. С этим вопросом тесно связаны вопросы обрядов смерти и возможности продолжения жизни; сила слов базируется на том, что есть другой мир за пределами настоящего.
Огромная тема реинкарнации выходит далеко за рамки вопроса о контакте с мертвыми и продолжает вызывать интерес, потому что, будучи чуждой христианской теологии, она при этом оказывается верой, которой придерживаются небольшие группы в современном британском обществе. Эми Саймс, одна из моих бывших студентов-исследователей, показала, что практически все, кто принадлежал к британским языческим группам, которые она изучала в 1990‐х годах, утверждали, что верят в реинкарнацию, и эта позиция, кажется, перекликается с их более общей эмпатией к силам природы[595]. Здесь реинкарнация — это не часть кармической схемы, ориентированной на этические заслуги, а скорее динамика природы и жизненных сил, и вполне вероятно, что подобные идеи мотивируют других жителей Запада, считающих идею реинкарнацию привлекательной, хотя необходимо большее число исследований, чтобы выяснить, что именно люди думают о вере в реинкарнацию. Весьма сомнительно, что эта идея играет в западном мире ту же роль, что и в индийской религии — роль учения о судьбе мертвых, занимающего центральное место в религиозных традициях, особенно в индуизме, буддизме и сикхизме. Идея реинкарнации шла вразрез с христианской верой в дарованное Богом спасение, а также играла незначительную роль в африканских и других культурах, где мертвые, как полагали, становились предками в их собственных владениях, а также способствовали сохранению жизни общины, не продолжая индивидуальное существование после смерти.
На Востоке фундаментальное значение реинкарнации основано на идеях заслуг, зла и спасения. Именно из‐за того, что люди совершали зло и тем самым не могли достичь просветления, освобождения или спасения, им требовалось прожить множество жизней, чтобы улучшить свою карму и в конечном счете достичь состояния освобождения. В этом смысле реинкарнация — негативная необходимость, дающая надежду в долгосрочной перспективе. На Западе реинкарнация, кажется, предлагает широкие рамки, на фоне которых эта конкретная жизнь приобретает свое значение. Ее коннотации оказываются связаны не столько с негативными идеями зла и морали, сколько с позитивным ощущением глубины внутренней жизненной силы. Реинкарнация становится рамкой для переживаний, а не продолжительным путем, ведущим к спасению.
В XIX и начале XX века восточные идеи и интерес к эзотерике привели к росту интереса к реинкарнации у некоторых западных элит. Убежденность теософии в перевоплощении — один из примеров этого; гораздо менее известно влияние масонства, которое не делает эту идею формальной частью своего мировоззрения, поскольку во многих отношениях это движение не догматично, но оно обеспечивает площадку, на которой можно размышлять о реинкарнации[596]. Тибетская книга мертвых, или Бардо Тодол, которую мы уже обсуждали в главе 5, была переведена на английский язык в 1927 году и вызвала пристальный интерес, в том числе очень влиятельного психолога Карла Густава Юнга. В 1960‐е годы книга пользовалась популярностью как «руководство по измененным состояниям сознания»[597]; она продолжает регулярно переиздаваться и широко распространена в книжных магазинах. 1960‐е годы стали периодом интереса к восточным религиям в Западной Европе и Америке, который повысил популярность идеи реинкарнации. Это привело к тому, что стали проводиться исследования, как с точки зрения психологии, так и с точки зрения других наук, направленные на опыт людей, считавших, что они вспомнили свои предыдущие жизни. Эта концепция оказалась полезной и в последующих дебатах о феминизме[598].
Остальная часть этой главы в основном посвящена британскому обществу, а не отдельным эзотерическим группам, и описывает результаты нескольких эмпирических исследований веры в жизнь после смерти, особенно в том, что касается реинкарнации. Основным источником информации является «Проект сельской церкви»[599]. При опросе людей и анкетировании предполагалось, что идея реинкарнации как таковая будет не лучшей для использования. На самом деле, есть серьезные проблемы с употреблением этого термина из‐за его точного значения. Может статься, что использующие это слово в значительной степени придают ему собственное значение и, безусловно, не употребляют его в индийском значении. Для наших целей мы решили, что выражение «возвращение как что-то или кто-то еще» будет обладать для респондентов смыслом и позволит установить существование популярного понимания реинкарнации.
