Боб опять буркнул что-то неразборчивое.
— А потом он его и увидел, и повсюду была кровь. Боб считает, что мотор так и работал вхолостую до утра, потому что иначе фары не горели бы так ярко. Потом он вернулся и сказал мне, а я позвонила в полицию. Один-ноль-один-один-один. Я держу все важные номера рядом с телефоном после того, как посмотрела по телевизору сериал «Девятьсот одиннадцать». Какой ужас! Куда мы катимся?
Ее резкий, пронзительный голос резал натянутые нервы Яуберта, как ножом. Он завистливо покосился на кофе в чашке Баси Лау. Баси приехал раньше; тогда, наверное, в фильтре еще что-то оставалось.
— Вы не слышали выстрелов? Шум, голоса, шорох отъезжающей машины? — Яуберт посмотрел на Боба Вентера, надеясь, что ответит муж.
— Здесь всегда разворачиваются машины, не так, как раньше, когда у нас был тихий, приличный пригород. А сейчас мы с Бобом живем сами по себе, в чужие дела не лезем. И крепко спим. Только у богачей есть время не спать по ночам, — ответила хозяйка.
Яуберт решил, что она ответила на его вопрос отрицательно.
— Мистер Вентер, вы не заметили ничего необычного, когда выходили?
Боб Вентер опять что-то буркнул и едва заметно покачал головой.
— Что вам известно о покойном?
Ширли Вентер как будто ждала его вопроса.
— Дрю Уилсон был милый мальчик. И такой талантливый! Вы зайдите к нему домой, там чище, чем у меня. И тихо. От него никогда не доносилось ни звука. Он всегда здоровался, улыбался и так много работал, особенно в последнее время…
— Чем он занимался, миссис Вентер?
— Он делал ювелирные украшения. В общем, когда он сюда переехал, я испекла пирог и пошла знакомиться, а когда вернулась, то сказала Бобу: он такой славный мальчик…
— Вы знаете, где он работал?
— У Бенджамина Голдберга, на Аддерли-стрит. Там очень модное место и все стоит очень дорого. Однажды я зашла к нему, когда была в городе, — просто поздороваться, но там все посетители такие надменные и наличных не держат, только кредитки. В общем, когда он переехал к нам, испекла я пирог и пошла знакомиться, а потом сказала Бобу, какой он милый, и знаете, первое впечатление ведь самое главное, потому что оно, как правило, и оказывается верным. Он был спокойный и дружелюбный.
— Он не был женат? В разводе?
— Не женат. Я всегда говорила, что Дрю жена ни к чему. Да вы сами зайдите к нему домой, посмотрите. У него чище, чем у меня.
Боб Вентер снова что-то буркнул.
— Боб, не говори так, — сказала его жена. — Не обращайте на Боба внимания! Дрю был художником. Во всяком случае…
— Что вы сказали, мистер Вентер?
— Боб, замолчи!
Муж снова что-то буркнул. Яуберт следил за его губами. Он разобрал слово «голубой».
— Не слушайте его! Боб считает голубым всякого, кто не играет в регби тридцать лет. А Дрю просто был художник… такой, знаете, богемный. Его природа другими талантами наделила. Не обращайте на Боба внимания!
— Он был голубой, — решительно повторил Боб, скрещивая руки на груди.
— Нет, он просто богемная натура, — возразила Ширли, доставая из-за пазухи носовой платок.
Яуберт поехал забрать Гриссела из участка в Эджмиде. Констеблю, отпершему дверь, было явно не по себе. Он постоянно отводил глаза в сторону. Гриссел молча дошел до машины.
Яуберт отъехал от обочины.
— Бенни, я везу тебя в санаторий, где тебе помогли в прошлый раз.
— Высади меня у входа.
— А ты пойдешь лечиться?
Гриссел потер грязной рукой заросший подбородок и устало ответил:
— Матт, а они мне помогут? Когда я выйду оттуда, то буду трезвым, но ведь они ничего не могут поделать с… ну, с нашей работой.
Яуберт ничего не ответил. Гриссел истолковал его молчание по-своему.
— Матт, по ночам мне снятся страшные сны. Мне снится, что мои дети лежат мертвые. И жена. И я сам. И все стены в крови… Головы, пробитые пулями… внутренности вываливаются на пол. С этим, Матт, врачи ничего не могут поделать. Мне снятся страшные сны, даже когда я трезвый. Даже когда не пью ни капли.
— Де Вит заставил меня пройти курс психотерапии.
Гриссел тяжело вздохнул, как будто больше не мог нести свою ношу.
— Может быть, психотерапия и тебе поможет, Бенни. Избавит тебя от кошмаров.
— Может быть.
— Но сначала надо вывести из твоего организма алкоголь.
Они молча ехали по шоссе номер 5 в Мёйзенберг, где находился санаторий. Яуберт достал пачку «Уинстона», предложил сигарету Грисселу, прикурил от зажигалки. Некоторое время оба молчали.
— Опять «Токарев»?
— Да. Два выстрела. Две стреляные гильзы. Но кое в чем два эпизода не совпадают. Возможно, вторая жертва — гомосексуалист.
Гриссел шумно выдохнул дым.
— Может, все даже упростится.
— Если убийца тот же самый. Есть у меня одно подозрение, Бенни…
— Подражатель?
— Вероятно. Но, может статься, дело куда серьезнее.
— Серийный убийца? Маньяк?
