Действительно, само понятие «достоинство» все чаще выступает на передний план, по мере того как религиозные убеждения о загробной жизни теряют значение. Религиозная идея индивида как вечной идентичности хорошо послужила тому, чтобы придать домашнему смертному одру определенную степень святости, что отражено в библейском тексте, используемом на традиционных христианских похоронах: «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно». Именно эти слова использовал библейский Иов (1: 21), узнав, что его сыновья и дочери погибли. Идея, что «лишение жизни» любого человеческого существа является грехом, основывалась на том, что эта власть принадлежала только Богу, а современные дискуссии о самоубийстве и эвтаназии связаны с принятием, отклонением, квалификацией и секуляризацией этого предположения. Прежде всего, эвтаназия отражает рост чувства личной свободы, прав и свобод человека, а также осознание выбора, выражающего все это. Таким образом, место смерти, будь то дома или в больнице, отражает сложную ситуацию, в которой пересекаются личный выбор, выбор семьи, а также возможности и недостатки медицинских услуг; тем не менее эти дебаты нужно поместить в контекст общества потребления, где выбор является сущностью идентичности. Эта дискуссия сосредоточена не только на умирающем человеке, но и на выживших родственниках, у которых есть собственные представления о том, что хорошо для них, а что нет, в долгосрочной перспективе. Эта проблема также связана с оценкой конфиденциальности, сопряженной с правами человека и индивидуализмом.
Во второй половине ХХ века одним из основных мест оказания помощи умирающим стал хоспис. Этот факт, конечно, говорит о возрождении прежних религиозных институтов, где заботились об умирающих. Прекрасным примером из XV века является великий Отель-Дье в Боне в Бургундии, во Франции. Этот католический локус больше не функционирует в прежнем качестве, но там сохранился просторный зал, вдоль стен которого находятся палаты с кроватями для больных и умирающих, а в глубине помещен алтарь. Это один из лучших примеров священного антуража для смерти. Над алтарем размещен шедевр ван дер Вейдена, изображающий воскресение из мертвых и Страшный суд, — подходящая сцена, которую стоит иметь перед глазами тем, кто болен и может умереть.
Современные хосписы, многие из которых берут пример с хосписа Святого Кристофера в Лондоне как места для неизлечимо больных, планировались в середине ХХ века не просто как место ухода за умирающими, но и для решения двойной проблемы — физического контроля над болью и психологической подготовки к смерти[563]. В широком смысле они занимались духовным благополучием больных, в котором физические и психологические аспекты сочетаются в общих рамках смысла жизни и многочисленных отношений в ней. В этом смысле идея достоинства применяется к описанию надлежащего статуса людей и отражает качество отношений между людьми: теми, кто умирает, и теми, кто заботится о них, их семьей и друзьями. Ибо достоинство — это качество отношений.
Хосписы создаются во многих странах и отражают рост осознания того, что смерть может быть творческим периодом, когда люди могут до некоторой степени завершить или улучшить отношения с другими и примириться с собой, своими болезнями и жизненными обстоятельствами. В современном хосписе интересно то, что он не оценивается негативно, не считается местом, где люди «ждут» смерть, но, насколько это возможно, утверждаются положительные ценности жизни настолько долго, насколько это возможно. В этом смысле хосписы представляют собой институциональную форму слов против смерти: они принимают людей, которые, по мнению некоторых, проиграли битву жизни, и позволяют им увидеть, что перед лицом смертности многого можно достичь. Это очень позитивная функция, которую Арьес скорее проигнорировал в краткой и довольно негативной оценке современного хосписа, чрезмерно опасаясь, что врачи могут контролировать время смерти с помощью медицинских технологий[564].
