[439]. В формальном христианском богословии нет ничего, что могло бы оправдать такие утверждения, однако многие христианские культуры убеждены, что семья остается вместе после смерти, несмотря на то что, например, хорошо известная формулировка из свадебного обряда во многих христианских традициях гласит, что брак длится, «пока смерть не разлучит нас». Другой пример — то, как по историческим причинам сельские жители продолжают сочетать элементы веры и практики, взятые из грекокатолической и грекоправославной традиций, но придерживаются того, что Клигман называет противоречивыми представлениями о смерти и загробной жизни[440]. Конфликт заключается в формальном противоречии между трехчастным теологическим определением загробной жизни как рая, ада и чистилища и более секулярным бинарным различием между этим миром и тем, что транслируется в плачах и популярных рассуждениях о смерти. Возможно, Клигману нет необходимости описывать эти черты как религиозные и светские соответственно, поскольку обе представляют элементы практической веры, хоть и в разных контекстах. Например, вдова и священник имеют разные проблемы и используют различные источники, выражая их. В других культурных контекстах Питер Маршалл показал, как некоторые категории людей, например «члены религиозных орденов», могут быть отнесены к «мертвым для мира», в то время как прокаженные в Средневековье могли даже подвергаться своего рода «инсценировке отпевания»[441].
Наконец, вспомним о небольшом количестве людей в Англии и, вероятно, во многих других традиционно христианских обществах, которые припадают к иным источникам вскоре после смерти родственников и посещают собрания спиритуалистов через некоторое время после проведения официальных погребальных обрядов в устоявшихся деноминациях, которые, особенно в протестантской традиции, обладают относительно небольшим количеством средств, позволяющих сосредоточиться на непосредственном состоянии умерших. Посредством погребальных обрядов мертвые отправляются во владения Бога в самом общем смысле и с ними невозможно связаться. Для некоторых скорбящих этого недостаточно; им нужны какие-либо доказательства того, что покойный «в порядке». Существует очень мало исследований, позволяющих нам сказать, боятся ли скорбящие этих мертвых или почему хотят с ними связаться, но, безусловно, вполне вероятно, что, хотя священник обычной деноминации будет выполнять погребальные обряды, совершенно отдельная и неортодоксальная категория практиков попытается установить контакт с мертвыми.
Глава 7Судьбы иудеев и мусульман
Иудаизм, христианство и ислам — три великие современные религии, возникшие на Ближнем Востоке и основанные на силе божественных слов, сказанных против зла и смерти. Рядом и за ними были и другие традиции — древний Вавилон, Персия, Греция и Египет, — каждая из которых имела свои уникальные представления о жизни, смерти и загробном мире и, возможно, обладала некоторыми знаниями о религиозных и философских идеях Индии. В этих традициях содержится проблема смерти своевременной или несвоевременной, справедливой или несправедливой, а также желание примирить видимый распад тела с некоторым внутренним смыслом жизни, который не заключается исключительно в телесном существовании. Наиболее распространенным решением этих проблем является различение между телом и душой, как, например, в платоновской идее бессмертной души и человеческого тела, служившего ее тюрьмой. Эта концепция затронула иудаизм и оказала глубокое влияние на формирование раннего христианства и западной интеллектуальной традиции в целом. В этой главе кратко описываются иудаизм и ислам, а христианство рассматривается в следующих главах. Хотя на сегодняшний день христианство предлагает наиболее успешную адаптацию к смерти, известную человечеству (судя по количеству и разнообразию культур, в которых оно распространилось). Ислам разделяет эту способность и, вероятно, еще может увеличить свое влияние во многих локальных контекстах. Вера иудаизма в воскрешение была преобразована ранним христианством и стала интернациональной, что оставило иудаизму мало шансов выйти за пределы своих относительно узких культурных границ. Гораздо более ранние зороастрийские представления о воскресении никогда не были связаны с большим и растущим сообществом, а доктрины индуизма о переселении душ были настолько связаны с индийской кастовой системой, что их распространение по всему миру оказалось невозможным.
Иудаизм — одна из древнейших религий мира, ее история насчитывает тысячи лет до появления христианства. Некоторые из его ключевых идей оказали глубокое влияние как на христианство, так и на ислам. Как и следовало ожидать при такой продолжительной истории, верования этой традиции возникали и развивались в различных временах и обстоятельствах, и ритуалы смерти не являются исключением.
