— Хитрая бестия, — прокомментировал Мечислава Николаевича Лунащук. — Как он умудрился подобрать квартиры так, чтобы они устраивали его и находились в нужных для него местах?
— Михаил Александрович, вы забываете, что большинство жителей на лето уезжают за город, оказываясь от найма квартир. Вот этим обстоятельством воспользовался наш предполагаемый убийца Павел Веремеев.
— Не смею возражать, — задумчиво произнёс Лунащук, — но уверен, что оцепить здания…
— Вы имеете в виду — проникнуть в здания?
— Совершенно верно. Незаметно, как говорится, просочиться в здания нам надо после полуночи…
— Не согласен, после трёх часов пополуночи, — перебил Кунцевич и начал объяснять: — он может вернуться довольно поздно…
— Давайте о времени поговорим позднее, — теперь пришла очередь начальника сыскной полиции перебить чиновника для поручений, — после тех же бесед с дворником. На данную минуту мы с вами, господа хорошие, не знаем, проживает ли наш преступник в обнаруженных нами квартирах. Может быть, они сняты для отвода глаз? — и, заметив недоумённые взгляды Кунцевича и Лунащука: мол, а зачем мы столько времени потратили с карандашами над чертежами? — пояснил: — То, что мы с вами рассмотрели возможные пути отхода преступника, нам понадобится позже. Сейчас дворники нам расскажут обо всём, что им известно о жильце.
— Понятно, — пробурчал себе под нос чиновник для поручений.
— Вы что-то хотите сказать, Михаил Александрович?
— Нет, — покачал головой Лунащук, — но меня занимает другой вопрос. Как побеседовать с дворником? Ведь просто так к нему мы не можем заявиться. Не дай бог, заметит наш преступник. Под видом околоточного тоже нельзя, его может знать в лицо убийца, да и нас тоже. Не хотелось бы Веремеева обеспокоить раньше времени.
— Не хотелось бы, — повторил за чиновником для поручений Филиппов. — Меня беспокоит ещё одно обстоятельство. Если убийство Чубыкина — это предостережение нам, — его лицо исказилось гримасой боли, — то можно ожидать от этого злодея всего, что угодно.
— Владимир Гаврилович, — улыбнулся Кунцевич, — неужели вы думаете, он посмеет поднять руку на сыскную полицию?
— Мечислав Николаевич, он уже поднял. Я напомню вам опять о том же Чубыкине…
— Возможно…
— …который стал жертвой разыскиваемого нами господина. Нет, Мечислав Николаевич, я призываю вас к одному — осторожности. На совести нашего убийцы шесть невинно загубленных душ только в столице, — Филиппов прибавил к общему счёту и поручика, убитого в другой губернии, — помимо известных нам, имеются псковские, и не удивлюсь, если он собственную мать отправил в могилу чужими руками. Кстати, не приходила телеграмма из управления исправника о причинах смерти Надежды Павловны?
— Нет, — усмехнулся Михаил Александрович, — кажется мне, что к морковкину заговенью поспеет.
4
— Владимир Гаврилович, разрешите? — заглянул через час после того, как Лунащук и Кунцевич покинули кабинет, Леонид Константинович, за спиной которого стоял средних лет мужчина с окладистой бородой, по бокам тёмной, а посредине с проседью. — Я не один, — он указал на спутника.
— Проходите.
Петровский закрыл дверь и представил.
— Иван Петров Иванов, дворник дома по Фонарному переулку, шестнадцать. Пятьдесят два года, православный, уроженец Псковской губернии, при должности дворника состоит двадцать семь лет и всё при одном и том же доме.
Мужчина снял шапку и, не теряя с достоинства, держал её в правой руке. Наклонил голову, но ничего не сказал.
— Как… — начал было Филиппов, но укоризненный взгляд чиновника для поручений словно бы охладил его.
— Владимир Гаврилович, Иван иной раз имеет возможность отлучаться с поручениями хозяина дома, и вместо него остаётся жена Марфа Васильевна. Я нашёл мальчонку, через которого отдают распоряжения. Его и послал за Иваном.
Последний наклонил голову.
— Точно так.
— Вы садитесь, — начальник сыскной полиции указал на стулья, на которых ранее сидели чиновники для поручений. Потом глазами указал на дворника: мол, насколько он надёжен?
Петровский понял невысказанный вопрос и кивнул головой, подразумевая: вполне.
— Иван захватил с собою книгу, в которую вносятся все жильцы, — потом обратился к мужчине: — так?
— Точно так.
— Сколько лет ты при доме? — спросил Филиппов.
— Двадцать восьмой годок в Рождество будет.
— Стало быть, всех хозяев пережил? — усмехнулся Владимир Гаврилович.
— Всех не всех, но при мне три хозяина сменилось.
— А ты так и оставался при должности? — Филиппов спрятал улыбку в густых усах.
— Верой и правдой служу хозяевам, вот и остаюсь при доме.
— Взыскания от околоточного имеешь?
— Никак нет, — и дворник добавил назидательно: — Когда по совести трудишься, так и наказаний не бывает.
— Правильные слова, — то ли похвала, то ли согласие звучало в устах начальника сыскной полиции. — Теперь же вернёмся к нашим делам. Леонид Константинович, видимо, предупредил, что обо всём, прозвучавшем в моём кабинете, никому ни слова. Ни хозяину, ни жене, ни жильцам.
