— В мундире, что им положен по министерству.
— Сейчас он ходит с бородою или нет?
— Я его ни разу с бородой не видел, — удивился Иван. — Всегда чисто выбрит и полит этим, как его, ну, вода с запахом? — посмотрел на Филиппова, потом на Петровского.
— Одеколоном? — подсказал Леонид Константинович.
— Им самым.
— Ты опиши мне его портрет.
— Владимир Гаврилович, не мастер я по портретам. Вот ежели вы мне вопросы задавать будете, то я вспомню. А так, вы уж извините, не опишу портрета этого.
— Ладно. Не приметил, какого цвета у него глаза?
— Серые, наподобие ваших… Владимир Гаврилович.
— Уши торчат или нет?
— Уши как уши, — пожал плечами дворник. — Не, — на миг задумался, — не, не торчат.
Филиппов не стал дальше расспрашивать, а достал из ящика стола нарисованный портрет и протянул Ивану.
— Ты посмотри, это он?
Иванов мельком взглянул на карандашный рисунок и возвратил начальнику сыскной полиции.
— Нет, не он.
Владимир Гаврилович и Петровский переглянулись. У обоих сразу же мелькнула одна и та же мысль — значит, Чубыкина убил кто-то другой? Может так статься, что пособник Веремеева?
Филиппов хотел спрятать бумагу в стол, но не стал. Снова протянул Ивану.
— Ты посмотри всё-таки внимательно. Встречал ли когда-либо этого человека?
Дворник взял в левую руку лист бумаги и всмотрелся.
— Не доводилось.
— Взгляни-ка ещё раз.
Дворник повертел листок в руках, нахмурил лоб.
Шапка чуть ли не свалилась с колен, когда он провёл ладонью по лбу.
— Вроде бы и похож, а вроде и нет. У этого лицо, как у покойника, да и волосы на подбородке, как у старого козла, а Иван Дормидонтович — мужчина в соку. Этого словно на каторге пытали.
— Ты, Иван, внимательно смотри, — прервал затянувшуюся речь Иванова Леонид Константинович, — глаза…
— Глаза похожи, только брови чуток вот так, — и провёл пальцем по нарисованному, — уши прижаты, а вот щёки у этого впалые, а у Дормидонтыча не такие.
— Вообще похож?
— Сейчас вижу, сходство есть, если вот этого, — он ткнул пальцем в портрет, — помыть, побрить и накормить. Больно уж он оголодавший на портрете.
— Ты когда-нибудь видел Недригайлова заходящим в один из домов вашей улицы?
— Нет.
— А в другом облаченье?
Дворник покачал головой.
— Окна квартиры Ивана Дормидонтовича выходят только на улицу?
— Отчего же? И во двор тоже.
— Так, теперь скажи, как из квартиры можно выйти незаметно?
— Через парадную дверь, так там либо я, либо жена моя. Ночью ворота и входную дверь я запираю, чтобы, не дай бог, лихие люди не забрели. По чёрной лестнице — так всё равно меня надо тревожить.
— А если через двор?
— Так у нас же двор не проходной. Нет, там тоже на ключ заперто.
— Кстати, у тебя за лето ключи не пропадали, а потом не объявлялись сами собой, так чтобы ты всё обыскал, а глядь, через пару дней на видном месте?
— Было, — нерешительно сказал дворник.
— Недригайлов в то время уже жил в доме?
— Жил, — уверенно сказал Иван.
— С площадки, на которую выходит дверь квартиры, можно попасть на чердак?
— Там у меня всегда закрыто, ключ при мне, — Иванов понял, к чему клонит начальник сыскной полиции.
— Но ты же минуту назад говорил, что ключи пропадали?
— Так-то оно так, — дворник вернул нарисованный портрет Филиппову и теперь уже свободной рукой почесал затылок.
— Вот и поясни, как можно выскользнуть из квартиры, чтобы никто не заметил?
— Через чёрную лестницу, если имеется ключ, или, если мы с женой отлучились, — через парадную, таким же макаром. Через чердак, — Иван на минуту задумался, опять почесал затылок, нахмурив брови, — если только на крыше притаиться. Дом наш меж двух высоких находится, и там до крыши не достать. Слишком высоко.
— Это не составляет труда, если, допустим, — предположил Петровский, — воспользоваться лестницей.
— Откуда там лестница? — улыбнулся дворник.
— Если заранее приготовить, — дополнил свои слова Леонид Константинович.
— Так никто мимо меня лестниц не проносил, — улыбка не сходила с губ Ивана.
— Ну, можно воспользоваться верёвочной, — предположил чиновник для поручений.
— Я об этом не подумал, — сказал удивлённый Иванов.
— Теперь, Иван, нам расскажи, как попасть в дом, чтобы жилец не заподозрил ни о слежке, ни о перекрытых путях к бегству.
5
Опросы дворников из дома по Офицерской и Казанской улицам ничего к сведениям не добавили. Оба постояльца не узнали портрет, кивали на определённое сходство, но не более. В одном случае у жильца, говорили, круглые щёки были, а в другом — борода, но не такая куцая, как на портрете, а окладистая. Такая, как купцы из староверов носят.
— Надо одновременно во всех домах произвести задержание, если всё будет складываться удачно, — произнёс Филиппов.
— Сомневаюсь я, — неожиданно произнёс Леонид Константинович.
