ым звонком. Но думаю, что в течение ночи ничего такого произойти не должно.
— Я могу заночевать здесь, — сказал мистер Дэвидсон. — Я часто ночую в театре, когда у меня много работы или когда генеральные репетиции затягиваются допоздна. У меня есть диванчик, на котором я дремлю, а дежурный портье будит меня по телефону.
— Как считаете нужным, господин директор. Только одна просьба: прошу пока никому не сообщать об этом несчастном случае. Завтра и так пресса обо всем узнает, но чем позже доберутся до нас репортеры, тем лучше. Вы, разумеется, отмените спектакли?
— «Стулья» — да. Но у нас есть другой спектакль, почти готовый к выходу, который репетировался параллельно со «Стульями», потому что совершенно нельзя было предположить, какова будет реакция публики. Такие вещи могут либо сделать огромную кассу, либо провалиться после двух представлений. У этого спектакля был очень большой успех.
— И, полагаю, теперь он станет еще большим, — сказал Паркер, — насколько я знаю людей.
— И я так думаю, — согласился мистер Дэвидсон, — хотя в театре никогда ничего нельзя предвидеть заранее…
— …как об этом свидетельствует сегодняшняя ночь, — с мрачным юмором закончил инспектор. — И еще одно, господин директор. Для формальности я должен выяснить, где вы находились сегодня вечером и ночью.
— Я? Ах, ну да, конечно… Я был на приеме у мэра. Прием продолжался с семнадцати часов до двадцати трех… Потом я вернулся домой в сопровождении двух друзей… Это был специальный прием для директоров театров… Контакт городских властей с людьми искусства. Директора театров «Биттл» и «Бурлеск» выпили у меня еще по стаканчику и разошлись буквально за пять минут до звонка Сомса. Я с ужасом думаю о том, на сколько вопросов мне придется отвечать завтра…
— И я! — вздохнул Паркер. — Но люди хотят читать газеты, а газеты хотят сообщать последние новости. С этим ничего не поделаешь. Я благодарю вас еще раз. Итак, вы остаетесь здесь?
— Да. Я все время буду у себя, чтобы не мешать вам. Но не знаю, удастся ли мне заснуть…
— Во всяком случае, попытайтесь, — посоветовал инспектор Бенжамин Паркер и вышел из кабинета, а Джо Алекс последовал за ним.
6. «Эта дама вошла в десять пятнадцать…»
На лестнице Паркер задержался.
— Ничего пока не говори, Джо. Это дело может оказаться сложнее, чем я думал. Мы еще ничего не знаем.
— А я и не собирался ничего говорить, — буркнул Джо. — У меня позади тяжелый день, проведенный в дороге, театре и ресторане. Я встал в семь утра. Теперь час ночи. И ты полагаешь, что в этих обстоятельствах я могу быть болтливым? Впрочем, был ли я вообще когда-нибудь болтливым?
Паркер улыбнулся.
— Нет. Никогда не был. Это правда. Хотя трудно назвать тебя молчуном. А ты что, серьезно — хотел бы сейчас уйти домой?
— Ни за что на свете! Я ничего подобного не говорил.
— Ладно.
Они двинулись вниз. Бен и Джо знали друг друга много лет и прошли вместе всю войну в кабине британского бомбардировщика. Было время, когда им казалось, будто они более близки, чем родные братья. И сейчас Алекс видел, что, несмотря на улыбку, инспектор глубоко озабочен.
— Теперь я допрошу дневного портье, — сказал Паркер, — а потом остальных, если он не внесет ничего для нас нового. Но у меня такое впечатление, что внесет. Ведь если убийца мог войти, лишь минуя окно его дежурки… Однако повременим…
В главном коридоре за сценой они встретили сержанта Джонса.
— Этого портье уже привезли, шеф!
— Вильяма Галлинса?
— Да, шеф. Он в дежурке. Под охраной полицейского. Страшно взволнован, потому что его жена как раз родила и лежит в больнице. Прямо плачет, шеф. Я шел за вами, потому что даже не знаю, что с ним делать…
— Сейчас он у нас перестанет плакать, — пробормотал Паркер и ускорил шаг.
Увидев их, полицейский в дежурке, который стоял, склонившись над громко всхлипывающим человеком, сразу выпрямился, но всем своим видом показывал, будто не знает, что делать с этим удивительным существом, которое сидело на стульчике, укрыв голову ладонями. Инспектор дал знак полицейскому, что тот может идти, а когда дверь за ним закрылась, наклонился и спокойно сказал:
— Галлинс, вас пригласили сюда, чтобы допросить по делу об убийстве. Если вы совершили это убийство, то совершенно справедливо оплакиваете свою судьбу. Если же вы его не совершали, то нет никакого смысла терять наше и ваше время. После допроса я намерен отправить вас на той же полицейской машине домой. Мужчина должен быть дома с детьми, когда его жена находится в больнице. Но прежде всего, будьте мужчиной!
Как по мановению волшебной палочки, сидящий на стульчике мужчина поднял голову и опустил руки. Его лицо было залито слезами, но выражало не горе или отчаяние, а бескрайнее изумление.
— Убийство? — прошептал он. — То есть, как?.. Значит, театр не обокрали? Не обокрали?