Стоит подчеркнуть, что вера в реинкарнацию, как и другие, может быть спекулятивной или твердой; вот почему в моих опросах людей спрашивали, согласны ли они с утверждением о «возвращении как кто-то или что-то еще», и варианты ответа кроме утвердительного были «не уверен», «не согласен» или «не знаю». Также важно рассмотреть структуру верований, которой действительно придерживаются люди, чтобы увидеть, как верования о реинкарнации сочетаются с другими взглядами. Верований можно придерживаться (и, вероятно, так часто и происходит) в кластерной форме, а не систематически. Используя слово «кластер», я стремлюсь передать то, что различные верования могут не иметь непосредственной логической или теологической связи друг с другом, но соединяться, чтобы дать человеку работающую основу для жизни. Такие убеждения, собранные воедино, могут даже показаться противоречивыми, если их изложить и проанализировать логически[600].
Тот факт, что убеждения людей кажутся явно противоречивыми, не вызывая при этом какого-либо ощущения диссонанса или конфликта, заслуживает особого внимания, потому что логическое противоречие не обязательно должно беспокоить людей, использующих различные взгляды для разных целей и в разных контекстах. Значение контекста для верований невозможно переоценить, и здесь я согласен с антропологом Льюисом и его исследованием того, как «отрыв верований от окружающих их обстоятельств приводит к грубым искажениям и недопониманию»[601]. Другими словами, если мы перечислим верования, которых придерживаются отдельные люди, мы вполне можем обнаружить странную подборку, если рассматривать их критически, но в контексте собственной истории конкретного человека и актуальных жизненных обстоятельств они находят свою естественную среду и хорошо работают. Рори Уильямс в великолепном теоретическом и эмпирическом исследовании смерти у пожилых людей в Абердине показал, насколько разнообразно, например, отношение людей даже к своим собственным умершим родственникам и их останкам: некоторые люди сосредоточены на могилах, в то время как другие предпочитают иметь дело с живыми[602].
Было бы разумно подчеркнуть эту вариативность, поскольку одна из проблем и соблазн статистических исследований состоит в том, что объем данных сам по себе может легко произвести впечатление существования абсолютной или, по крайней мере, очень устойчивой картины верований людей. Люди часто накапливают религиозные взгляды под влиянием самых разных обстоятельств, а не только через формальное религиозное образование. Это легко может привести к очевидным противоречиям в том, что люди говорят, поскольку они, возможно, никогда не пытались организовать свои мысли. Осознание этого в некоторой степени произвольного приобретения религиозных установок важно для исследователей, искушением для которых являются излишние упрощения и выделение небольшого числа категорий, куда можно было бы поместить ответы.
Одна информантка из Ноттингемшира в рамках проекта исследования кремации ответила на вопрос о том, что такое загробная жизнь, сказав, что у нее есть два решения. С одной стороны, она считала, что «сущность души» покидает тело, но с другой стороны, она думала, что смерть — это просто конец. Она не была слишком уверена в этом вопросе. «Хотелось бы думать, что твоя сущность сохраняется», но в любом случае она была бы счастлива. Далее она вернулась к идее сущности души, сохраняющейся после смерти, сказав, что, возможно, она действительно верит в реинкарнацию и могла быть китайцем в предыдущей жизни. Последний ответ объяснялся тем, что она увлекалась восточным искусством и жизнью и ненавидела японцев.
Этот пример указывает на вероятность того, что хотя у многих людей просто нет выработанной системы взглядов на загробную жизнь, в ситуации интервью они могут обнаружить, что им приходится складывать фрагменты. В жизни есть несколько ситуаций, когда люди вынуждены формулировать свои идеи. На протяжении всей главы мы подчеркивали тот факт, что верования часто существуют как разные кластеры в жизни человека; мы также подчеркнули важность контекста, поскольку он апеллирует к одному кластеру, а не к другому. Наконец, следует вывести третью гипотезу, а именно: определенные контексты формируют конфигурации верований, их возникновение или закрепление в умах людей. Ситуация, когда человека просят рассказать о его убеждениях или чувствуется необходимость выразить веру, может привести к тому, что он впервые их эксплицирует. Это особенно важно в обществе, где религиозные убеждения не часто обсуждаются публично или даже приватно; скорее всего, именно это характерно для людей, которые обычно не посещают церковь и для которых недоступны грамматики дискурса, образцы слов, выражающих то, что они чувствуют.
Используя фразу «возвращение в качестве чего-то еще», а не слово «реинкарнация», мы обнаружили: около 12 % населения в сельских районах Британии заявляют, что в некотором роде верят в подобный способ посмертного существования