— В чём? — удивился начальник сыскной полиции, воздев брови.
— Стоит ли брать нашего убийцу в квартире?
— Поясните, — хотя сам Владимир Гаврилович сомневался в правильности идеи — арестовать предполагаемого Веремеева в квартире.
— Если кратко, то мы с вами не знаем, какое оружие имеет Павел Львович, или кто там под его личиной. А если начнёт пальбу? Сядет в осаду, не дай бог, или того хуже, бомбами закидает? Вы же сами говорили, что он неуравновешенный, со слишком завышенной самооценкой. — Петровский умолк.
— Я тоже к этому склоняюсь, Леонид Константинович. Ночью возможен элемент неожиданности, но всё идёт псу под хвост, если наш пациент не станет укладываться в постель, а займётся неотложными делами. Тогда мы можем получить не один труп, а даже не рискую пророчить, сколько.
— Опять тупик?
— Не совсем, — и Петровский снова повторил: — не совсем. Арестовать можно и на улице, но, по-моему, вы говорили, что достаточно постоять недельку у сыскного отделения, понаблюдать за входящими — и вы будете знать всех, если на лично, то, по крайней мере, в лицо.
— Мечислав Николаевич, — и Филиппов бросил взгляд на Кунцевича.
— Что Мечислав Николаевич?
— Это сказал не я, а Кунцевич.
— Ну, это всё равно. Главное — суть, а она слишком опасна и непредсказуема. Арестовать на улице мы не сможем — он, возможно, знает всех агентов в лицо, не только нас с вами. И сразу почует, как дикий зверь, западню. Задержать на лестнице? Такие же аргументы, как и против улицы.
— Владимир Гаврилович, а если взять его, когда он взберётся на лестницу, чтобы перелезть на соседнюю крышу.
Филиппов отмахнулся, не вникая в это предложение. Потеребил пальцем свой ус. Потом внимательно посмотрел на дотоле молчавшего Мечислава Николаевича.
— А ведь в этом предложении есть рациональное зерно. Руки преступника будут заняты лестницей. Правда, мы только предположили, что она там должна быть.
— Проверим, — невозмутимо сказал всё тот же Кунцевич. — Не беспокойтесь, Владимир Гаврилович, я не собираюсь забираться на соседние дома. Допустим, могу использовать армейский бинокль…
— Э, нет, Мечислав Николаевич, — перебил его начальник, — бинокль ничего не даст, если у преступника хорошая маскировка. Или, допустим, висит одна верёвка, дёрнув за которую вы получите лестницу, но в бинокль её не разглядеть. Лучше продумайте, как можно проверить. Проявите смекалку. Но учтите, господа, у нас совсем не осталось времени.
6
Убийца сделал выбор. Глаза затуманились от предчувствия скорого получения ещё одной порции удовольствия. Хорошо, если получится использовать нож. Такой тонкий, словно лист бумаги, такой острый, словно жало осы, и такой нужный, как вдыхаемый воздух.
Чиновник… как правильно звучит должность — чиновник для поручений? Для каких-таких поручений?
Искать таких, как я?
Так вот он я.
Стою на третьем этаже дома в Фонарном переулке и строю планы на ближайший день. Господин чиновник, с виду похожий на начальника, с такими же тараканьими усами, так и жаждет, чтобы ему укоротили никчёмную для окружающих жизнь.
Размышлять было о чём. Три чиновника для поручений, четвёртого, командующего «Летучим отрядом», убийца в расчёт не брал. Зачем? Не принёс он пока никакого беспокойства. А вот та троица… Бегают по городу, как савраски, что-то разнюхивают, собирают сведения, да всё впустую.
«Я здесь, — Убийца скривил губы в улыбке, — казалось бы, берите меня. Ан нет, ума господам чиновникам и их начальнику не хватает. Ну, выяснили моё настоящее имя. Что само по себе не является тайной. Надо было только сопоставить факты, а они тянули долго, словно с трудом соображение даётся. Найдите меня в столице среди… сколько там народу, миллион? Так найдите меня среди миллиона! Кишка тонка».
Ладно, это всё пустое.
Убийца подошёл к столу и сел на стул, разложив перед собою четыре листа.
На первом значилось: Владимир Гаврилович Филиппов, 41 год, православный, женат, занимает должность начальника, Офицерская, 28. К нему подобраться вроде бы сложнее всего, но в то же время проще. Здание полицейской части. Народу — не протолкнутся, ходят с жалобами, требованиями, хотят узнать о своём деле. Но всё же опасно. У него двое детей, жена. Может быть, ими заняться? Это больно, когда умирают родные, а если таким способом, когда нож скользит по горлу и разрезает всё на своём пути, горько вдвойне. Хотя у этого варианта есть свои недостатки. Во что бы то ни стало этот самый Филиппов начнёт, невзирая на отчаянное состояние, землю рыть. Если лишить армию командира, сумеет ли она противостоять такому, как он? Сомнительно. Губы убийцы кривились в улыбке. Как хорошо Филиппов справился с кражей в Исаакиевском соборе! И это сразу по получении должности!
Тогда, в ночь на пятое февраля прошлого года, с образа Спасителя, лежащего на аналое около правого клироса, был сорван и унесён через разбитое окно драгоценный венчик, содержащий один крупный бриллиант стоимостью чуть ли не в пятьдесят тысяч, и около восьми десятков мелких — на сумму в тридцать тысяч рублей.