Мы уже предположили, что кремация в Британии подразумевает своего рода социальный контроль над телами, ведущий к социальной выгоде; к этому мы можем добавить гипотезу о том, что, когда кремированные останки забирают и используют для положительного подкрепления прежних отношений, они могут рассматриваться как придающие ценность этим контекстам. Они придают ценность прошлой жизни и продолжающимся отношениям живых с памятью о мертвых и тем самым подразумевают, что смерть окончательно не восторжествовала.
Факт остается фактом: все более доступная в Британии возможность кремировать и использовать кремированные останки остается идиосинкразической. Теоретически ситуацию можно интерпретировать как осознание того, что теперь делается что-то положительное для человека, против которого ранее совершался негативный акт кремации. Хотя было бы неправильным использовать язык жертвоприношения для процесса кремации в британском контексте, можно говорить о нем как об одном из символических изменений, отражающем идею Блоха об отраженном насилии как средстве достижения преодоления смерти.
Интересно приложить эту теорию к наблюдениям Гаррити и Висса за североамериканским ритуалом смерти в Кентукки 1970‐х годов[323]. Те описывают, как строгие христианские общины использовали похороны в качестве повода для проповеди Евангелия несколькими известными пасторами. Пение и проповедь продолжались до тех пор, пока, как это часто случалось, кто-то не «выходил вперед», чтобы «спастись» от своего греха. В терминах теории Блоха мы можем утверждать, что смерть преодолевалась на примере человека, переживающего ритуальную или символическую смерть у могилы, чтобы «родиться свыше» как христианин. Духовная новизна жизни символически выступала против физической смерти члена этого сообщества. Евангельская весть содержала слова против смерти, обещая вместе с тем новообращенному духовную жизнь.
В качестве последнего примера я хочу предположить, что эвтаназия, которая в настоящее время начинает распространяться в некоторых частях западного мира, является ярким примером попытки победить смерть. Она приобретает дополнительную силу в медицинском мире, где чаще всего и происходит. В современном обществе часто говорят, что многие не боятся смерти, но боятся умирания и боли, которую они могут перенести в конце болезни. Часто используется слово «достоинство», люди говорят о желании умереть «достойно». Это можно интерпретировать как стремление сохранить тот статус и чувство идентичности, которые приобретены на протяжении жизни. Никто не хочет превратиться в страдающего человека, лишенного всякого контроля и постепенно лишающегося чувства собственного достоинства. Здесь медицина приобретает огромную силу и как контекст, в котором неизлечимая болезнь находит свое обычное определение, и как источник контроля, доступный для этой последней фазы жизни.
Некоторые говорят не об эвтаназии, а о «рациональном самоубийстве», о логической способности обдумывать жизненную ситуацию и, взвесив все соображения, принимать решение о выборе в пользу смерти[324]. Эта глубоко проблематичная область затрагивает вопросы, обладают ли люди правом на смерть и каковы последствия для тех, кто участвует в организации смерти. Будь то эвтаназия или рациональное самоубийство, активный процесс принятия смертельно больным индивидом решения об условиях и времени смерти позволяет сказать последние слова другим людям, а также, в некотором смысле, не оставить последнее слово за разрушительной силой болезни.[325] Здесь риторика смерти опирается на медицину и автономию личности. В символических терминах медицина привлекается для победы над смертью от болезни, медицина используется против врага медицины, который есть не что иное, как смертельная болезнь.
Глава 5Судьба и смерть на Востоке
До недавнего времени большинство цивилизаций размышляло о жизни после смерти, выражая неудовлетворенность повседневным миром смертности и описывая альтернативные миры, куда, как представлялось, люди попадают после смерти. Идея души, о которой уже говорилось в главе 1, стала наиболее распространенным объяснением, как происходит это перемещение, будь то в индийских традициях, которым посвящена эта глава, или в других религиях, рассматриваемых в этой книге[326]. Ритуалы, окружающие смерть, тесно связаны с этим многообразием представлений о судьбе человека, в особенности со связью между материальным телом и каким-либо духом — носителем энергии.
