«Мертвая рука вновь заговорила. Сегодня в маленьком старом забытом уголке нашего прекрасного Лондона призрак великого художника, которого некоторые считают наиболее великим мастером нашего времени, вновь обретает форму и являет собой зеркало современной моды. Это происходит в восьмой раз согласно программе, рассчитанной на двенадцать лет. Послы, прелаты, общественные деятельницы — все будут наперебой обсуждать новую картину Джона Лафкадио, который возвращается к нам из бездны прошедших лет»…
…«Смущаетесь ли вы, встретив герцогиню? Быть может, вы расправляете плечи с ощущением собственной значимости, либо смиренно поникнете, но в каком бы кругу вы ни вращались, вы всегда должны быть готовы к встрече с такими социальными испытаниями. Так что же вы могли бы ответить, если, например, с вами заговорит особа королевского происхождения? Будете ли вы стоять, проглотив язык, или вас охватит припадок истерического смеха и вы потеряете таким образом драгоценную возможность, которой не суждено никогда более повториться?..»
— О, простите меня, — сказал мистер Кэмпион, — я, кажется, перешел не на ту колонку текста. Это какие-то разрозненные листки. Так на чем мы остановились, позвольте… Нет не то… «…В одном из отелей Стрэнда я встретил леди Гарней, рассказывающую с искренним смехом о похождениях своего супруга на Востоке»… — Фигура на подоконнике оставалась абсолютно безучастной, и Кэмпион с отвращением убрал вырезки в бумажник. — Ну, мне больше ничего не остается, как попытаться что-нибудь вам спеть…
Последовало еще несколько мгновений безмолвия, пока, наконец, она не повернулась и не подошла к нему. Он поразился ее виду. Вчерашняя бледность сменилась каким-то нездоровым румянцем. Глаза ее метали молнии, рот был плотно сжат, и вся она была как-то неестественно напряжена.
— А, это вы? — проговорила она сквозь зубы. — Что вам здесь надо?
Не дожидаясь его ответа, прошла в угол комнаты, схватила ножик-мастихин и принялась соскабливать небольшие пятна краски с почти завершенной картины на мольберте. Она не замечала наносимого картине вреда, опасно близко приблизив лицо к ножу.
Кэмпион, которому это сильно не понравилось, встал с табурета, подошел к ней и, взяв за плечи, встряхнул.
— Ну-ка, перестаньте дурить! — резко приказал он. — И во имя неба, прекратите эти демонстрации! — Неожиданная сила его атаки возымела действие. Ее руки бессильно повисли. — Так в чем дело? — спросил он помягче. — Это из-за Томми? — Она кивнула, и в ее глазах промелькнуло негодование, смешанное с презрением. Мистер Кэмпион снова сел на табурет. — Это серьезно?
— Если бы я не была такой дурой, то, возможно, было бы и не так серьезно.
Она говорила отрывисто, с полной безнадежностью.
— Ведь вы ее и не видели? — помолчав, спросила она. — Ведь не видели?
— Кого? Эту натурщицу? — Кэмпион понял, что речь пошла о самой сути дела.
Но следующая ее фраза ошеломила его.
— Пусть не пытаются вмешиваться в это, ведь никто даже не понимает, что ввергает меня в отчаяние. Клэр Поттер битых полчаса пыталась мне втолковать, что модель — это просто человек, и вовсе не обязательно, чтобы привезший ее из Италии мужчина состоял с ней в любовной связи. Как будто бы в этом все дело! Если бы Томми был просто любовником Розы-Розы, то все было бы просто и мне бы не хотелось его убить так, как хочется сейчас! — Она подошла к шкафу и, порывшись в нем, вытащила оттуда альбом набросков. — Взгляните на это, — сказала она.
Мистер Кэмпион открыл альбом наугад и внезапно ощутил к нему глубокий интерес. Он уселся поудобнее и поправил очки.
— По-моему, это великолепно! — заявил он. — Откуда это у вас?
— Это рисунки Томми, — ответила Линда, — так он работал до отъезда. А теперь он делает халтуру, пригодную лишь для обложек журналов. Понимаете ли вы, что он привез эту девку сюда, чтобы делать этикетки для патентованных лекарств? Он ведь все отринул. Когда-то он сходил с ума оттого, что ему пришлось от масляных красок перейти к темпере. А теперь он всего лишь самоубийца, если решил заняться такими поделками.
Кэмпион, на которого наброски произвели огромное впечатление, вполне разделял это мнение, хотя и не мог одобрить столь бурную вспышку ее негодования. И, в конце концов, стоило ли так уж оплакивать то, что в этом холодном мире художник, загасив пылавший в нем огонь высокого творчества, обратился к коммерческому искусству? Он высказал ей это.
— Да нет же! — снова вскипела она. — Я ничего не имею против коммерческого искусства. Но для него требуется человек совершенно другого плана. Для него такая жертва невыносима. Если бы он не привез сюда эту Розу-Розу, то, возможно, у него не возникло бы стольких проблем. Во всяком случае, они не были бы столь остры.
— Если мне дозволено будет вставить слово, — мягко произнес мистер Кэмпион, — я не вполне понимаю, при чем тут Роза-Роза?
