будет поставить в известность Власкова и Лунащука, как и всех сыскных надзирателей и агентов, чтобы впредь были внимательны и осторожны. Веремеев крайне опасен и не знает жалости.
Потом, как из рога изобилия, посыпались новости.
— В Александро-Невской части данные господа не проживали.
— В Коломенской есть Штерн Иван Иванович.
— В Московской — Недригайлов Семён Потапович. Пребывал в столице с пятнадцатого мая по тридцать первое августа.
— В Нарвской части господин Яроцкий Вениамин Михайлович останавливался в Ново-Петергофском проспекте, Штерн Леон Эрихович — в Рижском проспекте.
— В Петербургской части лица с таковыми фамилиями не останавливались.
— В Спасской части в Садовой улице, дом 24, трижды за последние три месяца соизволил проживать мещанин Недригайлов Иван Никифорович, тысяча восемьсот пятьдесят первого года рождения, уроженец Тверской губернии.
Рождественская часть тоже не порадовала.
Сердце Филиппова вздрагивала при каждом стуке в дверь и каждом докладе. Брали сомнения, но в то же время он надеялся, что всё-таки должен попасться в расставленные сети один из паспортов.
— Мечислав Николаевич, — Филиппов уставился в чёрную точку на стене, — мы с вами забыли проверить ещё одного господина в листках прибытия.
— Веремеева?
— Его, голубчика. Вдруг он останавливался под собственным именем, а мы ни сном, ни духом?
— Владимир Гаврилович, когда я раздавал сыскным надзирателям список фамилий, то я включил туда и Павла Львовича. Вдруг он и вправду решит, что его прекратили искать, а под родительской фамилией никто не обнаружит.
— А я упустил, — посетовал на самого себя Филиппов.
2
Последними представили результаты надзиратели, проверявшие отписные листы в Казанской части. Оказалось, что все искомые господа в настоящее время проживали в третьем участке Казанской части: Штерн — в Офицерской улице в доме 14, который выходил второй стороной в Фонарный переулок, Недригайлов — в том же Фонарном, но в доме номер шестнадцать, Яроцкий — в Казанской, 54, а Веремеев — Екатерининский канал, дом 107. Совпадало всё, кроме годов рождения. Видимо, Павел Львович резонно рассудил, что искать будут не только по тождеству фамилий, имён и отчеств, но и по году рождения. Подчищать в паспорте целые слова затруднительно, да и окажется какой-нибудь глазастый письмоводитель, тогда с паспортом можно попрощаться, а на помарки в годе рождения хотя и обращают внимание, но не так пристально, как в других местах.
Снова собрались в кабинете Филиппова чиновники для поручений Кунцевич, Лунащук и Власков. Кроме вышеупомянутых, присутствовал коллежский секретарь Петровский, исполняющий должность начальника «Летучего отряда», образованного, в частности, для того, чтобы принимать все возможные меры к удалению из Санкт-Петербурга порочного элемента, к предупреждению и пресечению преступлений, собирать сведения о лицах, живущих в столице, не имеющих определённых занятий и занимающихся кражами и другими преступными делами, на предмет высылки их из столицы, выполнять отдельные личные поручения начальника сыскной полиции.
Под началом Леонида Константиновича находились довольно опытные полицейские агенты и надзиратели, довольно успешно проводившие, когда необходимо, слежку, задержание или негласную проверку.
— На сегодняшний день мы имеем несколько адресов, по которым, как ни странно это звучит, проживают все нами разыскиваемые люди, — Владимир Гаврилович с интересом рассматривал свой листок. — Леонид Константинович, вы, видимо, не понимаете нашей озабоченности. Позвольте мне ввести вас в курс дела, — и Филиппов рассказал о дознании, не упустив ни одной детали. — Теперь вы понимаете, почему мы в недоумении? Наш убийца ведёт по-крупному, и у меня возникает законный вопрос: а проживает ли он хотя бы по одному из этих адресов?