До следующей встречи с Ханной Нортир остается два дня. Всего два дня.
Ему хотелось пригласить ее на свидание. Но куда?
— Док, а не выпить ли нам по рюмашке?
Ха-ха.
Такую женщину надо приглашать на ужин при свечах в дорогом ресторане. Повести ее в какое-нибудь шикарное заведение в Си-Пойнте. Вот, кстати, на набережной Виктории и Альберта открылся новый ресторан; его все очень хвалят… Нет. Во всяком случае, не на первом свидании — там слишком интимная обстановка, они останутся наедине.
Может, сводить ее в кино? Да, но на какой фильм? «Док, вы видели „Рокки“?» Наверное, ей нравятся европейские фильмы, которые идут с субтитрами. Тоже не годится. Там слишком много обнаженки и откровенного секса. У Ханны Нортир сложится неверное впечатление о нем.
Яуберт вдруг осознал, что машинально продолжает считать и что он проплыл уже восемь дорожек. И отдыхать еще не хочется.
Невероятно. Восемь дорожек! Как вам это нравится? Восемь дорожек! Вот это да!
Зачем бросать курить? Яуберт машинально развернулся так, как его учили много лет назад, одним движением, оттолкнувшись пятками от бортика. Он скользил под водой, потом выплыл на поверхность, закинул руку, поднял голову и вдохнул. Повернул голову набок, опустил руку, поднял другую… Левой, правой, вдох, левой, правой, выдох…
Он проплыл еще четыре дорожки — легко и ритмично. Сердце билось ровно и часто. Яуберт понял, что на сегодня хватит. Он без труда подтянулся, выпрыгнул на бортик, отряхнулся. В ранний час в длинной и узкой, как кишка, раздевалке еще никого не было. Вдруг ему ужасно захотелось закричать. Искушение было непреодолимо.
— Ба-а-а-а! — заревел он.
В пустом помещении крик вышел особенно гулким и громким. Яуберт смутился, но радость продолжала окутывать его, как плащ. Хорошее настроение не испортила и группка репортеров, карауливших участок Хаут-Бэй. Он поднялся по лестнице и толкнул тяжелую деревянную дверь.
Как только он увидел окружного комиссара, начальника уголовного розыска и де Вита, настроение у него сразу упало.
Все поздоровались. Глаза трех старших офицеров были прикованы к Яуберту. Он старался сохранять невозмутимость. Они прошли в конференц-зал и закрыли за собой дверь.
Яуберт рассказал им все — вплоть до того момента, когда Петерсен сорвался и набросился на Нинабера.
— Нам пришлось отпустить его.
— Вам пришлось отпустить его, — ошеломленно повторил окружной комиссар.
— Генерал, мы заботились о репутации ЮАПС. Мы переживаем непростые времена. На карту поставлен наш имидж. Оливер Нинабер — личность известная. Для того чтобы арестовать такого человека, требуются неопровержимые доказательства его вины. А их у нас пока нет. Один свидетель видел его на месте убийства. Кстати, патологоанатом пока не может установить точное время смерти Макдоналда. У нас нет никаких доказательств, что у Нинабера есть маузер. Его рассказ… Возможно, он и говорит правду. Но самое главное, генерал, — наш имидж. Если мы сейчас арестуем не того человека… — Яуберт прекрасно понимал, что положительный имидж полиции — его единственный веский довод.
— М-да-а… — задумчиво протянул генерал.
— Но я приказал установить за Нинабером слежку.
— Что мы скажем журналистам? — заволновался начальник уголовного розыска. — После вчерашней сорванной пресс-конференции они ведут себя как гиены, почуявшие кровь. «Бюргер» впрямую утверждает, будто сегодня кое-кому будут предъявлены обвинения. Откуда они набрались такой чуши?
В комнате воцарилось молчание.
— Капитан, разве больше у нас ничего нет? — спросил генерал, хотя ответ был ему известен заранее.
— Генерал, сегодня нас ждет черновая, тяжелая работа. Не исключено, что она принесет свои плоды.
— В глазах СМИ мы должны выглядеть позитивно. Я объявлю, что мы достигли значительных успехов и идем по новым следам. Ведь практически это правда.
— Медиум, — впервые подал голос де Вит. Все повернулись к нему. — Она прилетает сегодня. Мадам Джослин Лоу.
— Барт, мы не можем говорить о ней представителям прессы, — раздраженно бросил начальник уголовного розыска.
— Знаю, бригадир. Мы и не будем болтать о ней. Для подобных дел у мадам имеется пресс-секретарь. По его словам, она сегодня утром разошлет факсы во все местные газеты. Из Лондона. — Де Вит посмотрел на часы. — Обещаю, сегодня вечером СМИ не будут грызть нас за медлительность и косность!
— Надеюсь, что ты прав, Барт, — сказал генерал. — Пошли покормим стервятников.
Пока окружной комиссар общался с представителями СМИ, Яуберт стоял сбоку. Он слушал, но его мысли были сосредоточены на предстоящих делах. То и дело журналисты спрашивали:
— Когда будет произведен арест?
— Есть ли связь между убийствами и ограблениями банков?
Все как обычно. И вдруг — новый вопрос:
— Генерал, вы слышали, что так называемый фельдмаршал Армии новой африканерской бурской республики сказал: «Маньяк с маузером призывает белых африканеров послужить отчизне»?
— Нет, — ответил окружной комиссар.