Ближневосточные религии с их пророческими традициями помещают человечество в исторические рамки, начинающиеся с творения и завершающиеся в неизвестном будущем после сверхъестественного суда. Древнейшую сохранившуюся традицию такого рода представляют парсы. К ней мы и обратимся, прежде чем говорить о великих восточных религиях, происходящих из Индии, которые скорее мифологически описывают время, предпочитая делать акцент на человеческом сознании и различных медитативных процессах как источниках спасения. Подобным же образом христианская идея спасения, даруемого Богом из его любящей щедрости и милости, до определенной степени отличается от восточных традиций, помещающих спасение в схему реинкарнации, подчиняющейся кармической системе, согласно которой индивиды приходят к результатам своих собственных действий[327]. Но даже здесь сложно обобщать, поскольку есть и восточные традиции, представленные сикхизмом, а также некоторыми течениями в рамках индуизма и буддизма, подчеркивающие любовные отношения между божественным началом и его приверженцами, открывающие возможность для проявления благодати[328].
Несмотря на эти отличия, базовое понятие души или жизненной силы, уходящей от умершего, достаточно схоже на Западе и Востоке и оформляет один из самых распространенных способов самопонимания у всех человеческих существ. Хотя и в древних, и в современных обществах встречались скептики и рационалисты, только с развитием биологии в середине XIX века широко распространилось неверие в существование души. Но даже сейчас многие по-прежнему верят в душу как основу человеческой природы и судьбы.
Зороастризм — древняя религия, возникшая в Персии (современный Иран) примерно в середине второго тысячелетия до н. э., переместившаяся в Индию и за ее пределы, где стала известна как парсизм. Базовыми элементами для ритуалов здесь являются вода и огонь; растения и животные ежедневно приносятся в жертву постоянно поддерживаемому огню.
Представления о посмертном существовании у зороастрийцев основываются на идее духа, который, согласно верованиям этой древней традиции, путешествует в подземное царство, а поминальные кровные жертвы помогают ему. Ритуалы совершаются ежедневно на протяжении месяца после смерти, затем их частота снижается, и где-то через тридцать лет душа, как считается, становится частью сонма предков, почитаемых в последнюю ночь года, когда души посещают свои бывшие дома[329].
Со временем зороастрийцы сформировали веру в более радостную форму посмертного существования — воскрешение тела. Вероятно, это была первая традиция, дошедшая до веры в идею рая. Древние священные тексты зороастризма очень четко описывают судьбу умерших и учат живых «не доверять жизни, поскольку смерть одолеет тебя, и собаки с птицами будут пировать на трупе, а кости будут валяться на земле. Три дня и три ночи душа сидит у изголовья мертвеца»[330]. Тексты описывают путешествие к мосту воздаяния и дальше, где человека встречает прекрасная девушка, которая, неузнаваемая, воплощает его добрые дела. Наконец, он или она — тексты в полной мере допускают спасение женщин — чувствует благоуханный ветер с небес и достигает Бесконечного Света, где ему подают «масло ранней весны». Подобным же образом злодей отправляется в подземный мир боли и пыток, встречая страшную старуху и питаясь ужаснейшими вещами вплоть до дня всеобщего воскрешения. Любопытно, насколько этот священный текст напоминает, в самом общем смысле, тибетскую «Книгу мертвых», которую мы рассмотрим ниже, в описаниях странствий души.
Возможно, именно отказ от похоронных обрядов и развитие практики отдавать тела умерших стервятникам для уничтожения плоти, после чего захоранивались оставшиеся кости, связан с этой верой в душу, отправляющуюся в небесный мир, прежде чем воссоединиться с телом в будущем. Древняя форма погребального обряда сменила эту практику оставления тел, а зороастрийцы стали известны особыми сооружениями, называемыми дахма (слово, ранее значившее «могила»), или башни молчания, как их обычно именуют, где и оставлялось тело — на платформе, чтобы не соприкасаться с землей. Кремация никогда не становилась традиционной: мертвое тело считалось чрезвычайно ритуально нечистым, поскольку именно избыток зла, на нем сосредоточенный, и должен был привести к смерти. Для зороастризма принципиальна фундаментальная оппозиция добра и зла, между которыми люди выбирают; соответственно, священный огонь не может оскверняться загрязненным телом.
В ХХ веке миграция парсов в городские центры Персии, Индии и других стран привела к значительным переменам в ритуалах, поскольку стало еще сложнее создавать башни молчания — теперь поблизости от городов или даже в их черте. В 1937 году в Тегеране было основано кладбище, а в Мумбаи парсы даже практиковали кремацию, впрочем, не без протестов со стороны более традиционалистски настроенных последователей[331]