— Вы редкостный тупица, — ответила она. — Он же первым делом женился на ней! А как же иначе смог бы он держать ее здесь, в Англии? Вот на что намекал Макс вчера вечером. И вот почему я влепила ему пощечину. И вот почему я сказала, что, если бы он был ее любовником, это было бы еще не так скверно.
Теперь мистер Кэмпион начинал осознавать всю глубину ее оскорбленности.
— Да, я понимаю, — вяло пробормотал он.
Она вплотную приблизилась к нему, став похожей на обиженного зареванного ребенка.
— Можете ли вы понять, что, если бы ему дали работать по-настоящему, этого бы не случилось? Меня даже не слишком оскорбило то, что он предложил мне жизнь втроем. Стремление привезти эту девку на постоянное жительство в Англию было бы убедительным основанием для женитьбы на ней, но если она просто была бы ему нужна для коммерческой работы, он бы вряд ли пошел на это. О Боже, как бы я хотела, чтобы он умер!
Кэмпион почувствовал, что полностью сочувствует ей, хотя вряд ли такая постановка вопроса оправдана. Во всяком случае, одно являлось несомненным: ее обида была вызвана отнюдь не воображаемыми причинами.
— Не говорите об этом Бэлл, — вдруг спокойно попросила она. — Она придет в ярость, и ничего хорошего из этого не выйдет. Бэлл ведь так много значения придает условностям!
— Но и я тоже их придерживаюсь, — после довольно долгой паузы сказал Кэмпион. — Пожалуй, мне лучше пойти вниз. Вряд ли я могу как-то прокомментировать эту скверную историю, но если я хоть что-то и могу сделать, так постараться принять ее к сведению.
Линда отрешенно кивнула, и он подумал, что она вновь уляжется на подоконник; но, прежде чем он сделал первый шаг к двери, она схватила его за локоть, и они вместе сошли вниз.
Когда они почти спустились в холл, поток прибывающих гостей стал заметно редеть и навстречу ему потянулись те, что уже покидали прием. Мистер Кэмпион и Линда немного задержались на нижней лестничной площадке, поскольку перед самой лестницей в холле остановились, чтобы перекинуться словечком, два пожилых джентльмена.
Заметив, что они задерживают молодых людей, собеседники торопливо пожали друг другу руки, и бригадный генерал сэр Уолтер Файви поспешил выйти наружу, в то время как моулдский епископ Бернард пересек холл, направляясь в студию.
Глава 3Убийство во время приема
Вечерняя дымка тумана, поднимавшегося от канала, становилась все гуще, и Кэмпион заметил это, следуя по вымощенной дорожке сада за епископом. Высокие окна мастерской были ярко освещены. Лайза задернула на них занавески, чтобы печаль желтовато-мглистого вечера не омрачала торжество, и в помещении мастерской, все еще заполненном публикой, было тепло, ароматно и особенно уютно после сумрака сада.
Прием потихоньку подходил к концу. Большинство гостей уже разошлось, но оставшиеся оживленно беседовали, обмениваясь шутками, и негромко смеялись.
У Макса были все основания считать прием удавшимся. В этом году публика оказалась более блистательной, чем когда-либо. Послы и дипломаты все еще окружали картину, составляя ядро светской публики, но было немало и представителей менее привилегированных социальных групп и богемы.
Никто из присутствовавших не сомневался в том, что прием закончится вполне результативно. И казалось почти неправдоподобным, что самого Лафкадио здесь нет, что он не расхаживает среди публики, не приветствует друзей, покоряя всех и каждого масштабом и обаянием своей личности.
Но если это был триумф для Макса, то не меньше он был и для Бэлл. Она стояла в центре мастерской, окруженная гостями, одетая, как всегда, в простое и строгое черное бархатное платье, но ее «сельский» чепец из крахмального органди был украшен валансьенскими кружевами.
Епископ направился к ней с распростертыми объятиями. Они ведь были очень давними друзьями.
— Моя дорогая леди! — воскликнул он своим зычным голосом, звучавшим лишь чуточку тише, чем орган в его соборе. — Моя дорогая леди, какой триумф! Какой триумф!
Мистер Кэмпион обвел помещение глазами. Было ясно, что он вряд ли в ближайшее время сможет протолкнуться к Бэлл. Он заметил донну Беатрис, являвшую на этот раз впечатляющее зрелище в зелено-золотистых тонах. Она, по-видимому, пыталась вовлечь в беседу на психологические темы весьма смущенного старого джентльмена, в котором Кэмпион узнал ученого с мировым именем. На заднем плане всей этой мизансцены он высмотрел меланхоличного мистера Поттера, почти незаметного и безнадежно одинокого. Глаза Поттера то и дело с отчаянием обращать к жалкой экспозиции гравюр, развешенных на занавесках.
Он услышал учащенное дыхание Линды и проследил за ее взглядом. Она смотрела на Томми Дакра, высящегося над столом, на котором были разложены ювелирные изделия дам, пользующихся покровительством донны Беатрис гильдии «Рукодельниц по драгоценным металлам». Том стоял спиной к столу, вернее, полусидел на его краешке, одет он был небрежно, но с явным учетом того, каким глазах публики должен быть костюм художника.
Возле него находилась девушка до того необычная, даже поразительная, что Кэмпион тотчас же распознал ней причину бурной обиды, бушевавшей в груди другой девушки, той, что была рядом с ним самим.