— Похоже на то.
— Может быть, — кивнул Бенни Гриссел. — Может быть.
Яуберт рассказал де Виту, что Гриссела мучают кошмары. Упомянул о том, что сержант в принципе не против психотерапии.
— Но сначала ему нужно избавиться от алкогольной зависимости?
Яуберт кивнул. Де Вит потер родимое пятно и уставился в потолок. Потом согласился.
Яуберт поблагодарил полковника и доложил о втором убийстве из пистолета Токарева. Де Вит выслушал его, ни разу не перебив. Яуберт рассказал о соседях Дрю Уилсона, которые подозревали его в нетрадиционной сексуальной ориентации. После беседы с хозяином Уилсона и его коллегами подозрения подтвердились.
Бенджамин Голдберг, владелец ювелирной мастерской, еще трое мужчин и одна женщина работали на специальных станках. Узнав о гибели Уилсона, все были не на шутку потрясены. Женщина заплакала. Они и представить не могли, кто убил их сослуживца. Да, он был гей, но последние пять-шесть лет у него не было связей с мужчинами. Он старался преодолеть себя, иногда даже приглашал женщину в ресторан или в театр. Почему? Потому что его матушка угрожала сыну покончить с собой…
Яуберт вытер капельки пота над верхней губой.
— Принимал ли он наркотики? — спросил де Вит, заранее состроив скорбную мину.
Яуберт подумал: как странно. Ему легче всего соображается после тяжелого запоя. Возможно, потому, что только после пьянства мозги способны сосредоточиться на одной теме за раз. Он глубоко вздохнул и постарался ответить ровно и спокойно:
— Полковник, сейчас мы едем обыскивать дом Уилсона. Поищем и наркотики.
— Вы рассказали мне не все.
Уловив в голосе начальника плохо скрытый упрек, Яуберт заговорил вдвойне терпеливо:
— Полковник, не знаю, как там в Скотленд-Ярде, но у нас, в Кейптауне, белых мужчин убивают крайне редко и нерегулярно. В шести или семи случаях из десяти оказывается, что в деле замешаны гомосексуалисты. Надо как следует проработать эту версию.
Де Вит улыбнулся чуть шире:
— Не уверен, что правильно вас понимаю. Недавно вы сами говорили, что Уоллес был бабником, а теперь утверждаете, что Уилсон занимался тем же самым с мужчинами. Намекаете на то, что их убили разные люди?
Яуберт старался подыскать веские доводы в свою пользу. Сейчас де Вит улыбался по-другому, не так, как всегда. Наверное, всегдашняя улыбка помогает полковнику справляться со стрессом, сбросить напряжение. А может быть, де Вит понимал, что собеседников его улыбка смущает, вводит в заблуждение, и потому улыбался нарочно.
— Нет, полковник, я ни на что не намекаю. Возможно, сейчас действовал подражатель. В случаях, когда преступление громкое…
— Я в курсе подобного явления, капитан. — Опять улыбка!
— Но по-моему, для подражателей еще слишком рано.
— Жертвы были знакомы между собой?
— Я это выясню.
— Отлично, капитан.
Яуберт привстал.
— Полковник…
Де Вит молча ждал.
— Еще одно. Статья в «Аргусе» насчет ограбления банков…
— Как видно, ваши друзья в управлении общественных связей высоко ценят вас, капитан. — Де Вит наклонился вперед и тихо добавил: — Так и продолжайте.
14
Сержанту уголовного розыска Герриту Сниману впервые довелось обыскивать дом, о владельце которого он ничего не знал. От этого он чувствовал себя неловко, как будто явился в гости без приглашения.
В спальне Дрю Уилсона, внизу встроенного шкафа, рядом с аккуратным рядком туфель, он нашел толстый фотоальбом в коричневой обложке. Он опустился на колени перед шкафом и открыл альбом. Фотографии были наклеены ровными рядами, под каждой подпись — где-то шуточная, где-то сентиментальная. Чувство неловкости росло, потому что на фотографиях Дрю Уилсон был еще живой. Его запечатлели в минуты счастья. Дни рождения, призы, награды, родительская любовь, дружба. Сержант Геррит Сниман ни на миг не задумался о символическом значении фотоальбома. Ему и в голову не пришло, что для будущих поколений все мы оставляем только радостные мгновения жизни, а горе, боль, травмы и неудачи уносим с собой в могилу.
Кроме того, молодой полицейский знал, как закончилась жизнь Дрю Уилсона, такого радостного и счастливого героя снимков. Ему стало не по себе. Неожиданно он увидел знакомое лицо и невольно присвистнул. Потом вскочил на ноги и поспешил в соседнюю комнату, где Матт Яуберт осматривал содержимое комода.
— Капитан, по-моему, я кое-что нашел, — скромно произнес Сниман. Однако лицо выдавало его потрясение и волнение.
Яуберт посмотрел на снимки.
— Да ведь это же… — Он постучал пальцем по фотографии.
— Вот именно! — с жаром воскликнул Сниман.
— Черт! — сказал Яуберт.
Сниман кивнул, разделяя его чувства.
— Молодец, — похвалил его Яуберт, стукнув молодого констебля кулаком в плечо.
Увидев, как сияют глаза капитана, Сниман заулыбался, потому что для него это была лучшая награда.
— Придется действовать осторожно, — задумчиво проговорил Яуберт. — Но первым делом надо его найти.