Репортер полистал блокнот.
— Цитирую: «Маньяк с маузером — голос наших предков, эхо их крови, пролитой за свободу в двух войнах против превосходящих сил противника. Это труба, которая зовет нас восстать, военный клич из забытой эпохи, когда африканерам еще было чем гордиться».
Все журналисты замолчали. Молчал и окружной комиссар. Яуберт смотрел на свои туфли, сияющие на ярком солнечном свете.
— На этот вопрос я попрошу ответить капитана Матта Яуберта, — заявил генерал.
Яуберт посмотрел на лица, замершие в ожидании. В первый миг он от ужаса лишился дара речи. Тщетно пытался он подобрать нужные слова. Сказать было нечего. Наконец он осторожно начал:
— Мы не можем пока исключить ни одной версии. Откровенно говоря, об убийстве по политическим мотивам мы говорили с самого начала. Но должен заметить, что у нас нет и не было оснований полагать, будто в деле прямо или косвенно замешана какая-либо политическая партия или группировка.
— И все же вы не сбрасываете такую версию со счетов? — спросил корреспондент радио, протягивая к нему микрофон.
— На данном этапе мы не сбрасываем со счетов ничего.
Журналисты поняли, что импровизированная пресс-конференция закончена, и начали расходиться. Команды телевизионщиков собирали оборудование, фотографы выключали прожекторы. Яуберт поднялся на крыльцо и вернулся в конференц-зал. Надо связаться с патологоанатомом.
Профессор Пейджел был недоволен сержантом О'Грейди.
— Капитан, — жаловался он Яуберту, — сержант не испытывает никакого почтения к смерти. В будущем я бы предпочел, чтобы при вскрытии присутствовали вы. По-моему, его черный юмор попросту непрофессионален.
Яуберт что-то пробормотал вместо извинения и спросил о времени смерти Макдоналда.
— Трудная задача, капитан. Точного времени я вам назвать не могу. — Профессор всегда стремился в своих заключениях к научной точности. Ведь ему частенько приходилось выступать на суде. — Грубо говоря, шесть утра плюс-минус час. — Пейджел начал подробно объяснять, как он пришел к такому выводу.
Яуберта спас голос из-за двери, звавший его по имени. Он извинился и вышел. Констебль протягивал ему трубку.
— Яуберт.
— Здравствуйте, капитан! Я Маргарет Уоллес.
— Доброе утро, миссис Уоллес.
— Не знаю, пригодится ли вам то, что я вспомнила, но, по-моему, Джимми знал одного из убитых.
Услышав, что Маргарет Уоллес говорит о муже в прошедшем времени, Яуберт понял, что она уже преодолела Врата Ночи и теперь знает, как выглядит пейзаж на другой стороне.
— Макдоналда? — спросил он.
— Нет. Другого. Из Мелкбоса. Кажется, его фамилия Феррейра.
Сердце у Яуберта забилось чаще. Наконец-то появился хотя бы один след. Первая ниточка — если не считать откровенной лжи Оливера Нинабера.
— Где вы сейчас?
— Дома.
— Я еду к вам.
Маргарет Уоллес увела его за дом, усадила за стол на краю большого бассейна и ушла заваривать чай. Вскоре она вернулась с красивым подносом, на котором стояли фарфоровые чашки, блюдца, свежеиспеченный банановый кекс и масло. Маргарет Уоллес улыбнулась и поставила поднос на белый пластмассовый стол.
— Джимми любил банановый кекс. Но я перестала его печь. Сама не знаю почему. Так бывает. Жизнь идет, и ты забываешь какие-то мелочи вроде любимого лакомства мужа. Больше приноравливаешься к детям, учитываешь их потребности, их капризы…
Она разлила чай. Яуберт слышал, как на деревьях щебечут птицы, как журчит вода, переливаясь из чайника в чашку. Он посмотрел на тонкие руки хозяйки. На безымянном пальце левой руки по-прежнему было обручальное кольцо.
— И вдруг вчера мне захотелось испечь банановый кекс. Разве не странно?
Яуберт поднял голову, увидел, что Маргарет Уоллес смотрит на него в упор своими разными глазами. Отвечать на ее вопрос не хотелось.
— Хотите кусочек?
Он кивнул, но тут же виновато добавил:
— Я на диете.
Маргарет Уоллес улыбнулась. Яуберт заметил безупречную линию губ и ровные белые зубы.
— Вы?! Неужели вам нужно худеть?
— Да.
— Что говорит по этому поводу ваша жена? — В ее голосе слышался неподдельный интерес.
— Я не женат. — И вдруг, без всякой причины, он выпалил: — Моя жена умерла.
— О, извините.
В тишине солнце как будто померкло, а все звуки в саду затихли. Молчание лежало между ними, словно осязаемая преграда. После его признания они с Маргарет Уоллес стали товарищами по несчастью, которые вместе преодолели часть пути. Обоим трудно было смотреть друг другу в глаза. Оба боялись пережить еще большую боль.
Они молча налили в чашки молока, добавили сахар, размешали его. Маргарет Уоллес ровным голосом поведала Яуберту о визите Ферди, но, рассказывая, не смотрела на своего собеседника. Интересно, подумал Яуберт, хорошая ли у нее память. Ведь с тех пор, по ее словам, прошло около четырех-пяти лет. Но тут она упомянула, что посетитель прихрамывал.