Смерть тем не менее не всегда приходит в подготовленных для нее местах. В современных обществах многие тысячи людей умирают в результате дорожно-транспортных происшествий, а также на работе. Такие смерти на мгновение привносят глубину в места, которые в остальном весьма незначимы. Безликий участок дороги становится местом гибели человека. Все более популярной реакцией на такое событие является создание временных памятников умершим в виде цветочных венков, открыток и т. п., которые помещаются на месте происшествий во многих частях мира, будь то в Чехии и Румынии[565] или в США, где это явление исследовалось с точки зрения политики местных властей в их отношении[566]. Иногда эти приношения обновляются, так что мемориал остается ухоженным в течение недель или даже нескольких месяцев и может существовать параллельно фактическому месту упокоения умершего и более постоянному памятнику. Подобным образом — цветами — отмечаются общественные места, где люди погибли в результате убийства или несчастного случая, как произошло с общественным откликом на смерть Дианы, принцессы Уэльской, ставшим крупнейшим из подобных публичных актов. Во всех этих контекстах люди создают значимость и наделяют достоинством нейтральные места. Они привносят личную ценность в конкретное место, заявляя о своем неприятии как случайности, так и незначительности произвольного места смерти, как, например, в случае с мемориалом, установленным на фонарном столбе на относительно небольшой дороге на северо-востоке Англии, где ребенок потерял отца, что так сердечно выражено в надписи: «Папа № 1».
Другая форма достойной смерти связана с войной и смертью солдат. Войны ХХ века привели к появлению огромных кладбищ погибших на войне по всей Европе, а также в некоторых странах, входивших когда-то в состав европейских империй. Миллионы могил, расположенных одинаковыми рядами на одинаково обозначенных участках, с одинаковыми надгробиями — смерть всех уравнивает — отражают массовую бойню молодежи разных народов. В ходе дебатов в британском парламенте 4 мая 1920 года было решено создать кладбища для погибших на войне как «непреходящий и величайший памятник усилиям и славе британской армии, а также жертвам, принесенным в этом великом деле»[567]. Комиссия по имперским военным захоронениям была создана Королевской хартией в 1917 году для обеспечения, когда это возможно, записи о захоронении каждого солдата и предоставления могилы, за которой следует так же хорошо ухаживать, как и за любой могилой на церковном погосте рядом с домом. Личность каждого следует устанавливать любой ценой; это «дело чести» — «не сдаваться в борьбе с забвением»[568]. Это распоряжение должно было охватить миллион покойных мужчин и женщин — если быть точным, 1 081 925 человек. Примерно половина (582 783) были опознаны и захоронены в известных могилах, около 173 213 человек не опознаны, но также захоронены, а остальные зарегистрированы как «пропавшие без вести». Например, во Франции было около двух тысяч кладбищ, в Бельгии — пятьсот; в этих и многих других странах главной особенностью крупных кладбищ было строительство монументальных памятников умершим.
Ил. 3. «Папа № 1». Дорожный мемориал, северо-восток Англии
Эти кладбища, наряду с военными мемориалами, установленными в родных странах солдат, представляют собой особую форму риторики смертности. Язык этих мест, как упоминалось в главе 4, восхваляет принесение жизни в жертву для сохранения родины и ее различных символов. Смерть становится публичным выражением ценностей, которые, как считается, только и делают жизнь стоящей; историки при этом описывают негативное влияние смерти на войне на семьи, и в особенности на поколения женщин[569]. В публичном пространстве, как показал Джон Дэвис, подобный взгляд на смерть героического мученика-воина породил своего рода «еврохристианство», основанное на этике долга и самопожертвования и воплощенного на международном уровне в военных мемориалах[570]. Дэвис также убедительно исследовал проблему «богословия жертвы военных мемориалов» как «пути между пацифизмом и поверхностным ура-патриотизмом или национализмом»[571].
Характерная черта войны — приписывать высокий статус собственным солдатам, относиться к мертвым как к героям и не ценить врагов, чьи тела могут быть изуродованы или просто брошены. Возникновение и развитие военных мемориалов после Первой и Второй мировых войн в Великобритании демонстрируют значение, придаваемое погибшим на войне[572]. Такие мемориалы часто существуют как на местном, так и на национальном уровне — возможно, это лишь несколько имен на деревенском памятном кресте или мемориальной доске, в то время как национальный мемориал может перечислять тысячи имен или становиться заявлением о величии жертвы, принесенной погибшими. Это интересный пример использования жертвоприношения как средства осмысления бесчисленных смертей, вызванных войнами ХХ века. Часто встречаются тексты из Евангелия от Иоанна (15: 13): «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
В таких текстах вполне могут присутствовать идеи (хотя они не всегда публичны), созвучные социологическому описанию солдат и войн Максом Вебером[573], когда тот утверждает, что «война воздействует на воина», она «заставляет его испытать священный смысл смерти». Так можно отчасти объяснить, почему сегодня некоторые семьи погибших говорят,