Дворник кивнул головой.
— Хорошо, что ты понимаешь. Дело, которое мы дознаём, секретное, и стороннему человеку о нём знать незачем.
Опять кивок.
— В доме проживает Недригайлов Иван Дормидонтович. Что ты о нём можешь поведать?
— Про Ивана Дормидонтовича? — переспросил Иван и крепче сжал шапку в руке. — Преступник он или террорист?
Филиппов удивился последнему слову, но виду не подал.
— Грамотен?
— Как же! — обрадовался почему-то дворник. — Я газетами пользуюсь, иной раз книжки занимательные читаю, — признался Иван.
— Хорошо, так что про Недригайлова расскажешь?
— Поселился Иван Дормидонтович в доме в начале июня. Давний наш жилец от квартиры отказался, в тот же день и Ивану Дормидонтовичу подфартило. Он через час после того, как Степан Иванович съехал, объявился. Не успели даже объявление вывесить.
Филиппов и Петровский переглянулись.
— Долго в доме жил Степан Иванович?
— Лет десять, наверное, — пожал плечами дворник.
— Не говорил о причине, сподвигшей его съехать?
— Я с ним не разговаривал. Знаю только, что Степан Иванович письмо прислал хозяину, деньги и ломовиков, которые вещи его увезли.
Владимир Гаврилович кивнул: мол, надо господина бывшего жильца проверить.
— Кто же указывал, какие вещи вывозить?
— Я так понял, что у Степана Ивановича всё собрано было.
— Ну, бог с ним, с прежним жильцом. Ты лучше поведай о нынешнем.
— Иван Дормидонтович — солидный человек, служит при Министерстве уделов чиновником, службой увлечён — как с утра на службу отправляется, так к полуночи возвращается.
— Каждый день?
— Нет, иной раз в командировках бывает по нескольку дней, тогда просит за квартирой приглядывать.
— И часто он в командировках бывает?
— В месяц три, а подчас и четыре раза, — и дворник с уважением добавил: — занятой человек.
— К нему кто-нибудь из приятелей приходил, или… — Владимир Гаврилович сжал губы.
— Приятелей я не видел, а ежели вы о девицах, так Иван Дормидонтович не из таких.
— Каких — таких?
Дворник долго подбирал нужное слово, потом с вызовом произнёс:
— Распутных, вот каких.
— Ладно, оставим этот вопрос на совести чиновника. Что о нём можешь показать?
Иван пожал плечами.
— Барин как барин. За квартиру заплатил на полгода вперёд, с хозяином не торговался. В тот же день и переехал, вещи перевёз. С утра на службу, вечером домой, ну и командировки. Ничего плохого сказать не могу. Спокойный господин, всегда улыбается и кажное утро здоровается. Здравствуй, говорит, Иван. В общем, с уважением, — и поднял палец кверху.
— Ты же должен понимать, что находишься в сыскной полиции, и не просто так тебя привезли, словом перекинуться?
— Ясное дело, ваше превосходительство, — дворник, хотя и прожил в столице больше тридцати лет, отчего-то сохранил уверенность в том, что если человек начальник, то он обязательно «превосходительство».
— Давай, Иван, условимся. Ты меня зови Владимиром Гавриловичем, — и Филиппов слегка улыбнулся, — до превосходительства я ещё не дорос.
— Какие ваши годы, — в тон начальнику сыскной полиции сказал Иванов.
— Что ещё ты можешь рассказать о Недригайлове?
— Ва… Владимир Гаврилович, вы мне растолкуйте, в чём Иван Дормидонтович подозревается, не то я, честно говоря, ничего за ним не припоминаю.
Филиппов мельком бросил взгляд на чиновника для поручений, потом снова перевёл его на дворника.
— Недригайлов, Иван, есть опасный преступник. — увидев настороженные глаза дворника, добавил: — нет, смею тебя уверить, он не террорист, но небезопасен.
Иванов заёрзал на стуле, выдавая обеспокоенность.
— Ва… Владимир Гаврилович, чем я-то могу помочь?
— Сведениями.
— Это завсегда пожалуйста. Что знаю, то всё выложу, — подался дворник вперёд.
— Ты говорил, что каждый день Недригайлов уходит на службу? К которому часу?
— К десяти.
— А возвращается?
— Около полуночи, когда в командировки не ездит.
— Командировки по одним и тем же дням или по разным?
— Заметил я, что по вторникам с утра — на Балтийский, а дня через три обратно.
— Откуда известно, что на Балтийский, а не Николаевский или Царскосельский, допустим?
— Так Иван Дормидонтович просил к этому часу пролётку ему подгонять, вот извозчик и рассказал.
— Что, его один и тот же отвозил?
— Да.
— И ты его знаешь?
— А как же? Селиван — сродственник моей жены.
— И где его можно найти?
— Тут рядом, на Вознесенском. Иван Дормидонтович Селивана подрядил, в деньгах не обижал, так сродственник его с поезда встречал и сюда же доставлял.
— Понятно, — Владимир Гаврилович посмотрел на Петровского, последний понял невысказанный приказ: опросить возницу. — В каком платье обычно ходит Недригайлов?