Хотя в более ранних библейских текстах есть свидетельства веры в неясное посмертное существование, более твердая вера в загробную жизнь формируется только во времена Маккавеев во II веке до нашей эры. Именно в этот период раздоров и самопожертвования на войне возникает фокус на будущей жизни, следовавшей за мученической смертью в этом мире. Ко времени Иисуса существовало различие между фарисеями, которые действительно верили в жизнь в грядущем мире, и саддукеями, которые ее отрицали. Доступ к будущей жизни был одним из спорных моментов. «Книга Премудрости Соломона», иудейский текст, который, вероятно, был написан в I веке нашей эры[442], помещает «души праведных в руке Божией», где никакие мучения не могут их коснуться (Прем. 3: 1). Точно так же в трудах Филона Александрийского, который жил примерно в то же время, что и Иисус, большое внимание уделяется бессмертию души.
В Талмуде, составленном примерно в V веке нашей эры, основной упор делается на воскресение тела, а не на бессмертную душу. В своем исследовании этих доктрин Луи Джейкобс[443] утверждает, что иудеи систематически не развивали представления о жизни после смерти вплоть до Средневековья. Кроме того, он утверждает, что «средневековые еврейские философы никогда не оставляли учение о воскресении, но акцент, несомненно, был смещен на бессмертие души»[444].
Джейкобс описывает различные современные отношения иудеев к жизни после смерти. Например, реформисты в XIX веке «отказались от веры в воскресение мертвых», удалив даже ссылки на него из своих молитвенников и подчеркнув вместо этого идею бессмертия души[445]. Другие, более консервативные иудеи, верят в воскресение тела. Эти вариации в некоторой степени отражают тот факт, что в британской городской среде подавляющее большинство традиционных иудеев продолжают практиковать погребение, и лишь относительно немногие приемлют кремацию. Такой характер иудейского отношения к смерти, особенно его смешение веры в воскресение тела и веры в бессмертие души, должен удержать христианских авторов от частого ошибочного заключения, что отношение иудаизма к смерти акцентируется на воскресении объединенного тела, в то время как греческая концепция прямо настаивает на бессмертии души. Совершенно очевидно, что такое четкое разграничение невозможно.
Одно из самых ярких исследований смерти в иудаизме, проведенное Дэвидом Крэмером, подкрепляет эту точку зрения[446]. Он подробно излагает верования раввинистического иудаизма со II по VI век и утверждает, что размышления иудеев над их священными текстами сформировали традицию, согласно которой «мертвые живы»[447], хотя и в иной, нежели живые, форме. В чем-то напоминая традицию тибетского бардо, где «мертвые» знают о происходящих с ними изменениях, Крэмер утверждает, что иудейские погребальные обряды укоренены в «осознанности» мертвого тела.
Именно поэтому, по словам Крэмера, труп посещают через три дня после смерти: помазание маслом должно успокоить мертвых в новых для них обстоятельствах[448]. Скорбящие не должны заниматься чем-то, что может напомнить умершим о потере, которую они понесли в результате «смерти». Оставшиеся в живых не должны «скорбеть» до тех пор, пока умерший не похоронен; до этого момента нужды умерших важнее, чем нужды живых. Интересно, что могильный знак назывался нефеш, это же слово обозначает душу, что, возможно, указывает на то, что душа оставалась рядом с телом в течение некоторого времени после смерти. Мертвые даже могут перемещаться[449]. Многочисленные ритуалы раннего периода, связанного с оплакиванием, включают отказ от мытья, кожаной обуви, секса; требуется перевернуть стулья и не работать. Несмотря на открытость для различных толкований, Крэмер утверждает, что эти ограничения были направлены на то, чтобы привести скорбящих в симпатическую связь с мертвыми, мир которых был разрушен и перевернут с ног на голову.
Другая важная часть анализа Крэмера касается греха и его устранения. Основополагающее убеждение здесь состоит в том, что грех может быть удален страданиями индивида и что процесс смерти, продолжающийся и после «физической» смерти, является предельной формой страдания. Работая с Мишной, составленной около 200 года нашей эры, исследователь предлагает некоторые доводы в пользу предположения, что с разложением плоти «приходит окончательное искупление», и вторичное захоронение костей связано с верой, что «грехи мертвых были полностью искуплены»[450]