— Нет! — решительно ответил Паркер и сел напротив него. — В то время, когда вы уснули на дежурстве, театр не обокрали. Когда за вами приехали ночью полицейские и не хотели ни о чем разговаривать, а лишь велели собираться и немедленно ехать с ними в театр, вы были убеждены, что именно так и случилось и что теперь вас привлекут к ответственности за невыполнение служебных обязанностей или заподозрят в сговоре с преступниками. Но дело совсем не в том, Галлинс! Между десятью и десятью с половиной вечера в своей гримерной был убит актер Стивен Винси, и мы хотим услышать ваши самые подробные показания насчет того, что вы делали и что видели в этот вечер.
— Мистер Винси убит?! — едва вымолвил Галлинс. — Мистер Винси! А я был здесь, за стеной… Господи, да как же это?.. Постойте, вы сказали: между десятью и десятью с половиной?
— Да. Так я сказал.
— Значит, это она!
— Что за «она»? — быстро спросил инспектор, резко наклонившись вперед.
— Это… Это та дама, что пришла в четверть одиннадцатого, пробыла там несколько минут и сразу вышла.
— Ага, значит, в это время здесь была какая-то дама?
— Да, сэр. Мистер Винси предупредил, что она придет, и я ее впустил. Это была далеко не первая женщина, которую я так впускал… Но она была старше других… Ну, всех прежних…
— И сколько же ей могло быть лет?
— Ну, может, сорок… А может, даже больше. С этими богатыми дамами никогда не известно, сэр… Они так ухожены, что иногда выглядят моложе…
— Это верно. А как она была одета?
— На ней был тонкий черный плащ и маленькая шляпка, такая модная, полукруглая, серого цвета… И, кажется, туфли на очень высоких каблуках… Но сама она была невысокая…
— Вы узнали бы ее, если б увидели?
— Пожалуй… Пожалуй, да, сэр.
— Хорошо. А вас ничего в ней не удивило? В ее одежде или, скажем, в поведении?
— Она казалась как бы смущенной… Но я не обратил на это особого внимания, потому что она ведь не была работником театра, а люди посторонние часто ведут себя робко за кулисами, сэр.
— Да. И ничего больше вы о ней сказать не можете?
— Пожалуй, нет, сэр… Ага! Вот еще, хотя это, наверно, не имеет значения… Эти дамы обычно носят к вечерним платьям такие красивые сумочки, золотистые или серебристые, но всегда маленькие. Моя жена когда-то обратила на это внимание, когда сидела здесь, у меня, она сказала, что, мол, это должна быть очень хорошая жизнь, когда в сумочке не надо носить ничего, кроме пудры, помады и платочка…
— Ваша жена совершенно права, это действительно очень удобная жизнь. Однако, что с этой дамой?
— Так вот я и говорю, сэр, — у этой дамы была большая и битком набитая сумочка, совсем не такая, какие они обычно носят к вечерним платьям. Она держала ее низко, и я сначала ее не заметил через окошко. Но потом я выглянул ей вслед через дверь, когда она поднималась по лестнице, и тогда увидел эту сумочку. Я тогда ничего не подумал… А у нее там, наверно, был пистолет.
Инспектор бросил быстрый взгляд на Алекса, который только что тихонько присвистнул сквозь зубы.
— Мистер Винси был убит кинжалом, — сказал Паркер.
— А, ну, значит, у нее там был кинжал, сэр. Но разве я тогда мог об этом подумать?
— Нет. Не могли. Правда, вы потом могли обойти весь театр, и это избавило бы вас сейчас от слез и угрызений совести. Здесь есть телефонная книга?
— Что? — переспросил портье. — Ах, да, сэр, конечно! — Он вскочил и подал инспектору книгу. Паркер передал ее Алексу.
— Будь добр, Джо, найди номер телефона мистера Чарльза Крессвела, ладно?
Алекс молча кивнул и начал листать страницы.
— А теперь расскажите мне, как вы провели этот вечер, с момента начала спектакля и до той самой минуты, когда вас разбудил ваш коллега без четверти двенадцать ночи.
— Слушаюсь, сэр. — Галлинс сел и сосредоточился. — Значит, так… Когда начался спектакль, все было как обычно, никто чужой не появлялся. Потом, где-то, примерно, через десять минут после начала, пришел костюмер мистера Винси, Оливер Раффин, и заглянул сюда в дежурку. Мы немного поговорили, потому что он был уже свободен. Мистер Винси отпустил его сразу же после того, как тот его одел в сценический костюм, и велел больше не заходить в его гримерку, потому что он ожидает гостя. Он также велел Раффину предупредить меня, что к нему придет одна дама и что я должен ее пропустить, но он только не знал точно, зайдет ли она в антракте или после спектакля… Потом был антракт. Раффин по-прежнему сидел у меня. В перерыве пришел посыльный из цветочной лавки с корзиной роз для мистера Винси. Раффин от меня все еще не уходил, потому что был теперь нужен только после окончания спектакля, чтобы раздеть мистера Дарси. Мистер Дарси играет в этом спектакле только в самом конце, но с тех пор как случился этот скандал между мистером Винси и мисс Фарадей, он приходит к началу спектакля и сразу же переодевается. У него точно такой же костюм, как и у мистера Винси, только без маски, но зато он выходит на сцену в шляпе, так что у Раффина нет с ним никаких проблем. В этих современных спектаклях, говорит Раффин, только одно хорошо — костюмы в них сделаны из чего попало, без всяких там кружев, жабо и вышивок, как раньше, — вот когда человеку приходилось трудиться, не то что сейчас!