аем. Потому что их эксперт не заметил структурный дефект, пока я не указал им.
— Какой еще структурный дефект?
— Вся задняя стена дома медленно-медленно проседает, уходит в песок, но в контракте, уже подписанном мною, говорилось, что продавец не несет за это ответственности! «Нам очень жаль, мистер Милош, но кредит недостаточно обеспечен. Нет, мистер Милош, капитальный ремонт обойдется в слишком большую сумму. Давайте оформим вам кредит на ту же сумму. Кредит с овердрафтом. Пожалуйста, перечитайте параграф такой-то и такой-то, подраздел такой-то. Процент по кредиту будет лишь немногим выше». А потом поганое телевидение — чтоб оно сгорело! — перестало давать мне заказы, и что мне оставалось делать? Звонить в уголовный розыск и жаловаться, что меня ограбили?
— И тогда вы начали грабить банки?
— Я искал работу.
— Но безрезультатно.
— Нет, что вы. Меня завалили предложениями. «Двадцатый век — Фокс», «Эм-джи-эм», «Уорнер»… Просто в очередь выстроились. Но мне в тридцать два года что-то не хочется становиться миллионером…
— Вацлав, вы слишком много умничаете и язвите.
— Попробуй, приятель, найти работу, если у тебя белая кожа. «Какой у вас опыт работы, сэр? Вы гример? Мы вам перезвоним. Правда, сейчас мы работаем в соответствии с программой позитивных действий».
— И тогда вы начали грабить банки?
— Тогда я решил сам вернуть должок.
— Вацлав, то, что вы сделали, называется вооруженным ограблением.
— Меня зовут Янек. Не было у меня никакого оружия. Я ходил с игрушкой.
— Вы признаете, что ограбили отделения Премьер-банка 2 и 7 января на семь тысяч и одиннадцать тысяч двести пятьдесят рандов соответственно? И что 11 января вы попытались ограбить милнертонский филиал банка? А 16 января вы ограбили отделение Банка Южной Африки в Сомерсет-Уэсте на три тысячи рандов. Всякий раз вы угрожали служащим огнестрельным оружием.
— Дьявол, вы что, совсем? Вы же видите, что у меня за оружие! Игрушка!
— Можете доказать, что ваш игрушечный пистолет тот самый, которым вы пользовались во время налетов?
— Нет. Но…
— Что?
— Я не хотел никого ранить. Вел себя вежливо и культурно до тех пор, пока вы не растрезвонили про маузер.
— Про какой маузер, Вацлав?
— Меня зовут Янек, мать вашу! Вы отлично знаете, какой маузер я имею в виду! Я говорю про парня, который перестрелял пол-Кейптауна! Про маньяка!
— Что вам известно о маньяке с маузером?
— То же самое, что и всем остальным гражданам ЮАР! То, что я читал в газетах и слышал по радио.
— Где вы храните свой маузер?
— Слушайте, я готов сотрудничать со следствием и все такое, но не надо вешать на меня еще и убийства!
— Вы первый начали, когда заговорили о маузере в Милнертоне. Цитирую показания мисс Розы Вассерман: «И тогда он сказал: жаль, что я не прихватил свой маузер».
— Та толстая корова не хотела отдавать мне деньги. Пришлось ее немного попугать.
— Сейчас ваш дом обыскивают двенадцать детективов. Если они найдут маузер…
— Ничего они не найдут!
— Почему, Вацлав? Вы его прячете где-то в другом месте?
— Черт побери, да нет у меня никакого маузера! Сколько раз вам повторять? Я даже не знаю, где такой достать. Я купил игрушечный пистолет, похожий на настоящий, но ни разу не вынимал его из кармана. Боялся, что служащие банка сразу опознают игрушку. Ладно, ладно, признаюсь, деньги я брал. Но это было не ограбление. И не воровство. Я возвращал свои деньги! Банку Южной Африки я бы все вернул, до последнего цента, но только после того, как получил бы их от «Премьера». Ясно? Вы не заставите меня признаться в том, чего я не делал!
— Где деньги, Вацлав?
— Янек.
— Где деньги, Янек?
— Это мои деньги.
— Где они?
— Да пошли вы все! Я так и так сяду, а когда выйду, «Премьер» опять начнет тянуть из меня денежки. Плюс проценты. Так какой смысл?
— Янек, если вы вернете деньги, судья отнесется к вам благосклонно.
— Это мои деньги.
— Где ваши деньги, Янек?
Молчание.
— Янек!
— На потолке. Под трубой отопления.
Они совещались в кабинете де Вита. Начальник уголовного розыска разговаривал с ними на равных. После своей проникновенной речи он счел своим долгом участвовать в работе оперативно-следственной группы.
У Яуберта пересохло во рту; он морщился от табачного перегара. В комнате для допросов он отказался от своего зарока курить не больше трех сигарет в день — надо же было как-то справиться со зверским голодом и головной болью, от которой ломило виски. Он не отставал от Гриссела, курил одну сигарету за другой и только было потянул из пачки еще одну, да вовремя взглянул на табличку на столе де Вита: «Здесь не курят».
Они заново изучали все папки с материалами дела — строчку за строчкой, букву за буквой, вертели так и сяк кусочки головоломки. Белых пятен было гораздо больше, чем деталей, которые вдруг совпадали, подходили друг другу. Они начали с самого начала, рассматривали версии, которые рассыпались от одного вопроса, шелестели бумагами, строили версии, отказывались от них. Наконец они пришли к выводу, что ничего не понимают, как ни крути.
В четверть двенадцатого решили подождать Баси Лау, который должен был вернуться, найдя Ингрид Йоханну Кутзе.
Может быть, утро вечера мудренее.
Яуберт поехал домой, усталый телом и душой. Он хотел есть и пить. По пути он вспоминал все, что случилось сегодня.
У его калитки стояла машина.
Он затормозил у гаража, вылез и подошел к машине. БМВ, увидел он при свете уличного фонаря.
На веранде он уловил какое-то шевеление.
Рука потянулась к пистолету, инстинкт взял верх. В кровь хлынула струя адреналина, он сразу забыл об усталости, в голове прояснилось.
— Вы подонок!
Знакомый голос.
Маргарет Уоллес решительно двинулась к нему навстречу, не замечая пистолета.
— Вы подонок!
Он шагнул к ней, совершенно не понимая, что она делает у него дома. Никакого оружия у нее не было. Неожиданно Маргарет Уоллес набросилась на него и принялась бить кулаками в грудь.
— Вы скрыли от меня! — Она молотила его по груди, и Яуберт невольно отступил и прикрылся рукой, в которой он сжимал пистолет. Ему не было больно; он просто был ошеломлен ее натиском. — Подонок, вы скрыли от меня!
— Что… — начал было он, пытаясь схватить ее за руки, но она продолжала наступать. Он увидел ее искаженное гневом лицо. Она больше не излучала горе. Сейчас она дышала ненавистью и болью.
— Я имела право знать! Кто вы такой, чтобы скрывать от меня? Кто вы такой?
Ему удалось перехватить ее правую руку, потом левую.
— О чем вы говорите?
— Сами знаете, подонок! — Она укусила его за руку и вырвалась.
Яуберт ахнул от неожиданности, но выпустил Маргарет Уоллес.
— Я понятия не имею, о чем вы.
— Зато знают все остальные! Все остальные в курсе! Вся страна! Вы все рассказали газетчикам, а от меня утаили! Что вы за человек?
Она замахнулась и ударила его по лицу; он почувствовал во рту соленый привкус крови.
— Прошу вас! — Его крик остановил ее. — Прошу вас, объясните, в чем дело!
— Джимми был с другой женщиной! — сказала она и расплакалась, прижав к груди кулаки, словно пытаясь защититься. — Вы все знали! Вы… Пытались меня разжалобить, рассказывали о своей жене. Подумать только, я ведь вас жалела! Ах вы, подонок! Я вас жалела! Вы не заслуживаете жалости. Что вы за человек? — Кулаки разжались, и она вдруг горько, безнадежно заплакала. В ее словах было столько боли.
— Я… я…
— Почему вы ничего мне не сказали?
— Я…
— Зачем надо было сплетничать?
— Я не сплетничал…
— Не лгите мне, подонок! — Она снова набросилась на него.
Неожиданно Матт Яуберт заорал:
— Я ничего не рассказывал газетчикам! Видимо, насплетничал кто-то другой. Я ничего не говорил вам, потому что… потому что… — Господи! Потому что он знал, что это такое, жалел ее, помня, как она вышла им навстречу в желтом фартуке. Он сочувствовал ее горю. Маргарет Уоллес не доводилось быть посланцем смерти, ни разу не случалось приносить дурные вести. — Потому что я не хотел… причинять вам еще больше боли.
— Боли? Вы не хотели причинять мне боль? А сейчас? По-вашему, сейчас мне не больно, тупой ублюдок? Знаете, как мне больно? Знаете? — Они стояли на газоне; в свете уличного фонаря капельки росы сверкали, как бриллианты. В его доме было темно, на улице тихо. Только звенел ее голос.
— Да, знаю, — негромко сказал он.
— Врете! — Гнев вскипал в ней с новой силой.
— Знаю, — тихо, очень тихо повторил он.
— Врете! Вы подонок! Ничего вы не знаете. Откуда вам знать!
Дело было не в трудном дне, утомлении и натянутых нервах после выволочки бригадира, убийства и болезненного сеанса у Ханны Нортир. Просто у него наболело. Созрело желание выплеснуть все. Зелье варилось два года и два месяца, и теперь оно переливалось через край. Зелье выльется, очистится душа, вскроется наконец гнойный нарыв, терзающий его изнутри. Голова кружилась; он резанул скальпелем, исполненный гнева и ужаса, облегчения и страха.
— Уж кто-кто, а я знаю! — заревел он. — Я знаю!
Он подошел к ней, подняв плечи и выставив голову.
— Не хуже, чем вы! Нет, лучше, гораздо, гораздо лучше! Я все знаю! — В тот миг ему хотелось растоптать ее. — Знаю! Потому и скрыл от вас, как ваш муженек провел последний день своей жизни! Вы попрощались с мужем, провожая его утром? Попрощались? А я нет. Так и не сказал ей «До свидания». Она просто ушла. Я проснулся, а ее не было рядом. Она ушла!
Он слышал себя как бы со стороны. Потом стало слышно только его дыхание, очень частое: вдох-выдох, вдох. Перед ним разверзлась пропасть, которую ему предстояло пересечь. Он увидел ее мрачные глубины и испугался. Он должен пройти над бездной по канату, но только без страховки. Страх поднимался исподволь, зарождался где-то в животе и вдруг хлынул вверх. Яуберт отпрянул назад. Закрыл глаза. Он знал, что руки у него дрожат, но нерешительно шагнул вперед и тронул носком ноги проволоку, лежащую впереди. Теперь он уже не может повернуть назад.